– А чего я? – обиженно шмыгнул носом один из мальчишек.
– А того… Где была твоя голова, скажи мне, пожалуйста, и почему она не ведала, какое паскудство творили твои золотые руки вчера вечером? Или ты думаешь, что я не догадался, кто краской, которую тебе выдали, чтобы бак покрасить, на стене за гаражами разные похабные слова намалевал? Надеялся, что не узнаю? Вот она беда-то главная ваша – надежда! Верно говорю? Верите вы, что пронесет как-нибудь, обойдется, не заметят… Теплится еще надежда в вас, а? Сознайтесь! Шепчет слова успокоения? Якорь вам в жопу на три фута и сапогом утрамбовать… Так не надейтесь, говорю я вам! Отриньте напрасные ожидания! Вы лучше сразу отчайтесь! Так оно надежнее! И не думайте, что минует ваша чаша сия, селедки вы сухопутные! Отвечать всем придется!!!
Боцман перевел дух и продолжил с новой силой:
– И даже черт с ней, с краской, не так уж ее и жалко… И пусть за слова те – следовало бы тебе уши надрать, но не буду я, ибо сам грешен… Но скажи мне, Георгий, как ты умудрился-то в двух словах 4 ошибки сделать?? Как, каракатица ты необразованная??? Какие-какие… Такие! Учить тебя еще, что ли? Рассказать, как правильно пишется???
В толпе мальчишек послышался сдавленный смех.
– Ты разве не знаешь, что коль делать чего не умеешь – то лучше даже не берись? А коль слова такие употреблять не научен, так и не следует… Ну-ка скажи, Георгий, что у тебя в школе по русскому языку? Три??? Ой, жалеет тебя твоя учительница, ой, балует! У меня б ты только кол и получил… Осиновый! Пониже спины!
Снова кто-то хохотнул, но тут же примолк под гневным взглядом Боцмана.
– В общем так, Георгий, слушай судьбу свою и внимай с трепетом, ибо судьба к тебе нынче сурова… Сейчас ты пойдешь закрашивать свои художества, прихватив с собой Ржавого с Кудрявым, шоб им не скучалося, авось на пользу пойдет и сами они впредь задумаются, прежде чем… Да так замажешь, чтобы и следа не осталося, чтобы видно не было – ни сблизи, ни издаля! Усек? А потом пойдешь ты домой, возьмешь учебник и тетрадочки, и будешь учиться прилежно и вдумчиво, и делать домашнее задание по русскому языку. До самой ночи. И завтра тоже. И послезавтра. И так до тех пор, пока в дневнике твоем не будет стоять пятерка за четверть. Дневник принесешь мне, а я проверю – твоей ли учительницей она поставлена, или ты опять вздумал обмануть свою горькую судьбинушку… Глядишь, наперед задумаешься, прежде чем такое писать… А до тех пор – в гараже можешь не появляться, на порог не пущу!
– Да как так-то??? Да за что? Я ведь в жисть ее не исправлю! Ладно бы еще какую-нибудь физкультуру, но по русскому…, – взвыл мальчонка.
– Будет совсем невмоготу – приходи, подскажу да растолкую! – хмыкнул Боцман. – Но приговор с тебя не снимается. А будешь ныть – я тебя еще и пение исправлять отправлю, за твои завывания… Или, думаешь, я не слышал, какие частушки вы вчера распевали с Компотом вместе? Что там у нас по пению-то, кстати, какая оценка? Вот то-то же…
Удрученный мальчуган понуро поплелся за краской, обиженно шмыгая носом.
– А все остальные – быстро в гараж! Чего расселись тут? Ишь, лоботрясы ленивые… Сегодня буду вас учить регулировать клапана и синхронить карбы, сухопутные вы каракатицы… Глядишь, и выйдет толк из кого-нибудь, не все вы пойдете по кривой дорожке бандитизма, пьянства и мелкого хулиганства с половыми излишествами. А ну шурш!
Пацаны послушно юркнули в гараж.
– И как ты только терпишь этот зверинец? – подала голос Ольга, подходя поближе.
– В детстве мечтал работать с животными, – хмыкнул Боцман. – Укротителем в цирке хотел устроиться. Видимо, оттуда осталось…
– Тебе надо было пойти в педагогический.
– Пробовал. Да там, говорят, детей бить нельзя… Представляешь? Ну что за идиотские правила… А как же воспитывать тогда этих охломонов???
– Лаской, Боцман, и заботой, – улыбнулась Ольга.
– Багир, ты чего съела сегодня с утра, что мне такое советуешь? Ты меня ласковым представляешь? – усмехнулся Боцман, разглядывая свой пудовый кулак. – Это как тебя в платьишко розовое нарядить. С бантиками. И блондинкой сделать.
– Думаешь, мне не пойдет? – она скорчила умильную мордочку и похлопала ресничками. – А я вот собиралась покраситься…
– Я тя умоляю, ну зачем усугублять???
– Ладно, я пошутила…
– Уф, отлегло от сердца! А то я уж было думал линчевать тебя во имя добра и красоты.
– Ну, это пока отложим. Скажи лучше, как там моя «Шадуха» поживает? Все плохо, да?
– Пришлось попотеть, конечно… Забот ты мне подкинула порядком! Но ничего, жива твоя старушка. Побегает еще. Можешь забирать.
– Чччего? – не поняла Багира.
– Все ужо отремонтировано, говорю. Вон стоит. Ну, а чего… Надо ж было пацанов чем-то занять, чтоб не озорничали, да и мне не грех былое вспомнить, а то забывать стал, как руками-то работать… Все больше языком – покрикиваю да поругиваю…
– Блин! Спасибо!!! Правда все-все починили??? Слушай, сколько я тебе должна? Там же на одних деталях, поди, разоришься…
– Да пустое! Отдашь, когда сможешь… Что я – нехристь, что ли, на своих наживаться? Чай не обеднею…
– Нет-нет! Я отдам! Точно! Не прям сейчас, но скоро… Обещаю!
– Да ладно, чего уж там… Иди вон лучше к Ленке загляни, она про тебя уже спрашивала.
– Хм… Она тут?
– А как же… Прискакала давеча, хвост трубой, все интересовалась, где ты, да когда будешь… Я сказал, что должна вечером заглянуть, вот она и ждет…
Боцман кивнул на подсобное помещение. Оттуда вышла та, кого меньше всего можно было ожидать увидеть в байкерской мастерской – стройная ухоженная блондинка с длиннющими белокурыми локонами и изящным маникюром.
– Принесет же вот нелегкая! – покачал головой Боцман. – И чего ей только надо тут?
– Перестань! – пихнула его в бок Багира и побежала встречать подругу.
* * *
Анекдоты про глупых блондинок известны с давних пор. В них они предстают почему-то исключительно наивными, симпатичными, но недалекими персонажами, эдакими очаровательно-глупыми дурочками.
Сами блондинки на такое нередко обижаются. Даже если все это действительно неправда… Пытаются протестовать, высказывать какие-то доводы и аргументы, приводить себя в пример (ох, лучше бы они этого не делали!). Но помогает обычно слабо.
Однако есть и те, кто разубеждать никого не пытается. Наоборот, они давно поняли, что спорить с толпой бесполезно, а образ глупенькой блондинки можно отлично использовать в жизни. Ведь им многое прощается (что с них взять??? блондинки же!); от них много не ждут (чего ждать от наивной глупышки?); их не воспринимают всерьез и не считают за серьезных противников или конкурентов.
Тем хуже для вас! А мы еще посмотрим, кто тут наивный…
Именно так считала Лена по прозвищу Лисенок.
С детства она заметила, что ее белокурые локоны и ангельская внешность невинной лапочки производит на людей какое-то прям-таки магическое воздействие. Взрослые, умные и, казалось бы, адекватные люди при взгляде на нее – превращались в сюсюкающих идиотов, как будто один вид Леночки вызывал у них неизменное спекание мозга в розовый пирожок с уси-пусями вместо глазури. Поначалу она как-то пыталась с этим бороться, настаивала, чтобы люди разговаривали с ней нормально, воспринимали всерьез, но – все было бесполезно. А потом она поняла, что так – даже лучше.
Почему-то никому не приходило в голову, что эта юная милашка может являться хитрой белокурой бестией, а вовсе не очаровательным ангелочком. За разбитую чашку на кухне или подложенную кнопку на стул – всегда ругали других детей, только не ее. За проказы и выходки вечно доставалась всем остальным, а ей стоило только потупить глазки и похлопать ресничками, как ее моментально прощали, даже застигнутую на месте преступления. Мальчишки дарили ей шоколадки, легко расставались ради нее с любимыми игрушками, а она, напустив на себя невинный вид, только разводила руками: «А я-то что? Я ничего… Это же они сами…» В детских играх команда на команду ее обычно никто не воспринимал за серьезного противника, о чем потом жалели, но все равно считали, что «просто так получилось, случайно повезло». Леночка их и не разубеждала – зачем? Ведь в следующий раз все повторится снова… А ей в образе очаровательно-глупенькой блондинки было легко и комфортно. Порой даже она сама уже начинала забывать – где заканчивается роль, которую она играет, и начинается настоящая Лена. Настолько свыклась с тем образом, что маска плотно прилипла к лицу.