– На вас! Вы за ними присмотрите не хуже меня!

– Я могу умереть в любой момент.

– Таких моментов было много, и вы еще живы!

– Я бы отрезал тебе язык за дерзость.

– Это не дерзость, это правда.

– Дети не простят тебе этой разлуки!

– Простим!

Мы оба обернулись. Эрдэнэ пришла в комнату. Она уже уверено стояла на протезах, а изящные брючки скрывали саму конструкцию, и казалось, что она стоит на своих ногах. За полгода тренировок уже почти незаметно, что это протезы. Я была благодарна Батыру за то, что поддержал мою идею. Эрдэнэ прошла медкомиссию, и я поняла почему Хан не хотел, чтобы она надевала протезы – у нее был порок сердца, прооперированный еще в младенчестве. Противопоказаны сильные нагрузки. И Тамерлан решил, что в кресле она целее будет. Запретил любую активность. То, что я считала жестокостью и равнодушием, на поверку оказалось заботой. Своеобразной. В стиле моего Тамерлана. Настолько вычурной и гротескной, что он боялся каждого ее движения, ограждал от общения, от волнений. Предпочитал с ней практически не общаться… В первые годы жизни девочки врачи намекали ему, что она может умереть. Потом было еще две операции, и шансы Эрдэнэ поднялись. А страх остался. Хан боялся потерять свою единственную дочь и оберегал ее, как умел. Эрдэнэ держала на руках своего брата и смотрела то на меня, то на деда. Малыш радостно улыбался и всем тельцем показывал, как он рад всех нас видеть. Узкие синие глазки светились радостью и весельем.

– Пусть мама едет и вернет папу. Я верю, что он жив. Верю ей! Отпусти ее, деда. Она сильная и умная. У нее все получится!

– А я нет! Я не верю! Надо смотреть здравому смыслу в глаза! Иди к себе, Эрдэнэ, с братом поиграй и не лезь во взрослые разговоры. Слишком мала вмешиваться!

Кивнул на дверь, но она не торопилась уходить, посмотрела на меня красивыми бархатными глазами, и я одобрительно кивнула. Моя девочка. Моя малышка. Настолько моя, насколько не могла бы стать и родная дочь. Осталась поддержать. Не побоялась деду перечить. Но когда я кивнула, все же вышла, и я услышала, как она ласково лепечет что-то малышу. Это был мой страх…страх, что он родится здоровым, полноценным, и девочка возненавидит его, начнет ревновать. Но я ошиблась. Так трогательно и нежно не любила моего мальчика даже я. Всю свою нерастраченную ласку, любовь, заботу Эрдэнэ устремила на брата.

– Пойди поспи. Я с ним посижу.

– У тебя все болит. Врач сказал лежать… отдыхать. Я сама. Я справлюсь. Мне не сложно.

Она сидела с ним столько, сколько я позволяла первое время. Помогала по ночам, возилась, купала, пела песни и называла его Лаником. Лучшей няньки для своего сына я бы и не нашла.

Провела Эрдэнэ взглядом и прикрыла за ней дверь.

– Для меня это не здравый смысл. Для меня вы просто сдались, опустили руки, пошли легким путем. Почему? Разве вы не любите его? Разве не мечтаете вернуть домой? Где ваша вера и надежда?

– Нет их уже давно! Что ты видела в этой жизни? Ни черта не видела! За спиной внука моего всегда была! Ты мира не знаешь! Жестокости людской! Не понимаешь, куда лезешь, и как тебя там могут поломать!

– Я уже поломанная. Без него!

Дед выдернул у меня из рук в очередной раз кофту и в ярости швырнул на пол.

– Ты купаешься в золоте. Я одарил тебя всем, что только могла и не могла пожелать невестка Дугур-Намаевых. Никуда не поедешь. В подвале запру. Годами там сидеть будешь!

И поехал на меня, нахмурив брови и стискивая рацию.

– Сейчас туда отправишься! Дура бестолковая! Не перечь мне!

И я поняла, что он может… что он так и сделает. Запрет меня, посадит под замок. Какой бы хозяйкой я не была, люди склонят головы перед ним. Рухнула на колени и обхватила его ноги, прикрытые пледом, дрожащими руками.

– Умоляю вас, заклинаю. Не мешайте. Отпустите. Я жить не могу без него. Дышать не могу. Сколько времени я так просижу… а вырвусь и опять искать пойду. Отпустите меня. Он мне каждую ночь снится… каждую. Сегодня видела его в яме – изодранного, окровавленного, руки ко мне тянул, звал.

И разрыдалась, уткнувшись лицом в ноги Батыра. Устала я. Мне нужна надежда, зацепка, хоть что-то. Или наоборот, окончательно убедиться, что он мертв. Ощутила, как на мою голову легла прохладная старческая ладонь, погладила мои волосы. Неумело, грубовато.

– Я многих потерял в этой жизни… внучка. Дочь потерял, загубил любимую. Младшую. Потому что делом занят был, грязи у себя под носом не видел… жену схоронил и даже вздоха ее последнего не поймал. Не пережила позора. Сына недосмотрел… подонком вырос. Дети у меня…. не нужен я им. Богатство нужно, дом, власть, золото. Моя вина. Я такими вырастил. Впервые сейчас семья у меня есть… не хочу больше терять, отпускать. Дороги вы мне. Все трое. Дороже золота и жизни. Когда каждая минута на счету, когда остался всего один глоток кислорода, хочется прожить этот глоток рядом с вами.

Я знала и понимала, что единственная, кто слышит подобное от жуткого ядовитого скорпиона, скупого на похвалы и эмоции. Но разве это что-то меняло?

– Вы…вы эгоистично губите теперь и меня, – прошептала, не поднимая головы, – прячете в клетку и рвете мне крылья, не понимаете, что без него я погибну.

Резко отнял руку и оттолкнул меня от себя, отъехал к окну. Долго молчал, пока я сидела на полу, не в силах встать и вытирала слезы.

– Поедешь на неделю. Не больше. Там тебя встретит мой человек и поможет искать. Поедешь под другим именем с другими документами. Неделя. Я даю тебе ровно неделю. Если ничего не найдешь, вернешься домой, закажешь ему памятник и начнешь жить сначала.

– Хорошо…

– Поклянись!

Развернулся ко мне.

– Клянусь!

И солгала. Намеренно. Глядя в глаза. Я буду его искать, даже если потрачу на это всю свою жизнь, даже если мои поиски будут напрасными. И буду ждать его возвращения всегда. Ни одна клятва меня не остановит.

********************

Ринг напоминал гладиаторскую арену и выполнен был именно в этом антураже. Колонны, сцены боев на стенах, потолок раскрашен в виде ночного неба с горящими звездами. Все зрители в масках, полностью скрывающих лица. Яркое цветное освещение бьет по глазам, камеры ползут вдоль ринга, выхватывая физиономии и силуэты бойцов, стоящих за сеткой-рабицей, выкрашенной в золотистый цвет. Мужчины раздеты до пояса, смазаны золотым блеском, у каждого на груди клеймо, нарочито обведенное черным.

ОН стоит одним из первых. На лице ни одной эмоции. Цепкий взгляд из-под густых черных бровей. Руки сжаты в кулаки. Осматривается. Выхватывает лица-маски из толпы, пытаясь кого-то узнать, но это бесполезно. Он слышит лишь их голоса, смех, издевательские замечания. Ноги сдавливают железные браслеты, на руках точно такие же, в них встроены датчики. Если будет угодно хозяйке, включится ток. За любое неповиновение ток или хлыст, или дубинка.

Да, он сражался и раньше. Но тогда это был спорт, азарт, желание выиграть, быть сильнее, ловчее, умнее. А сейчас только одна цель – выжить. Никаких правил. Противника можно рвать зубами, ногтями, ломать конечности и выдавливать глаза, выпускать кишки. Драка до смерти. Нет поблажек. С арены уходит кто-то один. Нет, он не боялся. Он был переполнен ненавистью и презрением к самому себе. Потому что дал себя схватить, как тупое, бесхребетное животное. Угодил в ловушку, как идиот. Поехал без охраны. Самоуверенный. Слишком расслабился из-за нее. Все мысли только с ней, только о ней. Мозги отказывают напрочь, в них розовая вата. Мечты, бл*дь, планы. О том, как построит еще один дом у моря, чтоб она могла видеть воду каждый день, о том, как купит яхту и назовет ее Ангаахай, о том, как посадит розы для нее в виде лебедей. Как вырастет Эрдэнэ и будет танцевать для него в кресле, а врачи разрешат надеть протезы. Таким тварям, как он, мечтать о счастье вредно. За это приходится дорого платить всем самым ценным, что у него есть… и это далеко не его свобода.