Дорогая, дорогая Фрида, если ты там, на небесах, посмейся надо мной вволю и обними дорогую Пемпи – ты ведь так долго ждала момента, когда можно будет соединиться с ней…

28 марта, Тунис

Весь день я провела в попытках отыскать fascinating Tunisia[50]. Я сфотографировала темного барашка и какого-то жалкого верблюда – и всё[51]. Мне хотелось увидеть жилища пещерных людей, они находились в четырех часах ходу, по словам чиновника из департамента культуры, еще он сказал, что Кайруан – интереснейшее место, которое нужно во что бы то ни стало посмотреть, и добавил, что город почти рядом, но мы добирались два часа и не смогли туда попасть! Там что-то около двадцати трех мечетей, но ни в одну нельзя войти, какие-то симпатичные парни пытались всучить нам ковры. Мы жутко устали! Но было очень весело, благодаря девочкам мы теперь знаем, что рука Фатимы означает семью, а две руки – две семьи и т. д., что, для того чтобы соткать довольно паршивый ковер, очень симпатичная женщина должна потратить семь месяцев жизни, что мечеть для нас закрыта, что верблюжьи какашки можно собрать и положить на время верблюду под хвост и что его верхняя губа разделяется надвое! Один из верблюдов все время крутился. Я поинтересовалась, почему у него завязаны глаза, и человек ответил: «Он болен вертянкой!»

Перелет сюда был самым страшным из всех, какие я когда-либо совершала, это уже стало привычным: мой перелет на обратном пути в Лондон, перелет в Женеву на день рождения Жака; у детей рвота, женщины вопят. Бедная Шарлотта, вся зеленая, обхватила ладошками мордочку, я тоже сидела склонившись над гигиеническим пакетом, и холодный пот стекал у меня по шее к губам. Жак, тоже мертвенно-бледный, взял малышку Лу – единственную, кто неплохо себя чувствовал. Я проклинала себя за то, что все эти страдания из-за меня одной, мне хотелось вернуться и послать к черту всю эту поездку, особенно когда я видела ужас на лицах Шарлотты и Лолы. По громкой связи сообщили, что приземлиться невозможно из-за ветра, и все-таки мы сели, все прошло хорошо, любезные стюардессы, гирлянды из апельсиновых цветов, нас встречали как королев. Все были очарованы улыбкой Лу, и боже, как она улыбалась весь день! В отеле мы хотели поплавать, но в бассейне не было воды, только рабочие. Мы могли бы сейчас находиться в Неаполе, тут все грязно и безвкусно, гнетущее впечатление. Но люди милые и кроткие, и обожают детей, так что thank the Lord![52]

Я стала почти непьющей! Ни капли спиртного, только вода касается моих губ вот уже три дня! Ничего удивительного – после той жуткой ночи, которую я помню, будто она была вчера. Жак сказал, что хотел позвать врача, чтобы он сделал мне укол, потому что у меня были галлюцинации и я пыталась выпрыгнуть из окна. Я не помню ничего, даже то, что я выскочила из такси и рухнула на дороге. Немного болит рука и колено. У меня все внутри холодеет, когда я пытаюсь думать об этом. Я помню, что пыталась причинить себе боль; не будь рядом Жака, думаю, мне бы это удалось, но мне плевать на истерику, мне интересно, что бы я сделала, если бы со мной не было Жака. Он говорит, что я кричала в течение десяти минут, и он думал, что ему придется отправить меня под замок. А я ничего такого не помню, помню только, что весело болтала с Изабель Аджани, она была просто очаровательна, мы смеялись по поводу одной истории с гинекологами. Сказать по правде, мы заставили смеяться всех присутствующих на празднике; по случаю такого большого успеха я выпила белого вина, после того как прикончила одну или две бутылки красного. Я думаю, два приличных стакана водки с апельсиновым соком довершили мое падение, я умышленно приняла их за спиной у Жака, мы пили с Аджани, моей сообщницей. А потом – туман до самого утра! Ну да! Помню, я скверно себя чувствовала, но не помню, чтобы я падала на лестнице, проявляла какую-то необычайную агрессию или буйство, о чем мне с ужасом рассказывает Жак. Это и правда не смешно, а скорее жутко. Зато больше ни капли, не то – курс на Святую Анну[53]! Я знаю, что это неразумно, это скорее крайности, но у меня или все, или ничего, как поется в песне, а что касается курева – или четыре пачки, или ни одной затяжки. Я не могу себя контролировать, не могу быть благоразумной. Я слишком слаба для того, чтобы выпить бокал-другой, и все, это баталия, а потом «железная рука», как говаривал Серж.

7 апреля

Моей дорогой Кейт завтра исполнится 16 лет, тра-ла-ла-ла-ла! «Happy birthday sweet sixteen you’re not a baby anymore»[54], – как поется в песенке. Ну вот, случилось! Моей малышке 16 лет. В этот вечер, в Лондоне, 16 лет назад она начинала свою жизнь. Джон, я и она – мы помчались в лондонскую клинику… Каким еще ребенком я была тогда, меня надо было взять за руку, успокоить, боль не стихала. Но какой же красивой, прекрасной была моя малышка Кейт, – и моей, моей, моей. И как я была счастлива. Мне кажется, прошло уже лет тридцать, и вместе с тем это было как будто вчера; закончилось детство, все загублено? О, надеюсь, что нет. Что она может помнить? Общество взрослых людей, несуществующий отец, импозантный отчим, какая прелестная, смелая и преданная девочка. Шестнадцать лет назад я и представить себе не могла нас здесь, в Париже, и шестнадцать радостных лет, в которых было все: счастье, тревога, раздражение, истерики, ярость, удушающая любовь, – да, моя милая Кейт, мой первенец, я заботилась о тебе, как любовник, я любила тебя и за маму и за папу, и я люблю тебя за весь мир, но у тебя, моя обожаемая, – у тебя свой мир. И это именно так. Сегодня наши дороги немного расходятся, это нормально, надо вылезти из кокона, чтобы стать бабочкой, но не забывай о моем сердце, а в нем ты – младенец, которому от роду день. Я, которая себя ощущала еще ребенком, я дала жизнь другому существу, такому красивому, как я горжусь тобой, happy birthday, моя прекрасная Кейт, необыкновенная Кейт, раздражающая своим едким шармом, я буду любить тебя всю свою жизнь, никогда ты не сможешь потерять ни меня, ни мою любовь, ты всегда будешь нужна мне. Будь счастлива даже и без меня, если так нужно, отыщи свою единственную дорогу, верь в себя, ты сильная, будь позитивна и осторожна с парнями – ты, кто вредит самой себе! Спокойной ночи, любовь моя, рожденная завтра, спи спокойно этой ночью у меня в животе, завтра наступит очень скоро, позволь мне предаться воспоминаниям, ведь ты напоминаешь мне мою молодость и с той поры служишь мне верной опорой. Я благодарна тебе за то, что ты была такой веселой малышкой, что сохранила свое простодушие, и обаяние, и терпимость, и способность сострадать и прощать. Благослови тебя Господь, моя дорогая Кейт.

9 апреля

Приехала Кейт, я подарила ей бриллиантовые серьги, которые выбирала вместе с Шарлоттой и Лолой. Потом день был немного грустный, я даже не знаю почему. Подозреваю, как всегда, что я думала о Серже, а Жак все делал как-то не так. Я хотела, чтобы он сделал подарок Кейт, мне казалось, что он об этом не подумал, но я ошибалась: днем он купил ей вместе с Шарлоттой перо. Потом я посчитала его эгоистом за то, что он приготовил обед себе одному, и решила, что он выглядит безобразно – потому что он вместе с Лолой был у парикмахера и позволил стричь себя какой-то девке, она постригла очень коротко; потом я хотела, чтобы он одолжил мне свое перо, а он положил его себе в карман, потом Серж сказал мне, что я красивая на фото во всю страницу в Matin Mag. Я купила журнал, показала его Жаку, а он и не подумал восхититься. Словом, множество каких-то ничего не значащих мелочей. Серж этим вечером забирает Шарлотту, мне по-прежнему грустно, и в моем злобном мозгу мелькнула мысль, что вот, Жак через несколько лет украдет у меня Лу, если я ему ее оставлю. Вот видишь! Прекрасное отношение. Однако Серж в разговоре по телефону был мил, как обычно.