- Что, великий пустынник решил покинуть свою обитель? - спросил Тристан, пользуясь своей осведомленностью. - Ох, господи! Ну и унылый же клиент!
- Когда вы ржете на уроках, это не так заметно, - сказала Ёла.
- Что же делать, если с Кисом мне сидеть воспрещается? - полюбопытствовал Тристан. - Я ведь должен как-то возместить утрату друга.
- На самом деле он ничего, - сказал Кис глубокомысленно. - Я когда-то с ним даже дрался...
Тристан захохотал.
- То-то была, я представляю, картинка! - он поглядел на костлявого Киса. - Два Геракла.
- Он не пишет ли стихов? - спросила Света.
- Стихов он не пишет, - проворчал Кис, пропуская мимо ушей ехидство. - По крайней мере, я не слыхал. Но читает много и вообще не дурак.
- По нему это видно, - сказала Ёла с легкой досадой: Гаспаров принадлежал к тому меньшинству в классе, которое до сих пор по разным причинам противилось ей. - Серьезный мальчик. Учимся вместе почти год, и хоть бы слово когда вымолвил.
- Сегодня он вымолвил, даже не одно, - заметил Тристан. - Жаль, что вас не было.
- Это верно, - подтвердила между прочим и Ира.
- И что он говорил? - заинтересовался сейчас же Кис, бросив укромный взгляд в сторону Маши: она как раз отпила половину тристанова кофе и как будто слушала разговор. Тристан поморщился.
- Много чего. Довел твою дорогую Горгону (Галину Георгиевну) до посинения. То есть: мужик упрямый, как гвоздь. Им бы боженьку приколачивать... Заистязал бедняжку.
- Что за чушь? Гаспаров? Горгону?.. - Кис изумился.
- Она, наверное, тоже жалела, что тебя нет, - сказала ему Маша. У края ее глаз, когда она улыбалась или щурила слегка глаза, явственней проступали две тонкие черточки-складки, и они-то особенно больно резали сердце Кису.
- Почему? - спросил он с излишней живостью, но тотчас отвлекся мыслью о том, что может означать это "тоже". (Тристаново "жаль" он, конечно, давно, забыл.) В глазах его явилась отрешенность и вместе усилие сосредоточиться, и он напряг лоб. Решительно: салонная болтовня плохо давалась Кису в присутствии Маши.
- Он там плел что-то такое о Толстом, - небрежно сказала тем временем Света, исподтишка следившая за ходом кисовых мук. - Дескать, тот убил реализм и родил философию, и что писатель из него никакой; ну тут чт( началось! Горгоночка подпрыгнула, стала вопить, что это Чехов, а не Толстой убивал реализм и все такое...
- Чего, чего? - напряжение исчезло с лица Киса, и он даже провернулся на диване. - Родил философию? Это как же?
- Вот ты бы сам сидел да слушал, - заметила Света сварливо. - Шут его знает, к(к. Мы там балдели все.
- Уж это как всегда, - сказала Ёла.
- Нет, позволь: что значит "некудышний"? - Кис даже разгорячился. Толстой?!. - Внутренне радуясь, что речь зашла о предмете, где он может и блеснуть, он позабыл, что всем остальным до этого нет дела.
- Он этого не говорил, - вмешалась Маша, виновато поглядев в сторону Светы. - Он... другое имел в виду. Ты его лучше сам спроси.
- Вот вечером соберемся - и вы устроите диспут, - сказала Ира со спокойной насмешкой. Она передала Ёле сигареты, Ёла вытянула одну, бросила пачку на диван и выжидательно наклонилась в сторону Киса. Пока Кис искал спички и подносил ей огонь, разговор сам собой остановился.
Теперь все, кроме Тристана, неспешно курили, следя за движением дымных струй. Света взяла со стола пепельницу, в которой лежал остывший первый кисов окурок, и поставила ее на ручку дивана так, чтобы всем было удобно дотягиваться. В молчании прошла минута или две. Кис не был доволен исходом разговора о Толстом, но продолжать теперь у него не было оснований, и к тому же он догадался наконец, что это было бы лишне. Он задумался. Где-то в глубине дома, у соседей - может быть, у той самой старухи внизу - запищало радио, и этот писк внезапно подхватил встроенный в магнитофон приемник. Заиграла станционная музыка. Тристан с удовлетворенным видом выслушал первую фразу и щелкнул переключателем - как раз перед началом новостей.
- Починил неужто? - спросил Кис сумрачно.
- Там просто контакт отошел, - пояснил Тристан. - Хорошая машина. Но старая. - Он похлопал ладонью по креслу вокруг себя, отыскивая вывернутые шурупы.
Вдруг оказалось, что радио скверно подействовало на всех и особенно на Киса. С необычной остротой ощутил он всем своим телом холод жизни, повел плечами и затосковал. Ему стало тяжело на сердце и как-то особенно сонно и пусто. По традиции Кис предпочитал творческую ночь всегда бесплодному дню, к тому же и весь его темперамент противился дневной суетности. Но теперь - и это было ясно - предстоял день: утро кончилось, от облаков в небе осталась лишь дымка, медленные капли падали за окном на карниз, сигареты горели уже у самых фильтров и в studio было скучно и светло. Надеясь отвлечься чем-нибудь, Кис поглядел вокруг. Но очевидно и все чувствовали то же, что он. И, словно подтверждая общее уныние, в глубине прихожей забренчал ключ.
Дверь хлопнула и на пороге появилась тетя Ната.
- Ага! - сказала она с интересом. - Сидите? дымите? Здравствуйте, здравствуйте.
- Теть Нат, мы совсем немного! - весело вскрикнул Кис, гоня тоску. И тотчас же соврал: - Это только первая сигаретка! - На правах домашнего человека он называл Наталью Поликарповну запросто, хотя, разумеется, на "вы".
Тетя Ната обвела компанию кратким оценивающим взглядом и, как подумалось Ёле, не упустила ничего. В умных глазах тетушки явилось вдруг неожиданное и точное знание об всем, что тут без нее происходило, - также и обо всех, а о Ёле в первую очередь. На Ёлу глянула она совсем уж мельком, но, конечно, заметила и халатик, и голые ноги, и ясные выспавшиеся ёлины глазки, - а Ёла знала хорошо, как умеет делать выводы тетя Ната.
- Да нет, пожалуйста, курите себе, вам же хуже, - говорила она между тем. - Хотя тебе, Кис, меньше всех следовало бы: с твоими-то легкими! (Кис и в самом деле был наклонен к простудам.)
- А я не намерен задерживаться на этом свете, - брякнул он. - Чт( я тут забыл?
- Он ведь поэт, - наивно пояснила Света.
Кис, впрочем, тут же пожалел о сказанном. Взглянув случайно на Машу, он примолк и стал раздумывать, слишком ли глупо было то, что он сказал. Тетя Ната улыбнулась. Ёла, которая по одному случаю была сейчас особенно внимательна к разговору, решила про себя, что миг настал, и подала голос.
- У меня есть известие, тетечка, - сказала она с важным видом.
- Известие?
- Да, для тебя. Тебе звонил директор.
При этих словах все сразу повернулись к ней, придержав от любопытства сигареты.
- Какой директор? Наш? - не поняла тетя Ната.
- Нет, наш: директор школы.
Тетя Ната сделала строгое лицо.
- Что же он хотел?
- Он хотел серьезно поговорить с тобой. Обо мне.
- И?
- И поговорил. Потому что принял меня за тебя.
Тут все разом захохотали и загалдели, и тетя Ната тоже усмехнулась, но выжидательно, лица пока не смягчая.
- Что же ты ему сказала? - спросила она.
- Ну что ж: сказала, что приму это все к сведению и серьезно со мной поговорю.
Хохот усилился, тетя Ната наконец тоже улыбнулась.
- Ох, Ёлка, смотри, - сказала она, качая головой. - Ты мое условие знаешь; кажется, не много!
Ёла кивнула. Условие - это имелись в виду объективные показатели (словечко из лексикона ее папы), "наказатели" в транскрипции Ёлы, или, попросту, оценки. Конечно, ни о каком действительном наказании речи не шло. Но, учитывая взгляды родителей, Ёла и сама следила за тем, чтоб "показатели" были на высоте: ее не в чем было упрекнуть. Пока Кис повествовал о кукише, Ира передала ей ее тетрадь с контрольной и подтверждением этих ее забот. Впрочем, алгебру Ёла как будто и в самом деле знала...
- Все будет в порядке, ma tante, - сказала она покойно. - Условие в силе.
- А! тем лучше. - Тетя Ната сама поспешила кончить разговор и ушла в переднюю к гардеробу. Кис, сразу ожив среди общего веселья, увязался следом, чтобы помочь ей снять пальто.
