Потерпевшие поражение в сражении на Гнилой Липе и оставившие Львов, Галич и Станислав, австро-венгерские войска решили взять своеобразный реванш. Остановившись на рубеже реки Верещица, они форсированными темпами приводили себя в порядок, стягивая отовсюду подкрепления. Сложившаяся обстановка, казалось, благоволила подданным престарелого кайзера Франца-Иосифа. Перед их силами, насчитывавшими, в общей сложности, до семи пехотных корпусов, теперь находилась лишь одна русская 8-я армия (3-я двинулась на Раву-Русскую). Ободренные своим численным перевесом, австрийцы перешли в наступление 28 августа 1914 года. Однако и генерал Брусилов не любил отсиживаться в обороне и отдал приказ атаковать. К тому же, его армия занимала случайные позиции и вряд ли смогла бы долго удерживать натиск противника. Завязалось упорное встречное сражение.
Первоначально, австро-венгерские войска обрушились на правофланговый 12-й корпус, но то был не более чем отвлекающий маневр. Действительно, в скором времени, вся тяжесть боя сместилась к центру и левому флангу 8-й армии. В таких условиях, Брусилов принялся экстренно собирать все, имевшиеся в его распоряжении, резервы. В их число попали и два батальона новобранцев, среди которых и находился наш Степан Воинцев. Почти все вновь прибывшие части шли на усиление центра армии, поскольку из донесений воздушной разведки стало ясно, что именно сюда австрийцы переносят направление своего главного удара. Очевидно, они намеревались прорвать русские позиции и вновь овладеть Львовом. Брусилов решил упредить неприятеля, стянув сюда до восьмидесяти пяти батальонов пехоты. К тому же, на рассвете 30 августа, 7-му и 8-му армейским корпусам было опять приказано атаковать. Правда, продвинулись они ненамного, однако притянули к себе значительные силы противника.
Да и на всем фронте дела у австрийцев начали складываться далеко не лучшим образом. В тот же день их войска потерпели поражение ещё и у Равы-Русской, где действовала русская 3-я армия генерала Рузского. Прорвать фронт Брусилова тоже не удалось. Поэтому, вечером 30 августа австрийские генералы предприняли короткую атаку, под прикрытием которой и отошли за реку Верещицу, предусмотрительно разрушив за собой все переправы. В общем, боевое крещение у Степана удалось на славу! Главное, что закончилось оно победой русского оружия.
– Да, довелось тебе, братец, пороху понюхать, – уважительно подытожил рассказ Степана Амфитеатров. – И в Альпах, и в Карпатах. Домой-то, небось, охота?
– Не то слово!
– Ну, не горюй. Я постараюсь что-нибудь узнать. Хотя, в военное время, с возвращением пленных из Европы в Россию дело сложно обстоит. Особенно – для рядовых. Но чем черт не шутит!
Амфитеатров слов на ветер не бросал. У него действительно имелись кое-какие серьезные связи. Проживая сначала в Леванто, а затем в Риме, «Московский Фауст» организовал своеобразное зарубежное бюро влиятельной отечественной газеты «Русское слово», при помощи которого активно боролся с прогерманской агитацией и всячески подталкивал правящие круги Италии к вступлению в войну на стороне Антанты. Впрочем, те и сами этого откровенно хотели. Популярность Амфитеатрова была настолько велика, что он запросто телеграфировал великому князю Николаю Николаевичу, в бытность того главнокомандующим русской армией! И получал обстоятельные ответы на свои вопросы. Чего уж тогда говорить о знакомстве с будущим президентом Чехословацкой республики профессором Масариком! Или самим премьер-министром Италии Алессандро Саландрой!
3.
«Московский Фауст» и впрямь замолвил словечко среди своих влиятельных знакомых в Риме. А тут ещё и счастливая оказия подвернулась. Невольного Степанова собрата по оружию лейтенанта Пиньоли надумали откомандировать во французские альпийские части для своеобразного обмена опытом. Вот командование итальянской армии и решило отправить вместе с ним Воинцева. Всё равно, ведь, дорога в Россию через Францию пролегает. А там пусть русский военный атташе граф Игнатьев с соотечественником и разбирается!
После Пограничного сражения и битвы на Марне, стало окончательно ясно, что войну до «осеннего листопада» закончить так и не удастся. Начался знаменитый «бег к морю», когда немцы и противостоящие им французы с англичанами принялись постепенно смещать свои позиции к побережью, в надежде охватить друг друга с флангов. Однако сделать это не получилось ни у одной из противоборствующих сторон. К 1915 году Западный фронт практически полностью стабилизировался. Непрерывная линия опутанных колючей проволокой траншей протянулась от Северного моря вплоть до самой границы Швейцарии.
В подобной обстановке, командование союзных войск принялось настойчиво искать точки, пригодные для решительного взлома немецкой обороны. Среди прочих, серьезно рассматривался и скалистый отрог Хартмансвиллеркопф в Вогезах, удачно доминировавший над долиной Рейна. Французы захватили его ещё в августе 1914 года, во время своего безудержного наступления на Эльзас. Увы, но немцы оказались сильнее. Почти все первоначально занятые земли пришлось оставить. Хартмансвиллеркопф или «Старина Арман» – одно из немногих, что французской армии удалось удержать в руках. В течение 1915 года здесь периодически вспыхивали ожесточенные схватки с использованием егерей и альпийских стрелков, тем не менее, не приведшие к серьезному изменению линии фронта. Ничтожное продвижение на какой-нибудь десяток метров щедро оплачивалось многими сотнями жизней. Недаром, французы мрачно расшифровывали стандартную аббревиатуру Хартмансвиллеркопфа – HWK или HK, как «la mangeuse d’hommes» («пожиратель жизней»).
Очередной «решительный штурм» запланировали на вторую половину декабря. К этому времени, в расположение Восточной группы армий генерала Дюбая и прибыли Пиньоли со Степаном. Естественно, обоих, прежде всего, интересовали батальоны альпийских стрелков. Таковых, на данный момент, здесь имелось всего два – 27-й и 28-й. Если честно, то никакой разницы Степан особо не заметил. В отличие от итальянцев, французы носили не шляпы с перьями, а береты, да широко использовали, в различных перевозках, привезенные из Канады собачьи упряжки. Ну и форму имели довольно необычного, светло-голубого цвета. А в остальном, все одно и то же – «адриановские» каски, шипованные ботинки, карабины, альпенштоки.
Зато сами Вогезы, редко где переваливавшие за тысячу метров, Воинцева откровенно разочаровали. На их склонах виднелись жалкие остатки некогда густых еловых лесов – красноречивые свидетельства кипевших здесь ожесточенных боев. Степан вспомнил, как плакали итальянцы при виде непоправимого урона, которому подвергся заповедный лес Паневеджо в Доломитовых Альпах. А ведь по легенде, тут бродил сам великий Страдивари, отбирая древесину для своих неповторимых шедевров! Зато теперь, лес способный подарить человечеству ещё множество прекрасных музыкальных инструментов безжалостно уничтожался массированным артиллерийским огнем. Та же история была и в Вогезах. Вместо стройных еловых стволов лишь кое-где возвышались безобразные ряды расщепленных пеньков и обрубков.
А мощь артиллерии всё возрастала и возрастала. С её помощью обе стороны старались преодолеть грозно замаячивший на горизонте тупик позиционной войны. Если в начале года, во время «Первого сражения в Шампани», «ураганным» считался огонь скорострельных семидесятипятимиллиметровых пушек, то перед декабрьским наступлением на Хартмансвиллеркопф французы стянули гораздо более крупные калибры. В их числе были и два трехсотсемидесятимиллиметровых монстра – мортиры-гаубицы концерна «Филло». Всего же, по одному орудию приходилось на каждые тринадцать метров линии фронта! И это на второстепенном участке!
Французы были твердо уверены в успехе. И, поначалу, разразившееся в девять утра 21 декабря сражение полностью оправдало их ожидания. Сконцентрированный пятичасовой огневой шквал более чем трехсот орудий сделал свое дело. Передовые немецкие позиции оказались, в буквальном смысле, сметены, а их потрясенные защитники (кто ещё оставался в живых) принялись откатываться назад. Перешедшие в 14.15 в наступление 27-й и 28-й батальоны альпийских стрелков почти без сопротивления захватывают Хирценштейн. Удача сопутствует и солдатам 152-го пехотного полка, сумевшим занять Рорбург и Грошерзорг. Однако их дальнейшее продвижение останавливают наступившие сумерки, отсутствие связи и собственные потери. Да и сопротивление немцев, принявшихся перебрасывать к месту прорыва все имеющиеся в наличии войска, многократно возросло. Тем не менее, ночью в стане атакующих царило ликование.
