— Вот только давай без этого, хорошо? — поморщился бывший муж, видимо, уловив что-то в ее взгляде. — Ты уже поблагодарила, этого вполне достаточно.

— Да? Хорошо… — согласилась Маша. Он угадал, она собиралась произнести еще одну благодарственную речь. — Дай телефон, пожалуйста, я Мише позвоню.

— Держи, если помнишь номер. — Он протянул ей телефон.

— Как? Ты же сказал, он звонил. Во входящих не сохранилось?

— Увы, нет. Я утром перевернул на телефон кофе. Симку поменял перед работой, и трубка, как видишь, новая. Входящих от Михаила тут нет.

— Но если он тебе позвонит сам…

— Я передам, хорошо.

Пустая надежда.

Маша подозревала, что Толик врет, но узнать правду можно только от Миши. А его нет!

В первый же день навестить ее пришли родители. Мама сделала вид, что между ними не было ссоры, а Маша подыграла ей ради отца. Обошлось без упреков и напоминаний «Ну я же тебе говорила!», но она не обольщалась на этот счет. Пара дней — и матушка вновь примется за старое.

Маша подолгу стояла у окна, из которого были видны больничные ворота. Стояла, пока очередная дежурная медсестра не прогоняла ее в палату. Это потом, когда ей разрешили вставать, поначалу лежала и дергалась каждый раз, когда открывалась дверь.

Ксюшу она узнала сразу, как только та вышла из машины, придерживая выпирающий животик.

«Она приехала сообщить мне, что Миша… что с Мишей…»

В те долгие и мучительные минуты, пока Ксюша поднималась в отделение, Маша чуть не родила. Так и сидела на кушетке в коридоре, вцепившись в нее руками. Отпустило, когда Ксюша улыбнулась, заметив ее. Не стала бы она так улыбаться, если бы с отцом случилось что-то страшное.

— В госпитале? — растерянно переспросила Маша, услышав новости. — Как в госпитале? Это я виновата…

— Никто не виноват, — отрезала Ксюша, пресекая попытки самобичевания. — У папы старая травма, иногда она обостряется. Просто совпало. Если бы он еще ложился на профилактику, как положено!

— Я хочу с ним поговорить, пожалуйста, дай номер.

Новый аппарат подарил ей Толик, даже симку удалось восстановить, вот только все контакты утеряны, как всегда при замене сим-карты.

— Номер дам, но звонить ему не надо.

— Как… Почему?!

— Машенька, пойми меня правильно… — Ксюша умоляюще сложила руки и жалобно на нее посмотрела. — Папа будет сильно переживать из-за того, что ты знаешь о его болезни, а нервничать не надо ни тебе, ни ему.

— Как же так… — Маша едва сдерживалась, чтобы не расплакаться. — А если я не буду спрашивать? Мне бы только услышать его голос…

— Маш, а как он объяснит тебе свое отсутствие? Извини, у меня тут урожай не убран? Пожалей ты его, а? Он выйдет из госпиталя, ты из клиники, и все у вас будет хорошо. Вот его номер. Ты, конечно, вольна делать все, что хочешь…

Маша долго пребывала в смешанных чувствах после ухода Ксюши. С одной стороны, наконец-то стало известно, почему Миша не приходит ее навестить. Как она и предполагала, он не может, потому что болен. С другой, Ксюша поставила ее перед выбором, от которого разрывалось сердце. Услышать голос, поговорить, уверить друг друга, что все в порядке — разве это плохо? Разве после этого не будет легче им обоим?

И все же, комкая в руках бумажку с номером, она так и не набрала номер. Главное она узнала, Ксюша права. И Маша достаточно сильная, чтобы хранить покой Миши, если его дочь просит об этом. Наверное, ему очень больно оттого, что он не может сейчас быть рядом с ней. И он очень переживает за ее здоровье, а она — за его… И это замкнутый порочный круг, разорвать который будет невозможно, пока они оба на лечении. Пусть хотя бы Мише будет спокойно.

Как хорошо, что в папке с документами Маша хранила и банковскую карту, и ключи от Колиной квартиры. Не придется просить деньги у Толика, чтобы вернуться в деревню. И не придется жить у него или у родителей, когда ее выпишут. Маша не могла уехать домой сразу, ей надо было обновить гардероб, вещи стали малы. Да и нечего ей делать в деревне, пока Миша в госпитале.

В день выписки позвонил Толик.

— Машуль, я сволочь, но я не смогу тебя забрать, — невесело сообщил он.

— Да и не надо, я такси вызову, — ответила Маша.

— Маш… ты сразу в деревню?

— Нет, на пару дней в Москве задержусь. А что?

— Маш… — Он замолчал, но вздыхал так тяжко, что она заподозрила неладное. — Да нет, ничего.

— Толя, что случилось? — строго спросила она. — Опять мама?

— Мама? Какая ма… Ах, нет, не мама.

— Тогда что?

— Маш… я руку сломал…

Она ахнула, прикрывая ладонью рот. Для Толика с его профессией это действительно катастрофа.

— Как же ты…

— Ой, не спрашивай. Маш, я понимаю, что не мне просить тебя о помощи, но больше некого.

— Чем я тебе помогу, с животом? — всплеснула руками Маша. — Рука какая?

— Правая… — Толик снова горестно вздохнул. — Ладно, ничего. Как-нибудь… Еду заказывать можно…

— Толя, я приеду, — решилась Маша. В конце концов, он не бросил ее в беде, может, и она будет чем-то полезна. — Только жить я у тебя не буду. Приготовлю поесть, помогу, чем смогу, а ночевать уеду к себе.

— Машенька… — Кажется, Толик даже прослезился. — Да как скажешь, конечно. И это только на первые дни, потом полегче будет. Спасибо тебе.

Не место ей рядом с бывшим мужем. Миша тоже нуждается в ее заботе. Но он пока в госпитале, а непутевый бывший совсем один.

Маша перестала бы уважать себя, если бы отказала Толику в помощи.

= 42 =

Бывший муж выглядел подавленным, но, в целом, держался неплохо. Маше даже показалось, что он несильно переживает из-за сломанной руки. Насколько она знала характер Толика, тот должен был или психовать, или скатиться в депрессию. Он же вроде как грустил, но слегка, и крутился вокруг Маши. Даже в магазин с ней пошел, чтобы нести сумку здоровой рукой. Впрочем, возможно, она слишком строга к бывшему мужу, и он просто помнит о беременности.

— Так как это ты? — все же спросила она, кивая на руку в гипсе. — Шел, упал, очнулся?

— На тренировке, — помрачнел Толик. — Да там пустяки, трещина.

— Правда? Это хорошо, потому что я скоро уеду.

— Ма-а-аша… — Он посмотрел на нее умоляюще. — Останься.

— Назови мне хоть одну причину, по которой я должна остаться, — фыркнула она, аккуратно снимая пенку с бульона. — Мы в разводе, у тебя всего лишь трещина. Ты и до гипса не умел готовить, но как-то справлялся. Помогал кто? Впрочем, не отвечай, меня это не интересует.

— Маша, останься насовсем.

— О-о-о… — протянула она. — Тем более, назови причину.

— У нас будет ребенок.

— Не аргумент, Толь. Хочешь быть отцом — будь, я не стану лишать тебя этого права. Но это не повод жить вместе.

— Я тебя люблю.

— Не ври. — Она даже не рассердилась. Зря приехала, от этих разговоров она устала. — Когда любят, так себя не ведут. Давай уже перестанем врать друг другу, ты не любишь меня, я не люблю тебя. Все, точка.

— Маша, я хочу начать все с начала…

— Хоти, Толя, кто ж тебе запретит. Но одного твоего желания мало, правда? А я ничего не хочу с тобой начинать.

— Тем не менее, ты приехала сюда, — упрямо возразил Толик, — а не поспешила к Михаилу.

— Уже жалею, — отрезала Маша. — Лучше оставь меня в покое, а то вдруг суп отравлю и не замечу, как.

Толик повздыхал, но ушел из кухни в комнату. На самом деле Маша не жалела, что откликнулась на просьбу. Невелик труд, суп сварить, да котлеты пожарить, а побывать в квартире, где они вместе прожили столько лет, оказалось полезным. Теперь она чувствовала себя здесь чужой. Толик ли следил за чистотой, наняв уборщицу, или это делала какая-то из его женщин, но грязью ничего не заросло. Просто отсюда исчезла сама Маша, без следа. И никакого сожаления об утраченных «благах»!

«Все, я больше не выдержу… — думала она, переворачивая котлеты на сковороде. — Как только вернусь к себе, позвоню Мише. И будь что будет!»

Она изнывала от нетерпения, пока кормила Толика обедом. По его настоятельной просьбе поела и сама, а потом засобиралась домой.