Летим. Так высоко, что встречающиеся по дороге «кукурузники» кажутся ползущими по земле стрекозами. Но все-таки недостаточно высоко, потому что различаю внизу черные стволы деревьев – как сгоревшие спички. От горизонта до горизонта! Меня поражает эта выгоревшая тайга. Я делюсь впечатлением с соседом и получаю толковое разъяснение бестолковому сценаристу:

– Это листвяг. Он иголки на зиму сбросил. Листвяг – самое распространенное дерево в Советском Союзе.

Середина октября. Целая тайга лиственниц!

Февральск. Утро. Аэропорт. Автобус из Экимчана идет в Норск через Быссу, пункт моего назначения. Будет здесь только в 15:00. Ищу попутку. Быстро нахожу.

– Бысса? Подвезу. А там два кэмэ пешочком – и Бысса. И гостиница на берегу.

Какая гостиница? Какой берег? Что-то не то. Очень быстро выясняется, что это речка такая – Бысса. А мне нужен поселок Бысса. Остаюсь ждать автобус. Гуляю. Между двухэтажными многоквартирными домами – громадный пустырь, чистый и местами заасфальтированный. Пригляделся – а это и не пустырь вовсе, это детский городок – по бокам песочницы, качели, скамейки. А когда-то, видимо, был плац и тут выходили на построение солдаты или зеки. Вокруг плаца и на крышах домов – социалистические плакаты с призывами: «Перестройка – прямое продолжение Октября!», «Решения XXVII съезда КПСС – в практические дела!», «Энергию перестройки – делу социализма!»

Дождался автобуса. Сел. Выехали на трассу…

Трасса. Думал – шоссе в четыре полосы, оказался – грейдер в тайге, на котором встречные машины с трудом разъезжаются. Разглядываю местную периодику, общаюсь с пассажирами.

«Горняк Севера» – орган Селемджинского райкома КПСС и районного Совета народных депутатов Амурской области. Газета издается с февраля 1931 года. «Навстречу ХХХIХ-й районной партийной конференции!»

Токур – шахты по добыче золота.

Бысса – старатели, драги по речкам и ручьям. Прииск.

Наконец, добрался! Амурская область, Селемджинский район, поселок Бысса. Дом и хозяйство Лавровых – на самом краю поселка, на выезде в сторону Норска. Или, соответственно, самый первый дом на въезде, если с той стороны ехать.

Уже за ужином делал первые записи: «13.10.88, четверг. Место рождения Лаврова Порфирия Павловича, основателя рода: Башкирия, село Емаши Ново-Белокатайского района. Год рождения 1897-й…»

Родители Порфирия Лаврова умерли рано. Усыновил его хозяин. Пришла пора – Лавров женился. Выбрали ему в жены Варвару Карлыханову, одну из трех сестер, девицу на два года старше его. В армии он служил в гренадерах. В 1917-м охранял царя после отречения. Потом всю эту охрану, по всей вероятности, распустили по домам, потому что в 1918-м у Порфирия Лаврова уже родился первенец – сын Георгий (дядя Гоша). Когда Лавровых раскулачивали в 1929-м, у них был в хозяйстве конь и уже четверо детей: Гоша, Дуся, Мария (моя мама) и Пана. Заперли их всех вместе с другими кулацкими семьями в «теплушке» и повезли по железной дороге. Везли 19 суток в протухшем от замкнутого пространства воздухе. На остановках конвоиры брали из вагона двоих за кипятком – такие были прогулки для счастливчиков. Когда началась разгрузка на конечной станции, ошалевшие люди ломанулись из вагона с такой стремительностью, что затоптали насмерть деда с бабкой…

Так Порфирий Лавров с семьей оказался в ссылке в Западной Сибири, в Анжеро-Сурженских копях, в просторечии – на Анжерке. Это, конечно, не копи царя Соломона, но жить можно. Ан нет, не прижились! В 1931-м объявили Порфирия Лаврова врагом народа. В записной книжке я у себя отметил: «Порча хлеба». И дальше – в скобках: «Что за порча? Выяснить!» Да так и не выяснил. А теперь и подавно не узнаю: спросить уже не у кого.

Врага народа Порфирия Павловича Лаврова отправляют со всей его семьей дальше – по этапу на Восток. И попадает он в Амурскую область, в колон-поселок. И станет этот поселок последним его пристанищем. Здесь он и помрет в 1943-м году. А без малого полвека спустя, в здешних местах объявится гость из Москвы, сядет за стол в теплой кухне и затеет разговоры с его старшим сыном Георгием и его супругой Прасковьей о житье-бытье. И этим гостем буду я…

ГЛАВА 4

14 окт. 1988 г., пятница. Покров день.

День рождения Прасковьи Емельяновны – 60 лет.

Утром тетя Паша занимается хозяйством и рассказывает:

– Мой папа воевал в германскую. В 14-м призвали. Весь израненный пришел. Ему назначена была пенсия по ранению, как герою, 106 рублей золотом, пожизненная. Так он всю эту жизнь ее и не получил ни разу. За Родину и Отечество. За царя, как говорили. Вспоминал только да нам потом рассказывал. Корниловы наша фамилия была. В тридцать восьмом его взяли: «Как зовут?» – «Емельян Корнилов». – «Родственник?» – «Кому?» Били сильно. А мы не знали. Ждали, когда повезут. Ходили из интерната смотреть. Конвой не подпускает. Отец попросил гребешок принести – вшей вычесывать. Собрала в интернате у всех – и бегом, чтобы успеть. Успела. Когда повезли, кинулась бегом за машинами. А через год его отпустили. Командуют:

– С вещами!

Он в контору-то нашу заходит, руки за спину, лицом к стене. Ему:

– Вы что, товарищ? Зачем? Садитесь, пожалуйста!

Спрашивают:

– Ты зачем эти бумажки подписывал?

– А я неграмотный.

Они и говорят ему:

– Извините нас. Ошибка вышла. По домам расходитесь.

Но недоверие и боязнь прошли не сразу.

А про неграмотность рассказывал нам, что разбил стекло в первом классе, и отец его забрал насовсем из школы со словами: «Кончилась твоя Америка!» А он и не расстроился даже. Потому что перед тем учитель посылал их позвать попа на молитву перед занятиями, а они его нашли, когда тот жрал яичницу с салом. Это в пост-то! Это поп-то, уважаемый человек! То есть, застукали они его оскоромившимся. Очень это мальчика, папу моего потрясло: срамота-то какая! И ушел он из школы без сожаления. Врут все! Так грамоте и не выучился.

В хозяйстве у Прасковьи две телки, кабан, чушка, куры, две крытые кухни (летняя и зимняя), дом и сам хозяин – Гоня, Георгий Порфирьевич Лавров. А еще – библиотека, где она за 65 рублей в месяц каждый день моет там полы и в холода топит две здоровенные печки ради цветов, чтобы не померзли.

– И что это люди в городе делают без хозяйства? – удивляется тётя Паша. – Уснешь со скуки!

Как-то мыла в библиотеке пол. Дед один приходит – берет сразу 10 томов в наволочку. На другой день – обратно приносит. Берет еще 10 томов. На другой день приходит сердитый, говорит строго:

– Нету 54-го тома! Где?!

Библиотекарша:

– Ах ты, Господи! Да где ж?

Выяснили – забыли в распределителе, в Норске. Прислали, наконец, недостающий том. Дед доволен:

– Я цитаты выписываю. Мне выдержки нужны.

А тут два глухих деда спорят – кричат на весь поселок:

– Где этот Гетнам находится?!

За выяснением – куда? В библиотеку!

– Ну-ка покажь на карте!

Карта маленькая, не видно. Спорят до хрипоты. В чем вопрос – не вполне ясно. Гетнам – это где?

Прасковья Емельяновна собирается в поселковую баню – сегодня женский день. Одновременно она убирает со стола, моет посуду, вытирает пол, нарезает крошево для чушки и курей. И непрерывно говорит:

– Мужику в баню легче: сумку подхватил – и готов. А бабе надо же все переделать, чтоб мужик потом косо не смотрел. Карповна, вон, сегодня своего искала – и куда это он пропал? Хмурый с утра, косился, косился – да и ушел голодный, не завтракамши. А он мне потом и признался днем-то: «Все говорят, чего ты с такой живешь? А я – и то правда! Утром жрать – и то ума не хватает сделать!» Вот и я, Гоня – слышишь? – с тобой живу лет уж за сорок.

Дядя Гоша в ответ скупо тратит слова:

– Мне семьдесят лет. Сам. Всё. Знаю.

– Ну да! Знает он. Это в 30 еще можно свою дурость ухарством прикрыть. Пока молодой. А потом-то уж шиш с маслом. Всё на виду.