– Я сейчас уйду, но если Вы меня обманули, то я вернусь! – грозясь пальцем в кассу, сказал Олег.

– Хорошо-хорошо, – отвечал голос из-за кассы.

Олег Воеводин, шаркая своими сапогами, которые скорее напоминали валенки в стиле «прощай, молодость», пошёл в зал ожидания. Он отчётливо понял, насколько он стал беззащитным перед изменившимся миром. Ведь обмануть только освободившегося человека после длительного заключения было не тяжелее, чем обмануть маленького ребёнка. К тому же, Олег был один. Не было никого рядом, кто мог бы подсказать, что – правда, а что – ложь. Наверное, поэтому принято встречать людей, вышедших из тюрьмы, как принято встречать знакомых в аэропортах или на вокзалах, когда человек приехал в другой город или страну. Ведь человек легко уязвим, когда не знает особенности жизни в том месте, куда прибыл. Это было очень странное чувство, так как Олегу вдруг на мгновение показалось, что мир, в который он сейчас попал, был таким враждебным для него, а знакомая колония строгого режима казалась оазисом спокойствия. Особенно, если учесть последние годы его срока, когда его попросту не замечали ни блатные, ни сотрудники администрации. Казалось даже, что если он спокойно направиться за территорию зоны, ему никто не будет мешать, потому что все понимали, что судья явно переборщила со сроком Воеводину, и он уже своё отсидел.

Эти мысли Олег постарался выкинуть из своей головы. Он сел на железную сидушку в зале ожидания, которая показалась куда легче той, что была приварена к полу в его камере. Оглядевшись по сторонам, он слегка заулыбался, его глаза радовались разнообразной палитре цветов одежды, которая была на людях, проходящих мимо. Дело в том, что в тюрьме разрешён только чёрный цвет одежды, и он уже забыл, как позитивно может выглядеть человек в какой-нибудь яркой куртке или кофте.

Время было уже три часа дня, а все, что съел за сегодня Олег, было ещё завтраком в зоне, точнее, он успел позавтракать в бараке перед освобождением. Это было ранним утром, так как от волнения он плохо спал ночью и, проснувшись в шесть утра на проверку, он уже не смог уснуть вновь. Он выпил чашку чая с несколькими корочками хлеба, которые оторвал заранее от вчерашней вечерней «пайки». Он никогда не ел мякиш тюремного хлеба, потому что он был не пропечён. Если сжать этот мякиш в кулаке, то можно было даже выжать из него воду. Настолько плохо был сделан этот хлеб. И, конечно, сейчас, к трём часам дня, Олег уже стал ощущать чувство голода. Денег у него осталось совсем чуть-чуть, а ему ещё надо было потратиться на проезд в метро. Цен московских он не знал, поэтому решил подстраховаться и потерпеть.

Вообще с чувством голода Олег впервые познакомился только в тюрьме. Как и любой другой человек, находясь на свободе, он, бывало, ощущал, что проголодался, но знание того, что ты сейчас приедешь домой и поешь или заскочишь по дороге в ближайший магазин и что-то там перекусишь, не давало мозгу поводов беспокоиться. Другое дело в тюрьме… Тем более там, где оказался Олег. Суть в том, что ещё из карантинного отделения, куда размещают вновь прибывших, Олега сразу начали гнобить менты. Сначала ему дали пять суток одиночки, затем семь, а по истечении их ещё десять! Никто не понимал, в чём причина такой жестокости со стороны администрации к новичку, и только Олег знал, что, скорее всего, это дело рук его недоброжелателей на воле. Личные дела таких осуждённых, которым нужно оказать столь «тёплый» приём, помечаются маленькой точкой карандашом в левом верхнем уголке рядом с фотографией. Это негласное обозначение из места этапирования в место прибытия, что таких заключённых надо дополнительно наказать. Олег понимал, что на свободе он своими действиями перешёл дорогу серьёзным людям, которые не успокоились, повлияв на его большой срок, а видимо, хотели дополнительной жести. Поэтому он почти не удивился тому, что когда истекли и эти десять суток карцера, его не стали переводить в лагерь ко всем осуждённым, а перевели на строгие условия содержания. Все знают, что существуют колонии общего и строгого режима, но мало кто в курсе, что внутри каждой колонии есть свои условия содержания: облегчённые, обычные и строгие. И вот Олег с лёгкой руки начальника учреждения оказался в колонии строгого режима на строгих условиях содержания. Официальная причина содержания его в таких условиях была в том , что он мастер спорта международного класса и может представлять опасность, находясь в лагере с общей массой осуждённых, но Олег, конечно, знал, что дело тут в другом. Это означало, что теперь Олег будет находиться в камере всё время, за исключением часа прогулки в прогулочном дворике, который от камеры отличается лишь тем, что между крышей и стенами дворика есть небольшая щёлочка, откуда заходит воздух. Кроме того, в пять тридцать утра приходили сотрудники колонии и поднимали его койку, прикрепляя её замком к стене, чтобы он не мог лежать на ней в течение дня. Если не считать крыс, то всё, что было в камере – это приваренный к полу стол и стул, да небольшой умывальник с туалетом. Но главное заключалось в предстоящем знакомстве с голодом, так как осуждённые, находящиеся на строгих условиях содержания, ограничивались в передачках, свиданиях и возможности покупать продукты, используя свой личный счёт в тюремном магазине.

Тюремную баланду, что ему давали через специальное окошко в металлической двери камеры, Олег есть не мог. Ни вкус, ни вид, ни запах не позволяли ему к ней притронуться. Причём, после многих лет, местная баланда ему казалась всё вкуснее и вкуснее с каждым отсиженным годом. То ли её действительно стали лучше готовить, а то ли он просто привык? Но тогда, в камере, он не понимал, как можно из этих продуктов, что были в тюремной пайке, приготовить такой ужас. Как? Действительно надо использовать всё своё кулинарное мастерство, чтобы создать такое эталонное говнище! Даже сам Олег приготовил бы куда лучше, хотя умение готовить было явно не его коньком. Поэтому Олег держался на строгих условиях, по сути, на одной воде и хлебе, точнее, корочках хлеба, так как те были более-менее пропечённые. Иногда он, конечно, ел тюремную похлёбку, но только тогда, когда та была не мутная, а такое было не часто.

Именно там он похудел на двенадцать-пятнадцать килограммов, но сумел отбить три-четыре килограмма от своей первоначально потери. И то было это уже ближе к концу его срока, потому что набирать Олег хотел лишь полезную мышечную массу, регулярно тренируясь в лагерной качалке. Что же касается голода, то первое знакомство с ним было ужасное. Дело в том, что при голоде желудок посылает сигналы мозгу о том, что было бы неплохо в него что-то закинуть. Мозг начинает судорожно искать варианты того, чем можно перекусить, но не найдя решения, он провоцирует у человека что-то наподобие паники. И это решающий момент твоей схватки с голодом! Если ты научишься отличать, где ты, а где потребности твоего желудка, то ты победишь, и тогда этот сигнал SOS от желудка к мозгу будет с каждым днём всё тише, а иногда мозг вообще может блокировать данные импульсы от желудка, сочтя их малозначимыми. Тогда ты вообще по тридцать-пятьдесят часов можешь даже не вспоминать о еде. Это очень важно, когда находишься не на свободе, потому что любая твоя зависимость: в еде, воде, сне, сигаретах, в семье, любви – абсолютно любая зависимость в тюрьме будет использована против тебя! Поэтому там, по ту сторону колючей проволоки нужно тщательно скрывать то, что тебе по-настоящему дорого. Если же ты не сможешь победить подобным образом какую-то свою зависимость, то ты будешь вынужден думать не головой, а желудком. А на зоне подобные люди вынуждены жить как приспособленцы, способные на разные гадкие поступки в надежде, что им что-то перепадёт. За их срок у них происходит деформация личности и, как правило, освобождаются они кончеными контрацептивами. Кстати, это всё касается не только желудка, но и других органов, которые могут повлиять на сознание. Особенно для мужчин, которые иногда думают не головой, а какими-то не предназначенными для такого процесса органами.