Рей видел во сне нежные руки Кирстин, скользившие по его груди, бокам, животу. Мягкие губы, запечатлевавшие поцелуи на плечах и постепенно спускавшиеся вниз. Больше всего он хотел, проснувшись, обнаружить, что это реальность проникла в сон и дразнит его, но чем ближе становилась явь, тем отчётливее приходило осознание того, что касания Кирстин – просто сон. И тем больше хотелось остаться в этом сне.

– Кристи… – прошептал Рей. Он открыл глаза и замер, глядя в серебристый потолок, испещрённый небольшими светильниками, у себя над головой. Реальность затопила сознание, и стало трудно дышать. Рука сама шарила по кровати в тщетной попытке отыскать ту, кого давно уже не было рядом. Другая сжалась в кулак. Рей зажмурился, прогоняя резь в глазах.

– Чёрт, чёрт, чёрт… – пробормотал он.

Поднялся и, не глядя нашарив халат, накинул его на плечи. В душ идти не хотелось. Вот уже вторую неделю он позволял себе игнорировать правила гигиены, и вопрос, поставленный Кирстин, казалось бы, совсем недавно – не хочет ли он удалить шрам – отошёл далеко на задний план. Впервые в жизни Рею было абсолютно всё равно. Он перестал подравнивать щетину, позволив лицу зарастать бородой. Всё, что раньше доставляло ему радость, теперь утратило вкус.

– Чёрт, чёрт, чёрт… – пробормотал он, снова пробираясь на ощупь к двери, чтобы попасть на кухню. Кирстин уехала, и Рей с тоской думал о том, что ему предстоит завтракать в тишине.

Еда в последнее время тоже не доставляла радости. Прислуги в этой квартире не было, одна только Жанет, которую Рей звать не хотел – та напоминала ему слишком многое из того, что причиняло боль. Рей включил чайник и, не дожидаясь, пока тот закипит, сыпанул в большую кружку ложку белкового коктейля – ничего больше он делать не хотел. В последние дни Рей перестал пить даже свой обычный сок – вкуса он не чувствовал всё равно.

Рей залил порошок кипятком, упал на стул у окна и, закрыв глаза, принялся мелкими глотками заливать в себя безвкусную дрянь. Взял со стола брошенные накануне часы и, глянув на них, равнодушно подумал, что впереди бессмысленная беготня по беговым дорожкам. Потом ещё добрых шесть часов копания в документах. Чтобы потом… что?

«Ничего», – ответил он сам себе.

Сразу же после того, как он застал Кирстин со списками покупателей, раньше, чем звеневшее вслед «Я не знаю, кто ты, Рей» утихло за спиной, Рей бросился на поиски Майкла, но квартира того была пуста.

Если в первые секунды, выбираясь из дома и заводя мотор, он был уверен, что свернет проклятому ублюдку шею, то, оказавшись в его доме – таком же безжизненном, каким теперь должен был стать и его собственный – Рей почувствовал себя брошенным. Майкл ничего не стал объяснять. Естественно, он не сказал, куда улетел. Скайп тоже не отвечал, и никто из персонала не знал ничего о нём.

«Охренеть», – думал Рей, уже совсем в другом настрое возвращаясь домой. «Он сделал меня», – крутилось в голове. Иногда ещё мелькало: «За что?» – но Рею слишком легко удавалось ответить себе на этот вопрос, чтобы он задерживался на нём дольше двух секунд.

С Кирстин разговора тоже не вышло – чего и следовало ожидать. Рей хотел дать ей немного времени, чтобы та пришла в себя, но дни тянулись за днями, а Кирстин оставалась от него так же бесконечно далеко. Она все дни проводила у себя в студии, и поначалу Рей не пытался туда входить. Ждал. Кирстин всегда остывала на третий или четвёртый день.

В этот раз не остыла, и Рею пришлось прийти к ней самому.

Он постучался, но, не получив ответа, осторожно приоткрыл дверь.

Пол в мастерской был усыпан осколками глины, которые захрустели под ногами, как только Рей вошёл в просторный, залитый солнечным светом, зал.

Среди других обломков Рей увидел кусочек собственной руки, и его пробрала дрожь от странного понимания, что это он расколот на части. Что Кирстин сделает его ещё раз – и ещё раз разобьёт, если не сможет добраться до живого. А сделать этого она пока ещё не могла. Пока – потому что стоило восстановиться хрупкой иллюзии доверия, разбившейся на части как глиняный торс, и Кирстин получила бы над ним полную власть. Убить, расколоть, предать. Рей позволил бы ей всё. Как и несколько дней назад, как и месяц назад, как и весь этот год – Рей без неё не мог.

Саму Кирстин Рей разглядел не сразу. Та сидела на полу среди деревянных постаментов, покрытых чёрным лаком, широко расставив ноги, сцепив руки в замок и глядя перед собой. Глаза её казались пустыми и незрячими, и сама она была бледной, как будто лицо её выточили из белой глины.

– Напрасно, – сказал Рей, поднимая с пола кусок самого себя, – скульптура была очень хороша, ты могла бы выручить за неё миллион-другой, даже если не хотела видеть рядом с собой натурщика.

– Это не та, – голос Кирстин в тишине студии казался стеклянным и неживым. Она легко кивнула в сторону – на постамент, всё ещё укрытый полотном.

Рей подошёл к нему и с облегчением вздохнул – вторая серьёзная работа Кирстин всё ещё была цела. По сравнению с прошлым разом, когда Рей видел её, она стала даже немного более живой.

Он снова опустил взгляд на пол и подтолкнул носком туфли разбитый нос. Его снова посетило неприятное чувство, как будто на полу валяется его собственный труп.

– Тогда это…

– Это другой ты, – пояснила Кирстин, упруго поднимаясь на ноги. Глаза её наконец обрели выражение – в них отразилась холодная злость. —Я бы вылепил тебя в образе Двуликого Януса – но ты превзошел его, у тебя три лица. Хотя постой, есть проблема – я видела только одно. Впрочем, маска чужого тебе пойдёт. И кто там был ещё… кажется, Эйнштейн? Нет, старина Берти для тебя слишком хорош.

– Ты злишься, – после долгой паузы констатировал Рей.

– Ну что ты, моё сердце полно любовью, прощением и теплом.

Кирстин остановилась в нескольких шагах от него. Рей видел, как под тонкой тканью безрукавки, в которой Кирстин лепила, когда было прохладно, напрягся каждый мускул. Как пальцы сжались в кулаки. Казалось, ещё мгновение – и та бросится на него.

– Кристи, – мягко сказал Рей, – нам нужно обсудить всё, что произошло.

Кирстин в деланном удивлении распахнула глаза.

– В смысле… Ты решил что-то мне рассказать? Теперь? Не поздновато, Рей?

– Поздновато, – согласился Рей. На мгновение он стиснул зубы, набираясь сил, чтобы продолжить. – Но мне было страшно, Кирстин. Я боялся тебя потерять.

– Когда именно? – Кирстин склонила голову вбок. – Когда снимал на камеру, как я раздвигаю перед тобой ноги? Или когда я рвалась тебе отсосать, а ты отталкивал меня и смеялся? Любопытно, о чём ты думал при этом? О том, что шлюха удалась на славу, да? И я тебя не разочаровала. Стоило выпустить меня из клетки, как я снова раздвинула ножки и облизала тебя с ног до головы. Это был тест, Рей? Какой ещё чёртов эксперимент ты надо мной ставил? В чём суть урока, который ты мне преподал? В том, что я грязная дрянь?

Рей молчал. Ничего лучше, чем подойти к Кирстин и обнять её, он придумать не мог, но поза последней отчётливо говорила, что та не позволит к себе прикоснуться.

– Я тебя люблю, – только и произнёс Рей.

Губы Кирстин дёрнулись в отвращении.

– Ты не человек, – сказала она, – ты не можешь любить.

Это самое «Ты не человек» звенело у Рея в ушах каждый вечер, когда он засыпал.

«Может быть, и так, – думал он. – Может быть, я не человек. Но я всё равно люблю тебя – и только тебя. Никого никогда не любил, но тебя – люблю».

А тогда он молча ушёл, проклиная собственную трусость. Остаток дня прятался в кабинете, прикрываясь работой, всем своим существом ощущая присутствие Кирстин этажом ниже и не в силах думать ни о ком, кроме неё.

«Я тебя люблю», – крутилось в голове, но ничего не могло изменить.

Вечером Кирстин пришла к нему сама. За окнами уже смеркалось. Над городом собирались тучи, и потихоньку начинался дождь. Осень давала о себе знать холодным ветром и промозглой погодой, мелкими капельками, сбегавшими по стеклу, и ручейками, разливавшимися по подоконнику.