Конечно, и стол Патриарха был очень скромный: черный хлеб подавался по порциям, часто с соломой, картофель без масла. Но и прежде преосвященный Тихон был совсем невзыскателен к столу, любил больше простую пищу, особенно русские щи да кашу.
Гонения на Церковь продолжались с возрастающей силой: отбиралось и разграблялось церковное имущество, истреблялось в огромном количестве духовенство. Количество убитых священников не поддается никакому подсчету.
По строго проверенным данным, в одной Харьковской губернии, за 6 месяцев, с конца декабря 1918 г. по июнь 1919 г., было убито 70 священников. Со всех концов России приходили к Патриарху известия об этих ужасах.
Самого Патриарха большевики не трогали. Говорят, Ленин сказал: "мы из него второго Гермогена делать не будем". С очень ранней поры большевики стали вести с ним переговоры. Они хотели морально терроризировать Патриарха общим положением Церкви и этими убийствами. Но они обещали послабления если Патриарх сделает уступки в своих непримиримых позициях. Будучи заклятым врагом религии и Церкви и стремясь их уничтожить, большевики должны были естественно предположить и враждебность к себе Церкви, а потому повсеместно убивая духовенство, они обвиняли его в контрреволюции, независимо от того, были ли в каждом случае какие либо улики для такого обвинения.
Понятно, что для спасения тысяч жизней и улучшения общего положения Церкви, Патриарх готов был со своей стороны принять меры к очищению хотя бы только одних служителей Церкви от чисто политических выступлений против большевиков. 25 сент. 1919 г. в разгар уже гражданской войны он издает послание с требованием к духовенству прекратить политическую борьбу с большевиками. Но расчет на успокоение власти таким актом был совершенно бесполезным. Политические обвинения духовенства были только ширмой прикрытия для истребления его {101} именно как служителя религии. Гонения на религию не могли быть прекращены никакими уступками церковной власти, но самые уступки эти должны были послужить этим гонениям, ослабляя всякое сопротивление им и дискредитируя, роняя престиж самой церковной власти в глазах верующих. Утонченность современных гонений на веру в том и заключается, что решительное и прямое отречение от веры в Бога требуется только от членов большевицкой правящей в стране партии, а ко всей стране применяется комбинация средств косвенного, под разными предлогами, насилия и пропаганды. Власть обещает свободу религии и возможность ее существования на известных тяжелых условиях службы себе, и так ослабляет всякую активность сопротивления себе верующих и постепенно уничтожает их влияние и количество.
Однако, Патриарх искренно и прежде всего сам отрекся от всякой политики. Когда отъезжающие в Добровольческую армию просили тайного благословения вождям белого движения, Патриарх деликатно, но твердо заявил, что не считает возможным это сделать, ибо оставаясь в России, он хочет не только наружно, но и по существу избегнуть упрека в каком либо вмешательстве Церкви в политику.
Циркуляром Комиссариата Юстиции от 25 авг. 1920 г. власти на местах "проводят полную ликвидацию мощей". Декретом центральной власти от 27 декабря 1921 г. произведено повсеместное изъятие церковных ценностей, прикрытое предлогом помощи голодающим. Патриарх издал исключительное по силе мысли и чувства послание о помощи голодающим, обращенное ко всем русским людям и народам вселенной и благословил добровольное пожертвование церковных ценностей, и рекомендует контроль верующих над их использованием. Но власть, конечно, отвергла эти условия. Насильственное изъятие или открытое ограбление храмов вызвало повсеместное народное возмущение. Патриарх был прав в своем предложении.
Но власть искала повода к новому террору над Церковью. Произошло до двух тысяч процессов по России и расстреляно было до десяти тысяч верующих. В связи с этим расстрелян был и Петроградский Митрополит Вениамин, как мы уже видели.
В мае месяце 1922 г. во время процесса по тому же поводу над группой московских священников, желая предотвратить смертный приговор над ними, Патриарх исполняет настойчивое требование властей закрыть Заграничное Церковное Управление за антибольшевицкие политические выступления заграничного духовенства. Но вырвав в таких условиях этот акт, {102} большевики через несколько дней приговаривают священников к расстрелу и самого Патриарха арестовывают и затем заключают в тюрьму.
По делу этих священников самого Патриарха неоднократно вызывали на суд в качестве главного свидетеля. Интересна характеристика его поведения на суде, которую дала в то время большевицкая печать.
"В политехнический музей на процесс "благочинных" и на допрос Патриарха набилась тьма народа. Патриарх смотрит на беспримерный вызов и на допрос свысока. Он улыбается наивной дерзости молодых людей за судейским столом. Он держится с достоинством. Но мы присоединимся к грубому святотатству московского трибунала и в добавок к судебным вопросам бухнем еще один, еще более неделикатный вопрос: "откуда такое достоинство у Патриарха Тихона". (Правда. № 101. 9 мая 1922 г.). Рукописные описания этого допроса где-то имеются.
Спокойное величие Патриарха в эти дни проявляется с изумительной силой. Пред своей последней службой на свободе в храме с. Богородского (в Москве же) Патриарх явился из Чека, (а не из суда) уже поздно ночью. Своим келейникам, измученным ожиданием, он сказал: "уж очень строго допрашивали". - "Что же Вам будет?" - "Обещали голову срубить", - ответил Патриарх с неизменным своим благодушием. Литургию он служил, как всегда: ни малейшей нервности или хотя бы напряжения в молитве.
Тотчас по заключении Патриарха большевики организовали новую церковную власть, так называемых обновленцев. Хотя оказался на лицо законный преемник Патриарха Митрополит Агафангел, который и объявил о своих правах, но большевики поддерживали обновленцев, по всей России развивая их успехи, и преследовали "тихоновцев". Обновленческая церковная власть и была тою властью, которую хотели иметь большевики для Церкви. Своим собором обновленцы объявили Патриарха низложенным, признали справедливость социальной революции, объявили пострадавшее от большевиков духовенство контрреволюционерами и оправдали таким образом гонения на церковь, и заявили даже, что еще никогда церковь не пользовалась такой свободой, как при большевиках. При полном неуспехе у народа и у большей части клира обновленцы получили церковную власть и кафедральные соборы во всех епархиях.
Большевики готовили для Патриарха процесс, но по соображениям внутренней и внешней политики принуждены были предложить ему выйти на свободу под условием подачи властям {103} покаянного заявления с признанием справедливости возведенных на него обвинений. Патриарх принес эту жертву своим именем и славой мученичества. Патриарх рассказывал, что читая в заключении газеты, он с каждым днем все больше приходил в ужас, что обновленцы захватывают Церковь в свои руки. Но если бы он знал, что их успехи так ничтожны и народ за ними не пошел, то он бы не вышел из тюрьмы. В тюрьме нельзя было знать правды и газеты занимались пропагандой в пользу обновленчества и нарочно подсовывались Патриарху. Кроме того, у него явилось и то соображение, что наконец появился закон, революционный хаос всякого беззакония, по-видимому, кончился, и, ему казалось, что пред ним находится настоящая государственная власть, ради которой можно было, не кривя душою, отказаться от своего прежнего курса. Тем, кто не понимал его поступка и соблазнились им, он говорил: "пусть погибнет мое имя в истории, только бы Церкви была польза" ... Англиканскому епископу Бюри, который также просил объяснений, Патриарх напомнил слова ап. Павла: "имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас" (Филип. I, 23-24). Он добавил, что лично с радостью принял бы мученическую смерть, но судьба остающейся Православной Церкви лежит на его ответственности.
