Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Такова довольно примитивная суть классической концепции робинзонады, выработанной Г. Кэри. Ее главные постулаты лежат в основе его теории ценности. По мнению Г. Кэри, с увеличением населения и склонности к ассоциации человек всюду становится господином природы, т. е. начинает обладать многочисленными предметами, с которыми он соединяет понятие ценности. Поясняя свою мысль, Г. Кэри вновь обращается к своему излюбленному приему, согласно которому Р. Крузо, обремененный поиском пищи, сначала работает лишь своими руками (например, при употреблении дикорастущих плодов земли). Однако позднее Р. Крузо стал изготовлять простейшие орудия (лук и байдарку), что позволило ему добывать немного мясной пищи. Последней он придавал большое значение по труду, употребленному на ее приобретение. Поэтому «здесь мы видим уже понятие ценности. Она, просто-напросто, представляет нам оценку противодействия, которое нам предстоит преодолеть, чтобы достигнуть обладания желаемым предметом. Это противодействие уменьшается по мере увеличения в человеке способности располагать даровыми силами природы, и, таким образом, объясняется замечаемый нами факт, что во всех развивающихся обществах обнаруживается возрастание ценности труда, в сравнении с жизненными потребностями, и уменьшение ценности жизненных потребностей, в сравнении с трудом».[226]

Подобная трактовка ценности всецело предопределяется методологией прагматизма. Напомним, последний сосредоточил свое внимание на исследовании свободной индивидуальной деятельности человека, базирующейся на принципе максимальной эффективности. Эта деятельность всегда имеет нормативный характер, а потому поддается нормативной оценке с точки зрения полученных результатов. В соответствии с этим определяется и задача любой науки – изыскать пути достижения данных результатов наиболее эффективным образом. Любое научное положение считается истинным только тогда, когда оно приносит определенную практическую полезность, понимаемую как удовлетворение субъективных потребностей человека.

Именно поэтому Г. Кэри, исходя из этой посылки, утверждал, что ценность есть субъективная оценка противодействия, которое человек должен преодолеть, чтобы приобрести необходимый для жизни предмет. Это противодействие уменьшается по мере того, как человек научился изготовлять простейшие орудия труда, с помощью которых он получает даровые вещества природы. При этом ценность самого труда возрастает, а ценность жизненных потребностей уменьшается.

Развивая этот тезис, Г. Кэри считал, что применение новых, более совершенных орудий труда ведет, с одной стороны, к изменению соотношения относительных ценностей потребляемых благ, на приобретение которых затрачивается уже гораздо меньше рабочего времени;[227] с другой стороны, к уменьшению ценности прежних орудий труда, вследствие уменьшения стоимости издержек на их воспроизводство.[228]

По мнению Г. Кэри, наличие и характер применяемых орудий труда служат важнейшим условием установления меновой системы, где каждый стремится за свой труд получить аналогичный труд другого, получая тем самым собственную выгоду.[229] Таким образом, «ценность при обмене определяется по тем же правилам, как если бы каждый сам по себе работал. Оба теперь в выигрыше в том, что соединяют свой труд с целью улучшить свое положение; каждый приобретает возможность, с меньшими препятствиями, посвятить себя той деятельности, к которой он чувствует себя наиболее пригодным, и производительность труда возрастает по мере того, как более и более развивается индивидуальность».[230]

Поэтому с идеей ценности, указывал Г. Кэри, неразрывно связана идея сравнения. «Мы сравниваем добытые жизненные потребности с умственным и физическим трудом, употребленным на их производство. При обмене, всего естественнее давать труд за труд и каждый стремится к тому, чтобы не давать больше того, что он получает по количеству труда».[231]

Положение о труде как субстанции меновых отношений, а стало быть, мериле стоимости, Г. Кэри позаимствовал у классиков английской политэкономии, прежде всего у А. Смита, на главную работу которого он неоднократно ссылался. Вместе с тем это положение Г. Кэри интерпретировал весьма своеобразно, стремясь механически соединить его с основными постулатами субъективной теории ценности. Поэтому в представлении Г. Кэри ценность есть не объективное, а субъективное явление, проистекающее из вечной природы отдельного человека, его изначальной способности дать оценку трудовых усилий, связанных с приобретением тех или иных полезных благ. Эти усилия рассматривались им как порождение внешней необходимости, обусловливающей жизнедеятельность каждого индивидуума, вынужденного, в силу разделения труда, вступать во взаимный обмен услугами с другим индивидуумом.

Следовательно, связь между отмеченным положением и теорией ценности Г. Кэри чисто внешняя, поскольку он никогда не понимал двойственного характера труда, воплощенного в товаре. Это обстоятельство не позволило ему также понять социальной природы и полезности, и стоимости (ценности, по терминологии автора), хотя он и правильно указывал на противоположные стороны их движения по мере роста кооперации людей, ведущей к повышению производительности труда. «Полезность есть мерило силы человека над природою; ценность есть мерило силы природы над человеком. Первая возрастает, последняя падает вместе с комбинацией людей. Обе, таким образом, двигаются по противоположным направлениям и поэтому находятся всегда в обратном отношении друг к другу».[232]

Опираясь на теорию ценности, Г. Кэри полагал, что капитализм – это вечная, естественная и разумная ассоциация, которая покоится на всеобщей гармонии интересов. Последняя, по его мнению, предопределяется «великим законом, управляющим распределением произведений труда». В этой связи Г. Кэри писал: «Из всех законов, открытых наукою, он может быть самый прекрасный, будучи именно тем началом, которое устанавливает совершенную гармонию реальных и истинных интересов между различными классами человеческого рода». И далее цинично заявлял, что этот «закон» «подтверждает тот факт, что как бы ни был велик гнет, тяготеющий на большинстве со стороны меньшинства, что как бы ни было значительно накопление, истекающее из одной силы апроприации, что как бы ни были поразительны различия, существующие между людьми, – все это необходимо для установления повсеместного и совершенного равенства перед законом и для дальнейшего уравнения социальных условий; что все это есть следствие системы, стремящейся установить на высокой степени силу ассоциации и развития индивидуальности, следовательно, стремящейся поддержать мир, т. е. спокойствие, и увеличить богатство и народонаселение внутри и извне».[233]

Если перевести это «мудрое» рассуждение Г. Кэри на простой человеческий язык, то получим следующее: согласно «прекрасному закону распределения», гнет, эксплуатация большинства меньшинством в условиях капиталистического общества и вытекающие отсюда коренные социально-экономические различия между классами есть объективная необходимость для установления всеобщего и справедливого равенства всех перед данным законом. Это положение является неизбежным следствием существующей системы как высшей ступени общественного прогресса, стремящейся к установлению и укреплению совокупной ассоциации и отдельной индивидуальности и в конечном счете к обеспечению и поддержанию гражданского мира, росту богатства и народонаселения.

Воистину экономическая апологетика Г. Кэри не знает границ! Рассматривая «прекрасный закон распределения» как вечный и естественный, Г. Кэри утверждал, что в капиталистическом обществе не существует классового антагонизма, поскольку это общество базируется на абсолютной гармонии интересов всех сословий. Поэтому Г. Кэри обрушился с резкой критикой на классическую школу политэкономии, указывая на социальную опасность теоретической системы Д. Рикардо, в которой он видел систему всеобщей вражды, ведущей к возбуждению войны как между сословиями, так и между нациями. Г. Кэри критиковал также и представителей неклассической политэкономии Ж.Б. Сэя, Т. Мальтуса, Д. Мак-Куллоха, Дж. С. Милля и др., которые, по его мнению, якобы доказывали неизбежный и постоянно растущий антагонизм между различными классами как порождение экономических основ их существования, раскалывая тем самым общество на отдельные части и подготавливая гражданскую войну.

вернуться

226

Там же. С. 126.

вернуться

227

«Сначала Крузо мог получать растительную пищу с меньшим напряжением, чем мясную; но, при посредстве лука, мясо добывается скорее, чем плоды. Это сразу же производит изменение в относительных ценностях: цена птиц и кроликов падает в сравнении с плодами. Но рыбы он еще не может ловить и с удовольствием отдал бы дюжину кроликов за одного налима. Приготовив из кости крючок для удочки, он получает рыбу за меньшую цену, как и всякую пищу. Цена рыбы падает сразу же, в сравнении с прежнею пищею; ценность же человека, вследствие того господства, которого он достиг над силами природы, возвышается, в сравнении со всеми этими жизненными потребностями. Теперь он получает свою пищу ценою половины потраченного времени и может, поэтому, употребить остальное время на приготовление платья, устройство более просторного жилища и улучшение всех своих орудий» / Там же. С. 126.

вернуться

228

«Ценность его прежних орудий уменьшается с каждым новым шагом, вследствие уменьшения стоимости издержек на их воспроизведение. Сначала он с большим трудом добывал тетиву для своего лука; теперь же, этот самый лук дает ему возможность убивать птиц и кроликов, доставляющих ему тетиву; таким образом, сам лук служит причиною уменьшения своей собственной ценности. То же самое происходит со всем остальным. Уголь помогает нам добывать запасы железной руды, и цена железа сразу же уменьшается; железо, в свою очередь, дает возможность добывать большие запасы угля, и цена топлива тотчас падает, тогда как ценность человека, в то же время, возрастает» / Там же.

вернуться

229

«Совершив поездку в байдарке вдоль морского берега, Крузо встречается с другим человеком, находящимся в таком же положении, как и он сам, с тою только разницею, что, в одном отношении, тот приобрел меньшую, а в другом – большую власть над природою, чем он сам. Последний не имеет лодки, но у него стрелы лучше, так что он в один день может добыть столько птиц, сколько Крузо в неделю. Поэтому, в его глазах цена их меньше, тогда как цена рыбы больше. Вот каковы условия, предшествующие становлению меновой системы. Наловив рыбы и обменяв ее своему соседу, первый может этим косвенным путем получить больше мяса в один день, чем если бы он мог добыть сам в целую неделю своим плохим луком и стрелами; между тем как другой, точно так же, может добыть больше рыбы, если он употребит один день на охоту за птицами, чем если бы он сам мог наловить ее в месяц, так как у него нет ни крючка, ни лесы; оба видят, что путем мены их труд становится производительней. При этом, однажды, каждый старается за свой дневной труд получить дневной труд другого. У одного много различных сортов рыбы, и он ценит каждую по трудности, с которою он ее поймал; поэтому одного соленого щетинозуба он ценит дороже, чем шесть налимов. У другого есть различные животные, и он точно так же одного индейского петуха считает равноценным шести кроликам» / Там же. С. 126–127.

вернуться

230

Там же. С. 127. «Если бы наш островитянин был настолько счастлив, чтобы, вместо соседа мужчины, найти соседку женщину, то от этого возникла бы подобная система мены. Он занялся бы охотой, а она стала бы варить мясо и выделывать из кожи одежду. Он стал бы возделывать лен, а она выделывала бы из него ткани. В случае умножения семейства, один занялся бы полем, другой добывал бы дичь, третий посвятил бы себя домашнему хозяйству: приготовлению пищи и одежды. Здесь возникла бы целая система мены, которая, в своей сфере, настолько же была бы совершенна, как и та, которая имеет место в большом городе» / Там же.

вернуться

231

Там же. С. 128.

вернуться

232

Там же. С. 143.

вернуться

233

Там же. С. 507.

27
{"b":"693262","o":1}