Алиса

Странно день начался, тяжело. Чувство тревоги не покидает, словно вот-вот должно что-то произойти. Хотя, сегодня я еду подавать документы в институт. Может, в этом причина? С другой стороны, из-за чего волноваться? Это же всего лишь документы, а результаты моего поступления или не поступления будут известны позже. Так, надо в душ…

Проходя мимо комода, по привычке остановилась и застыла взглядом на маминой фотографии. Ее не стало два года назад, но я до сих пор не смирилась. Ни с ее продолжительной болезнью, ни со смертью. Да, я уже не ребенок, однако плакать продолжаю, особенно по ночам. И каждый раз переживаю, что Влад увидит мое опухшее лицо, начнет допытываться, в чем дело, кто-то обидел или что-то болит. И ведь не успокоится, пока не получит ответы. Фанатик какой-то, ей богу. После смерти мамы он как с цепи сорвался, стал опекать так, как никогда не опекал. Конечно, потеря жены не могла не сказаться и на нем, возможно, в этом дело, все-таки остаться один на один с подростком – это непросто. А я устраивала концерты. Во-первых, была убита горем, во-вторых, почему-то винила его. Только отчим не виноват, но мне казалось, что виноват, причем только он один. Даже пару раз из дома сбегала. Правда, он находил. Он всегда меня находит, где бы я ни была. С его-то связями неудивительно. Что уж, мой отчим мужик крутой.

Владислав Анатольевич Венес, некогда подполковник следственного комитета, а ныне владелец компании «Багратион», занимающейся разработкой систем безопасности для государственных структур. С ним лучше не связываться. Но мне он прощает, в принципе, всё. Хотя, уже года полтора проблем я не создаю. Да, миновав сложный период, я успокоилась, стала такой, как когда-то – послушной, прилежной, увлеченной музыкой домашней девочкой.

После душа быстренько нацепила на себя джинсы с толстовкой, схватила сумку, куда побросала что надо и не надо, а вот документы сложила аккуратно. Моя сумка порою напоминает черную дыру, в нее удивительным образом помещается всё и еще чуть-чуть места остается. И мне бы уже поторопиться.

Вниз спускаюсь по широкой мраморной лестнице. Честно, по сей день ощущаю себя здесь как в музее. Особняк Влада, куда, собственно, мы с мамой и переехали сразу после того, как она с ним расписалась, напоминает реально или музей, или галерею. Огромные пространства, мраморные полы, колонны, лестницы, множество картин на стенах, люстры нереальных размеров, которые отчим лично покупал в Гусь-Хрустальном за какие-то бешеные деньги. В общем-то, здесь все стоит бешеных денег. Он любит роскошь, причем такую аутентичную роскошь, как сам рассказывал, многие идеи для отделки брал не из каких-нибудь модных каталогов, а с картин художников, писавших царских особ. Многое в итоге покупал на аукционах, что-то у частных коллекционеров. Но главная его слабость – сами картины. В доме почти не осталось пустых стен.

А вот то, что я обнаруживаю в кухне, меня особенно расстраивает, да и тревога резко усиливается. На спинке стула висит его пиджак. Значит, отчим еще дома и позавтракать в одиночестве не удастся. Мне нравится есть один на один со своими мыслями, а в компании с ним сразу становится дискомфортно. Его этот режим гипер-опеки начал откровенно напрягать, даже пугать.

––

– Доброе утро, Лидия Петровна, – улыбнулась нашему повару и просто очень хорошей женщине лет шестидесяти.

– Доброе, Алисочка. Проходи, садись. Сейчас налью тебе свежего кофейку, ой, – сразу осеклась. Ведь Влад не любит все эти уменьшительно-ласкательные производные, – кофе.

И только я опустилась на стул, только Лидия Петровна подошла ко мне с кофейником в руках, как в кухню пожаловал отчим. Папой я его никогда не называла, да и глупо это было бы. В конце концов, с пеленок он меня не растил, мама с ним познакомилась буквально через месяц после того, как мне исполнилось тринадцать. А он никогда и не просил, чтобы я его называла папой, нас всех устраивало просто Влад и просто Алиса.

– Алиса, доброе утро! – точно отсалютовал. Голос у него командный, зычный, плюс еще эхо, ну и результат – висок пронзила острая боль.

– Доброе утро, – нехотя улыбнулась. И заметила какое-то беспокойство в его взгляде, какой-то нездоровый блеск. Что это с ним? Обычно ярко-серые глаза чисты и прозрачны, обычно в них смотришь, словно в замерзшее мелководье реки, где просматривается каждый камешек. – Почему дома? Что-то случилось?

– Да, кое-что случилось, – садится напротив меня, дожидается, когда Лидия Петровна нальет кофе, затем жестом указывает ей на дверь, – оставь нас, пожалуйста.

А вот это совсем плохо. Если Влад ведет себя так, значит, мои колени сейчас трясутся не зря. Не дай бог скажет, что выбранный мною ВУЗ полный отстой, и он подобрал варианты получше. Договорились ведь уже.

Когда Лидия покидает кухню, предусмотрительно закрыв за собой дверь, мы остаемся сидеть друг напротив друга в тишине, которую нарушает ритмичное тиканье настенных часов. Влад становится еще напряженнее. Черты его лица грубеют, взгляд тяжелеет, руки он сцепляет в замок и кладет их на стол. Господи, да что же такого случилось?

– Не пугай, – выдаю резко охрипшим голосом, – что произошло?

– Видишь ли, – буквально впивается в меня взглядом, будто он снова следователь, а я вдруг подозреваемая, – давно я готовился к этому разговору, но все никак не мог найти подходящего момента. То у тебя экзамены были, то выпускной, то вся эта беготня с документами. А у тебя, между прочим, скоро день рождения, – неожиданно смягчился, даже улыбнулся, – в общем, дальше тянуть уже некуда.

– Да говори уже, – не выдержала, – институт не нравится? Или что?

– Какой институт? – тут же насупился.

– Который я выбрала.

– А, нет… нет, нет. Институт хороший. И потом, я бы не стал… короче, Алиса, не перебивай.

– Ладно, – откинулась на спинку стула. – Слушаю.

– Да… – на пару минут замолчал, а потом продолжил, – когда Ира была еще в себе, она меня попросила позаботиться о тебе. Не бросать, защитить. Быть тебе опорой во всем. Что я и делал, и продолжаю делать и буду делать, – расцепил пальцы, принялся барабанить ими по столу.

А у меня уже испарина на лбу выступила, спина взмокла, ладони похолодели, боль в голове достигла опасной отметки.

Однако Влад опять замолчал, потом и вовсе встал, обошел стол и опустился передо мной на корточки, отчего еще и желудок скрутило.

– У тебя холодные руки, – коснулся их своими.

– Потому что я еще чуть-чуть и прямо тут лягу, – пробормотала кое-как.

– Поверь, мне сейчас не легче. Алиса, ты знаешь, я тебя никогда не брошу, никогда не предам, не дам в обиду и сам не обижу. Я буду с тобой, пока дышу.

– В смысле? – кажется, связь с реальностью на каком-то из его слов оборвалась.

– Когда тебе исполнится восемнадцать, мы поженимся, – и с его волевого мужественного лица испарились все эмоции, глаза стали тем самым мелководьем…

– Что? – уже просто просипела.

– Я люблю тебя, – взял за руки, сжал их, – осознал, когда не стало Иры, как бы кощунственно это ни звучало.

– Что за бред? – точно приросла к стулу. – Ты мне как отец был… тебе сорок семь.

– И что, что сорок семь? Разве я старик? – грустно усмехнулся.

Да, не старик. Его бы фигуру со статью да каждому. Как и здоровье. До сих пор пробегает по шесть километров каждое утро, вечером пропадает по два часа в спортзале. Но какого хрена?! Любит?! Замуж?! Что за беспросветная дичь? Может, я вообще сплю?

– Алис, – произнес непривычно вкрадчиво, – я понимаю, сейчас для тебя все сказанное кажется чем-то из ряда вон, мне самому так казалось… первое время. Просто, перевари эту информацию.

– Да что ее переваривать? – как очнулась от забвения. – Это невозможно! – подсочила, забежала за стул. – Это бред! Чушь! Влад, что ты вообще несешь?! Какое замужество, какая любовь?! Ты себя вообще нормально чувствуешь? – всмотрелась ему в глаза, вдруг правда, какое помутнение.