Г о ф м а н. Забавный старикан.
П р и н ц е с с а (без большой приязни). Он любит развести суету. Скажите, Гофман, неужто вы и впрямь не разбираетесь в людях, как это только что заявили?
Г о ф м а н. Все зависит от того, что значит "разбираться". Тут обычно толкуют о душе. И вот ведь забавно: души никто никогда не видел, зато зримая часть - тело - всегда на виду. Но о нем-то как раз все забывают.
П р и н ц е с с а. Тело? Причем тут оно?
Г о ф м а н. Видите ли, принцесса, в наш прагматический век мыслитель отдает б(льшую дань доверия тому, чего можно так или иначе коснуться. И вот если бы вы спросили меня, что я думаю о френологии, о строении рук, о чертах лица, а также, между прочим, о значении причесок и платья...
П р и н ц е с с а. О! Так вы хиромант!
Г о ф м а н. И отчасти физиогномист.
П р и н ц е с с а. Прекрасно! Что же вы видите на моей физиономии?
Г о ф м а н. Любопытство, живость и желание сделать выгодное впечатление, что, впрочем, совсем нетрудно для такой очаровательной женщины, как вы.
П р и н ц е с с а (улыбаясь). Вы говорите комплименты, Гофман. Но сейчас я вас поймаю. Что вы скажете об этих господах? (Указывает на Форша и Шульца.)
Г о ф м а н (быстро, сквозь зубы). Одного из них точит тайный недуг, а другого - тайная скорбь.
Ф о р ш и Ш у л ь ц, заметив, что на них смотрят, обрывают беседу, которую вели вполголоса до сих пор, и приближаются к Г о ф м а н у и п р и н ц е с с е. Ф о р ш широко улыбается.
П р и н ц е с с а (Шульцу). Господин Гофман только что сказал мне, что вы несчастны.
Ш у л ь ц (с грустной улыбкой). Возможно, это не так, но я бы с удовольствием услышал, на чем строит свои заключения господин Теодор. (Низко ему кланяется).
Г о ф м а н. Я лучше скажу о себе. (Указывает на свое лицо.) Взгляните. (Начинает говорить, водя пальцами по щекам и подбородку, потом, увлекшись, размахивает руками, представляя жестами гротескные черты лица.) Начнем с невинного. Бакенбарды - нечто туманное, неясное, нечто вроде мыслей лунатика, ищущего опоры под ногой. Вот выступ подбородка - отклоненные пьесы, ненапечатанные повести, несыгранные сонаты. И в тесной связи с ним - рот: ироническая складка или сказочная мышца. Щелкунчик, собака Берганца, кот Мурр - всё здесь. Подбородок поддерживает его как может, но края все же клонятся вниз. Почему? А вот почему: на них наседают щеки. Вот эти мешочки, тяжкие, дряблые мешки, в которых повинен портвейн, а также любимый бифштекс по-даллахски, благослови, господь, тот трактир, в котором... Впрочем, это неважно. Итак, кровавый бифштекс. Его следы под глазами, а выше, между бровей - мефистофельский мускул. Это - моя страсть, моя мстительность и кровожадность, ушедшая, впрочем, как сок, в "Ночные рассказы" и в "Эликсиры сатаны". Изволили читать?
Ш у л ь ц (потрясенный). Да... читали...
Ф о р ш (перестав улыбаться). То, что вы говорите, господин Амадей, поражает...
Г о ф м а н. Нет-нет. Я никого не хотел поразить. Просто принцесса Лотта спросила меня о физиогномике, и я почел нужным ответить подробно.
П р и н ц е с с а (словно очнувшись, дрогнувшим голосом). Гофман... вам... Вам будет трудно здесь с такими мыслями...
Г о ф м а н (беспечно). Что ж, я уеду.
П р и н ц е с с а. Нет, боже мой, нет! Я не о том. Просто... Одним словом, я... я помогу вам.
Поворачивается и быстро идет прочь.
Г о л о с ф р а у Ш у л ь ц (за сценой). Господин Гофман! Мыться!
Г о ф м а н. Ну вот. Очень кстати.
Уходит.
Ш у л ь ц (ему вслед, с восхищением ). Да, это великий артист!
Ф о р ш. И достойный человек.
Ш у л ь ц (вдруг спохватившись). Святой отец, я тут за разговорами совсем забыл спросить вас... Я уже говорил вам о моей проблеме... А принц между тем опять...
Ф о р ш (понизив голос). Денег? Конечно, я дам вам денег. Десять талеров вам хватит пока?
Ш у л ь ц. Бог мой! Более чем!
Ф о р ш достает деньги.
(радостно.) И с ними я остаюсь вам должен всего... (Считает в уме.) Шестнадцать талеров, шестьдесят - нет, шестьдесят пять пфеннингов.
Г о л о с ф р а у Ш у л ь ц (за сценой). Так не горячо, господин Гофман?
Ф о р ш. Да, шестьдесят пять.
Скрываются за кулисами. Меркнет свет.
Сцена седьмая
Кабинет п р и н ц а. Ш у л ь ц и п р и н ц - за своими столами. В подсвечниках на столах горят свечи. П р и н ц как бы не замечает Ш у л ь ц а. Он в спальном халате. То склоняется над бумагами, вороша их, то вскакивает, ходит кругами,снова садится. Берет перо,откладывает.Задумывается. Входит Г о ф м а н. Он тоже в халате, в чалме из полотенец, с одеялом в руке.
Г о ф м а н. Принц?
П р и н ц. Эрнст? Проходи, садись. Хочешь курить?
Г о ф м а н. С утра першит в горле. Обойдемся без табаку.
Садится в кресло, кладет одеяло на колени.
П р и н ц. Пожалуй. (Шульцу.) Шульц! распорядись, чтоб подали пунш.
Ш у л ь ц выходит.
Что ж, рассказывай.
Г о ф м а н. Что бы ты хотел знать?
П р и н ц ( со скукой). Ну, как ты живешь...
Г о ф м а н. Меня часто спрашивают, правда ли, что ты мой друг.
П р и н ц (усмехнувшись). Ты, конечно, говоришь "нет"?
Г о ф м а н. Конечно.
П р и н ц кивает. Пауза.
П р и н ц (внезапно). Скажи, Вильгельм: зачем ты стал Амадеем?
Г о ф м а н. Но ведь ты сам был раньше Пий.
П р и н ц. Да, но Вильгельм - имя моего отца. Ты не хотел быть его тезкой?
Г о ф м а н. Признаться, я не думал тогда о нем. У меня это крестное имя.
П р и н ц (с легкой иронией). Теперь твой тезка Моцарт. Ну да. Ведь для тебя музыка - святыня, не так ли?
Г о ф м а н (пожав плечом). Может быть. Я себя не считаю любителем искусств.
П р и н ц (решительно). Хорошо. Я буду звать тебя Эрнст.
Г о ф м а н. Собственно, ты всегда меня так звал.
Входит Ш у л ь ц с подносом. П р и н ц ставит свой стакан рядом с подсвечником и придвигает к себе какое-то дело. Листает его. Г о ф м а н пьет пунш. Ш у л ь ц стоит у двери.
П р и н ц (держа перед глазами бумагу). Я просил Шульца навести о тебе справки. Посмотрим, все ли тут верно.
Г о ф м а н. К чему это?
П р и н ц (не отвечая). Ты получил чин асессора и сдал экзамен на звание референдария еще... ого! В девяносто восьмом году.
Г о ф м а н. Это был трудный экзамен.
П р и н ц. Что ж, значит, ты хороший юрист.
Г о ф м а н. В прошлом.
П р и н ц (соглашаясь). В прошлом. В прошлом ты также был следователем судебной палаты и этим же занимался в Берлине, где служил в государственном суде.
Г о ф м а н. Не пойму, к чему ты клонишь. Эти новости двадцатилетней давности интересны только специалисту.
П р и н ц ( невинно). Что ж, пожалуй, я твой первый биограф. Или ты против?
Г о ф м а н. Нет, отчего же.
П р и н ц. Тогда продолжим. (Читает глазами.) Однако... однако в Варшаве ты не ужился с начальством.
Г о ф м а н. Это оно не ужилось со мной.
П р и н ц (морщась). Ты всерьез так думаешь?.. (Не дожидаясь ответа.) Впрочем, карикатура, даже обидная, это пустяк, если рисует мастер, а его жертва - прусский чиновник. Тебя выслали в Плоцк. Там ты занимался музыкой.
Г о ф м а н. Ею я занимался везде.
П р и н ц (бормочет про себя). Ну, дальше Бамберг, так, это ясно, так, снова Берлин, "Кавалер Глюк"... А вот мы уже и знаменитость. (Откладывает дело, смотрит на Гофмана.) Ну? Что же дальше?
Г о ф м а н. Что ты имеешь в виду?
П р и н ц. Шульц! выйди.
Ш у л ь ц выходит.
(с расстановкой.) То, что ты нищ, велик, признан и неприкаян. Я думаю, что с тобой делать.
Г о ф м а н (просто). Дай мне денег.
П р и н ц. Сколько?
Г о ф м а н ( смеясь). Не знаю! Назначь пенсию, или...
П р и н ц. Или что?
Г о ф м а н. Или оклад.
П р и н ц. За что? Что ты будешь делать?
Г о ф м а н. Разумеется, то, что хочу.
