Маршрутка остановилась. Осокин при выходе рассчитался с водителем. Во дворе резвилась ребятня, играли в снежки, боролись и катали друг друга на санках. Звонко смеялись, кричали, обижались, ругались и спорили.

Данил зашел в подъезд. Жил на третьем этаже в маленькой однокомнатной квартире. Стены были до безобразия тонкими, что любой соседский шорох, кашель или поход в туалет слышался так, как будто все это делают прямо в квартире. Из мебели же у стены стоял старый диван, две табуретки, письменный стол, заваленный кучей мятых листов и старых тетрадок, покосившийся шкаф для одежды. На кухне была еще одна табуретка, холодильник и старый, покрытый накипью электрический чайник. Плита была газовая. Посуду хранил в шкафчике над раковиной, в нем же держал вилки, ложки и два ножика. На стене под шкафчиком висели две поварешки, «толкушка» для пюре и дуршлаг в мелкую сеточку.

Под кухонным столом валялась коробка с крупами и макаронами. На столе стояла банка с солью, лежал целлофановый пакет с сахаром, и пачка дешевого печенья. Овощи Данил хранил в нижнем ящике холодильника. В основном это были картошка, лук и морковка. В редких случаях на Осокина находило кулинарное прозрение, и он покупал капусту, огурцы и помидоры. Окно в кухне было занавешено посеревшем тюлем, в комнате же болтались выцветшие зеленые шторы. Типичная дешевая съемная квартира с живущим в ней молодым холостяком. С возрастом приходит любовь к комфорту. Тогда уже хочется, чтобы все мебель была новой и дышала свежестью. В двадцать пять же главное, чтобы можно было выспаться, и чтобы была маломальская крыша над головой.

Данил поставил чайник. Тяжелый выходной день. И надо же было капитану его выдернуть. Дымов сегодня дежурный следователь, который под вечер наглым образом оставил свой пост. Сейчас он дома пьет чай и выслушивает жену. «Интересно, от работы у него плешь вылезла, или жена ее проела?» – думал Осокин.

Данил и сам бы с удовольствием сейчас посидел на кухне и послушал женскую болтовню, кивая и делая вид, что полностью увлечен разговором. Хоть на короткое время отвлекся бы от грызущих размышлений. А мысли были простые: почему именно сегодня убили Ягудину? И почему именно в доме у Федорковых?

За короткий период работы Данил уже научился различать, какой человек способен совершить преступление, а какой – нет. И Эдик попадал именно во вторую категорию. Слабый и физически, и морально, такой только может огрызаться и хвастаться, а когда происходит что-то серьезное, тут же убегает в кусты, как заяц.

И кокаин был Эдика, а не жертвы. Студентка, возможно, живущая в общаге, вряд ли может позволить себе десяти граммовый пакетик порошка. А Федорков, прикрывая свой зад, все «стрелки» перевел на жертву. Правильно, мертвая не ответит. Остается только ждать заключение экспертов. Можно попытаться надавить на друзей Эдика, глядишь, кто-нибудь из них обязательно расколется. Не зря же этот тощий Илья с модной челкой примчался в отделение.

И вспомнил, что за всей этой суматохой, бесконечными допросами и построениями гипотезы, они с капитаном забыли предупредить родственников жертвы. Осокин дал себе ладонью по лбу. Взял телефон и позвонил Дымову.

– Ты родне жертвы звонил? – спросил он.

– Эксперты позвонили, – ответил капитан. – Не переживай.

Данил допил чай и лег на диван. Руки положил за голову и смотрел в потолок. Прошелся взглядом по стенам, остановился на шторках, посмотрел на шкаф. В который раз понял, насколько сильно ему опротивела квартира. А денег на нормальное собственное жилье нет. Для молодого опера это непозволительная роскошь. Приходится терпеть.

Взял мобильник и запустил приложение «вконтакте». Полистать новостную ленту, оценить фотографии сослуживцев и друзей, почитать умные и не очень посты и лечь спать. Работа с людьми, особенно с жертвами и убийцами, сильно утомляет.

«Вконтакте» никто не написал. Да ему редко кто пишет первый. Обычно к нему обращаются за помощью, когда «знакомый знакомого попал в передрягу, ты ж можешь помочь, да?» Последний раз грубо ответил на такую просьбу. Обозвали сраным ментом и добавили в черный список.

– Прекрасно, – сказал на это Данил. – Когда я прошу помощи, никто не спешит. А когда им что-то надо, так сразу «Данечка, помоги, там права забрали, или административный штраф выписать хотят». В жопу!

И написал большой пост у себя на «стене». Писал долго, вдумчиво, до двух ночи. Перед тем как отправить, перечитал его еще раз. Понял, что все это полный бред. Получалось, что он жалуется и просит, чтобы на него обратили внимания. Взял все стер, и написал коротко: «С правами и административными штрафами не помогаю», с полминуты поколебался и опубликовал. А потом еще закрепил эту запись.

После этого случая за две недели число друзей сократилось вдвое. Еще через неделю – на треть от оставшихся. И с каждой неделей становилось людей все меньше и меньше, и меньше. Из двухсот друзей осталось только тридцать человек, и это все коллеги по работе и двое сослуживцев.

Пролистал две новости и выключил телефон. Сильно клонило в сон. Приготовил постель и пошел в душ. Посмотрел на свой рассеиватель и шланг. Повертел их в руках. Вот этими предметами задушили жертву. Что в голове у человека, решившегося на такое? А главное, кому помешала жертва? Или ей кто-то отомстил таким образом?

Давил ведь тоже хочет отомстить за брата. Эта вечная гнетущая злоба на прокурорского сынка, благодаря которому жизнь пошла кувырком. На убийство бы Осокин вряд ли пошел, уж очень хлопотное занятие, да и сидеть в тюрьме из-за мешка с костями и говном не хотелось. А его бы упекли, это Данил прекрасно понимал. Нельзя убивать прокурорских сынков. Как будто простых людей можно убивать…

И сколько бы Осокин не пытался забыть, в минуты после допроса подозреваемых, когда найдена очередная жертва, в памяти постоянно всплывал тот злополучный день. Понял, что бороться с этим бессмысленно. По началу, чтобы хоть как-то забыться, выпивал. Но отравившись паленым коньком и провалявшись два дня на диване решил завязать с этим делом.

Записался в тренажерный зал. Проходил несколько месяцев. Но, в силу своей природной худобы, никак не мог набрать лишних пару килограммов. Поэтому решил не тратить и без того мизерную зарплату и просто стал дважды в неделю бегать на местном стадионе, подтягиваясь на турнике и отжимаясь на брусьях. «Дешево и сердито, – как говорил он коллегам по работе, – и полезно для здоровья».

Эти же вечерние пробежки помогли ему сдать нормативы ГТО. Начальство поставило задачу: каждый отдел должен предоставить по одному сотруднику. Данила выбрали как самого молодого.

– Давай, Даня, – сказал ему тогда капитан, – тебе выпала честь защитить честь нашего отдела, – и засмеялся, поняв собственный каламбур.

И ему это удалось…

– Все, хватит, – одернул себя Осокин.

От нахлынувших воспоминаний стал противен сам себе. Пытался подавить все эти минутные проявления слабости, пусть даже наедине с собой. Нельзя. Иначе, буду считать размазней.

Выключил воду. Вылез из проржавевшей ванны.

В комнате посмотрел на часы. Девятый час вечера. Уже можно ложиться спать. Залез под одеяло. Вспомнил расслабляющую методику. Он всегда ей пользовался, если нужно было быстро заснуть.

Досчитал до десяти и мысленно пошел расслабляться, начиная со ступней ног. Добрался до кончиков пальцев рук и выключился.

В эту ночь ему ничего не снилось.

4

Осокин подошел к парню и девушке. Перед этим ему позвонил дежурный, сказал, что пришли двое и у них есть показания по делу Ягудиной.

– Это вы хотите что-то рассказать? – спросил он. Те переглянулись, а потом разом кивнули. – Тогда пойдемте, – Осокин позвал их за собой. – Как-то непривычно, чтобы свидетели сами первые приходили сюда, – по дороге говорил он. – Обычно ходишь за ними, некоторые еще прячутся или пытаются выдать себя за других людей. Пока повестку не пришлешь, не хотят идти на сотрудничество.

Осокин открыл дверь кабинета: