– Давай ты только ныть тут не будешь, – поморщился Осокин. – Мужик ведь, вроде как.

Эдик судорожно закивал.

– Дело как было, – начал Эдик. В обед договорились с Ильей насчет вечернего похода в клуб. Как вызвал Матвеева, как приехали в клуб, как заметил Свету.

– Мы с Ягудиной еще раз… того… самого, – мялся Эдик. – Она потом в душ пошла, а я остался валяться на кровати. Не помню, как заснул.

– Чей кокаин на тумбочке лежал? – спросил капитан.

– Ее, – выпалил Эдик. – Я был против, чтобы она его в моем доме нюхала, – разгорячился Эдик. – Но тяжело спорить с пьяной девкой, понимаете? Она пару дорожек снюхала. А я не употреблял, честно слово.

– Экспертиза покажет, – сказал Осокин. – Капитан, у вас есть еще вопросы?

– Нет, – ответил Дымов. – Что ж, гражданин Федорков Эдуард Николаевич, вы задержаны по подозрению в убийстве до выяснения обстоятельств. Дежурный! – крикнул он. – Уведите его обратно в камеру.

– Нет, нет, нет! – занервничал Эдик. – Нельзя меня в камеру, я же ведь ее не убивал. Нет, стойте!

Дежурный потянул его за руку. Эдик попытался вырваться, пришлось применять силу. Дверь за ними закрыл лейтенант, подразнив Эдика на прощание.

– Ты ему веришь? – спросил Осокин у капитана.

– Верю, – Дымов вздохнул. – Он скользкий человек. В добавок, нежный, как целка. Да будь он хоть под каким кайфом, до этого бы не додумался.

– Вот и я ему почему-то верю, – сказал Данил. – Хотя, у меня было огромное желание съездить по его смазливой морде. Мудак манерный!

– Какой план? – поинтересовался капитан.

– Крутить его дальше. Проверить алиби папаши. За водителем следить. Экономку тоже не упускать из виду. Еще этого тренера допросить.

– Как всегда – одна рутина, – сказал Дымов. – Что ж, думаю, сегодня можно закругляться.

– А рапорт? – спросил Осокин.

– Завтра, – Дымов снял с вешалки куртку.

3

Осокин с капитаном разошлись на крыльце. Дымов решил прогуляться до дома пешком, Осокин поехал на автобусе. Ему не хотелось тратить лишний час на прогулку. Тем более, в выходной день.

Подъехала пустая маршрутка. Один водитель. Осокин сел возле двери и уставился в окно. Вяло падал мелкий снег. Одинокие прохожие. Полупустые дороги. Вечер воскресения. Весь народ отдыхает дома и готовится к следующей трудовой неделе.

Маршрутка свернула с Кирова на проспект Ленина. До Иркутского тракта еще далеко ехать.

Осокин – мент. А ведь пацаном и не думал стать сотрудником убойного отдела. Если бы не случай со старшим братом…

Тогда все случилось быстро. Толпа из десяти человек взяла «на гоп-стоп» его старшего брата. Данил в тот момент возвращался из магазина. Остановился в стороне, и боялся сдвинуться с места. Самый шустрый и самый громкий из толпы, видимо, вожак их, ударил в живот брата. Тот согнулся. И следующую секунду толпа кинулась на Макса и начала избивать. А Данил стоял с пакетом в руках и смотрел.

Два милиционера, что проезжали мимо драки, просто «бибикнули», не выходя из машины. Толпа разбежалась, как тараканы от яркого света. Тогда и опомнился Данил. Побежал к брату. Тот валялся без сознания. Милицейский экипаж спокойно поехал дальше, не заботясь, что стало с парнем.

Брата спасти не успели. Скончался по дороге в больницу. Кровоизлияние. Мать так и не смогла оправиться после случившегося, развод с отцом «добил» окончательно, и через два года она попала в больницу с нервным расстройством. Данил же винил во всем только себя. Стыдился своего испуга. Если бы он бросился на помощь брату, вряд ли бы он погиб.

Тем отморозкам ничего не было. Поймали какого-то залетного пацана из бедной семьи, постоянно нюхающего клей, который никакого отношения к этой истории не имел, и закрыли его на пять лет за соучастие. Остальных десять человек, включая заводилу, никто не трогал. Позже выяснилось, что «вожаком стаи» оказался сын прокурора Томской области.

Одно не давало покоя Осокину – что забыл на Черемошниках прокурорский сын? Думал, вертел в голове, прикидывал – но в тот момент ответа не нашел. Сам перед собой же зарекся, что обязательно найдет каждого из них. Только что с ними он бы делал, тогда представления никакого не имел.

Но мечты о «праведной» мести так и оставались мечтами. Мать стала инвалидом. Поговорила с сыном, рассказала всю ситуацию, которую он и сам прекрасно понимал. Сидели они тогда у Данила в комнате. Мать после долгой речи попросила сына поступить в военное училище.

– Сынок, ты сам видел, что сделали с твоим братом, – сказала мама. – Ты понимаешь, что так не должно быть? – Данил кивнул. – Может, у тебя получится узнать всю правду, – продолжала она.

Данил поступил в кадетский корпус. Спустя пару недель та ситуация с братом всплыла сама собой. Один парнишка рассказывал, как его старший брат и компания «гудели на Черемах». И проболтался, что сам был в той заварухе. Данил слушал, не перебивал, но с каждым его словом мрачнел и понимал, что одним разговором дело сейчас не закончиться. Знал себя и свой вспыльчивый характер.

– Слушай, а что там прокурорский сынок забыл? – спросил Осокин.

– Так они жили там какое-то время, – ответил он. – Тот еще отморозок. Да правильно, папаша прокурор, можно и чудить. Будь у меня такой отец, тоже бы особо не переживал.

Осокин пожал плечами и ударил его в кадык. Целился в челюсть, но промахнулся.

Парень закашлял, схватился за горло и согнулся пополам. Данил добавил удар коленом, сломав ему нос. Парень свалился на пол, кашлял и плакал.

– Вы брата моего убили! – Данил пнул его в живот.

Парнишка кричал, что-то пытался сказать, ревел, но Данил не слушал, продолжал пинать. В голове стояла только одна мысль – этот ублюдок виновен. На шум прибежала толпа кадетов разнимать дерущихся. На эмоциях Данил врезал одному из прибежавших, но против толпы устоять сложно.

В тот же вечер он узнал, что избил племянника подполковника Северской воинской части. Все главные люди кадетского корпуса стали разбираться в ситуации, поминутно вызывая к себе в кабинеты и запугивая паренька. Грозились исключить Осокина за драку, но, капнув поглубже, поняли, что и Данил в какой-то степени прав. В итоге сделали выговор с занесением в личное дело, отстранили на месяц от занятий, испоганили характеристику и не давали никаких толковых рекомендаций.

Директор кадетского корпуса так ему и сказал: «Осокин, раз ты крутой, и можешь себе позволить лупить полковничьих племянников, то разбирайся во всей этой херне сам». Доучиться дали, а после окончания выгнали, не разрешив присутствовать на церемонии вручения диплома.

Все время учебы Данил копал ту историю. Избытого паренька перевели в другой взвод. Да и сам он избегал Осокина, один старался с Данилом не встречаться. Осокин ждал. И дождался. Когда шум после драки улегся, прижал этого сосунка к двери туалета и задал интересующие его вопросы. Оказалась, что половина той шайки была связана с милицией и военными, а когда у родителей хорошие связи – детям дозволено все.

– Ты же в курсе, – говорил тогда племянник, – что если я захочу, тебя исключать из кадетского корпуса.

Он старался держаться уверенно, но его голос надламывался, да и сам племянник дрожал.

– В курсе, – спокойно ответил Осокин. Посмотрел внимательно на него и ушел, не сказав не слова.

Разобраться в этой истории до конца Осокин не успел, пришла повестка в армию. В высшее военное училище его не взяли из-за безобразной характеристики. Попал Осокин в мотострелковую роту. Старшина заметил его сразу. А что, серьезный парень, исполнительный, которому по десять раз не надо ничего объяснять. И так за полгода Данил дослужился до сержанта.

– Ты в технике шаришь? – как-то раз спросил старшина.

– Более-менее, – ответил Осокин.

– Пойдем, будешь танк чинить, – и старшина потащил его в ангар спецтехники.

Ремонт был прост. Снять левую гусеницу, заменить два треснутых колеса и вернуть гусеницу на место. Ничего сложного – крути гайки и смотри, чтобы на голову ничего не свалилось. Но Осокин не доглядел. Не рассчитал с тяжестью колеса. Попытался его поймать, но сломал на руках оба мизинца. Наложили гипс, но пальцы все равно срослись не правильно.