Я вернулся в гостиную и дотронулся до плеча Коры, она в одной руке держала блюдо с едой, а в другой бокал вина.

– Линда не может выйти из туалета, – сказал я.

– О нет, только не это! – Кора поставила блюдо и вино и бросилась выручать Линду.

Сначала они поговорили через запертую дверь, Линда старательно исполняла все инструкции, но безо всякого успеха – дверь не отпиралась. Все в квартире уже были в курсе событий, воцарилось смешливо-истеричное настроение, в коридоре собралась толпа советчиков, переговаривавшихся с Линдой, а встревоженная, на взводе Кора объясняла всем, что Линда на сносях и надо немедленно что-то делать. В конце концов решили вызывать слесаря. Пока мы дожидались его, я стоял под дверью и вполголоса переговаривался с Линдой, ясно осознавая два неприятных факта: что все слышат наш разговор и что я на поверку оказался слабаком. Почему я не вышибу дверь, чтобы вызволить Линду? Просто и результативно.

Дверей я никогда не выбивал и не знал, насколько они податливы; а если я ударю, а силы не хватит, насколько дурацки я буду выглядеть?

Слесарь пришел через полчаса. Разложил на полу кожаный патронташ с инструментами и стал возиться с замком. Невысокого роста, в очках и с залысиной на лбу, он, никак не реагируя на обступивших его людей, пробовал инструмент за инструментом, но проклятая дверь не отпиралась. В конце концов он сдался и сказал Коре, что ничего не получается, замок ему не поддается.

– И что нам делать? – спросила Кора. – Она на сносях!

Он пожал плечами.

– Вышибите, и дело с концом, – сказал он и стал складывать инструмент.

Кто должен вышибать дверь?

Очевидно, я, это мое дело как мужа Линды.

Сердце отчаянно колотилось.

Браться ли мне за это дело? На глазах у всех сделать шаг назад и со всей силы ударить в дверь ногой?

А если она не поддастся? Или ушибет Линду?

Линде надо встать в угол. Я сделал несколько размеренных вдохов и выдохов, но дрожь не унималась. Хуже нет, чем оказаться в центре внимания при такой диспозиции. Но вдвое хуже, когда есть риск не справиться.

Кора огляделась вокруг.

– Придется выбить дверь. Кто бы это сделал?

Слесарь исчез за дверью. Если мне вызываться, то сейчас.

Но я не мог.

– Микке! – сказала Кора. – Он боксер.

Она собралась пойти за ним в гостиную.

– Я за ним схожу, – вызвался я. Чтобы, по крайней мере, не пытаться затушевать унизительность ситуации, а прямо дать понять, что у меня, мужа Линды, кишка тонка вышибить дверь, но я прошу тебя, силача и боксера, сделать это вместо меня.

Он стоял у окна с пивом в руке и болтал с двумя барышнями.

– Микке, привет, – сказал я.

Он посмотрел на меня.

– Она так и сидит взаперти. Слесарь не сумел открыть дверь. Может быть, ты сумеешь ее выбить?

– Конечно, – ответил он, смерил меня взглядом, поставил пиво на стол и пошел в коридор. Я следом. При виде его народ в коридоре расступился.

– Ты тут? – спросил он.

– Ну да, – ответила Линда.

– Отойди от двери как можно дальше. Я ее выбью.

– Хорошо.

Он немного подождал. Потом поднял ногу и с такой силой ударил в дверь, что она упала вместе с замком. Полетели щепки.

Увидев Линду, некоторые захлопали.

– Прости, – стала извиняться Кора. – Бедная. Это ж надо, чтобы именно с тобой такое, и так не вовремя…

Микке сразу ушел.

– Ты как? – спросил я.

– Нормально, – ответила Линда. – Но думаю, нам пора домой.

– Конечно, – кивнул я.

В гостиной тем временем выключили музыку, две женщины немного за тридцать готовились читать свои хлесткие стихи, я протянул Линде ее куртку, надел свою, попрощался с Корой и Тумасом, стыд жег, но надо было сделать еще одно – поблагодарить Микке, я протиснулся сквозь слушателей стихов к окну и встал перед ним.

– Спасибо. Ты ее выручил.

– Да брось, – сказал он и пожал широченными плечами. – Делов-то.

В такси по дороге домой я почти не смотрел на Линду. Я не сделал то, что должен был, струсил и передоверил другому. Все это читалось в ее глазах. Я чувствовал себя двоечником.

Когда мы легли спать, она спросила, что стряслось. И я сказал, что мне стыдно, я не выбил дверь сам. Линда посмотрела на меня с удивлением. Ей такая мысль и в голову не приходила. Как бы я это сделал? Это не в моем стиле.

Человек, сидевший сейчас напротив меня, чем-то напоминал того стокгольмского боксера. Не габаритами или мышечной массой; сейчас за столом было несколько здоровяков с накачанным торсом, но все они казались легкими, их присутствие воспринималось как незначительное, летучее, словно случайная мысль, – но качество, которое я пытаюсь описать, таково, что, встречаясь с ним, я всякий раз чувствую себя неудачником, вижу себя без прикрас: закомплексованный слабак, проводящий всю жизнь в мире слов. Я сидел и думал об этом, изредка поглядывал на моего визави и вполуха прислушивался к беседе. Речь шла о разных педагогических системах и в какую школу кто планирует отдать детей. После небольшой прелюдии, представленной рассказом Линуса, как он участвовал в их детсадовском спортивном дне, разговор перешел на цены на жилье. Констатировали, что цены страшно выросли, хотя в Стокгольме сильнее, чем здесь, и что, вероятно, они рухнут так же резко, как росли. Тут Линус повернулся ко мне.

– А в Норвегии что с ценами? – спросил он.

– Да все примерно так же, – ответил я. – В Осло – как в Стокгольме, в провинции – подешевле.

Он подождал, глядя на меня, – не захочу ли я обработать его пас, не воспользуюсь ли шансом вклиниться в разговор; но раз нет, так нет, он отвернулся и включился в прерванную беседу. Так же он поступил, когда мы первый раз пришли на родительское собрание, но в тот раз в порядке легкой критики, намекая, что встреча подходит к концу, мы с Линдой все еще ничего не сказали, а подобного рода кооперация родителей стоит на том, что все высказывают свою точку зрения. У меня не было никакого мнения по обсуждавшемуся вопросу, как и у Линды, но она, слегка покраснев, принялась от имени нашей семьи взвешивать возможные за и против под прицелом взглядов всего собрания. Речь, помнится, шла о поваре, не надо ли его уволить и перейти к доставке готовой еды, это дешевле, но в таком случае какой еды – вегетарианской или обычной? Дело в том, что создавался сад как вегетарианский, но сейчас таких семей осталось лишь две, и, поскольку у детей не было привычки есть всю эту зелень, встал вопрос, не отказаться ли от первоначального принципа. Обсуждение продолжалось уже несколько часов и прочесало тему сплошь, как тральщик морское дно. К примеру, был рассмотрен процент содержания мяса в разных сосисках и в пандан вопрос о том, что на магазинной упаковке цифры указаны, но как узнать, сколько мяса в сосисках из доставки? Я-то всегда думал, сосиски и сосиски, а тут передо мной открылся целый мир, включая людей, способных так глубоко в него погружаться. А чем плохо, что ребятам готовит повар, подумал я, но вслух не сказал, в надежде, что дискуссия обойдет нас стороной, – ан нет, в конце концов Линус вперил в нас взгляд, одновременно искушенный и наивный.

В гостиной заплакала Хейди. Я снова подумал о Ванье. Она обычно выходит из таких ситуаций, как сегодняшняя, повторяя все за остальными. Они подвинут стул, и она двигает, они сядут на пол, и она садится, они засмеются, и она тоже, пусть и не понимая, над чем все потешаются. Они бегают, и она бегает, они кричат имя, и она кричит. Это ее метода. Но Стелла ее довольно быстро раскусила. Однажды я услышал, как она говорит Ванье: «Ты повторюшка! Как попугай! Попка!» Это не заставило Ванью отказаться от методы, доказавшей ранее свою успешность, но здесь, где правила бал Стелла, все же сдерживало ее. Ванья прекрасно соображала, что делает. Это я вычислил по тому, что несколько раз она пеняла Хейди, мол, ты – попугай и повторюшка.

Стелла на полтора года старше Ваньи и уже этим ее восхищает. Подружками они стали по милости Стеллы, и такая власть у нее надо всеми детьми в саду. Она красивый ребенок, у нее светлые волосы и большие глаза, она всегда продуманно и хорошо одета, а некоторая жестокость присуща ей не больше и не меньше, чем другим лидерам детсадовской иерархии. Проблема была в другом – она осознанно, ясно понимая, что производит на взрослых впечатление, манипулировала своим обаянием и невинной чистотой. Во время наших дежурств в детском саду я на это внимания не обращал. Как бы она ни сияла глазами, вперивая их в меня при каждом ко мне обращении, я интереса не проявлял, из-за чего она, естественно, чаще предпринимала попытки меня очаровать. Однажды после сада я взял ее погулять с нами в парке, она сидела рядом с Ваньей в двойной коляске, которую я вез одной рукой, держа на другой Хейди, и вдруг Стелла выскочила и решила добежать до парка сама, но я жестко крикнул, чтобы она сейчас же вернулась, и отчитал ее: разве она не видит, сколько машин, нельзя вылезать из коляски. Она посмотрела на меня с удивлением, к такому тону она не привыкла, я и сам был не в восторге от того, как справился с ситуацией, но сказал себе, что «нет» – далеко не худшее, с чем эта красавица может столкнуться. Но она затаила обиду, и когда полчаса спустя я стал играть с ними сначала в самолетик и крутить их за ноги вокруг себя – к их громкому восторгу, – а потом сел на коленки, чтобы побороться с ними, Ванья это обожает, особенно с разбега опрокинуть меня в траву, то Стелла, добежав до меня в свою очередь, саданула меня ногой по ноге, и в следующий раз тоже, два раза ладно, но она и в третий раз ударила меня, и я сказал ей: «Стелла, не делай так больше, мне больно», на что она, естественно, не обратила внимания, тем более азарт же, и снова врезала мне по ноге и громко засмеялась, и Ванья, всегда повторяющая за ней, тоже громко засмеялась, а я встал, взял Стеллу за талию и поставил перед собой. «Послушай, мерзавка», – хотелось мне сказать, и я бы так непременно и сказал, если бы через полчаса за ней не должна была прийти мама. «Послушай, Стелла, – сказал я вместо этого, строго и раздраженно, – когда я говорю «нет», я имею в виду «нет». Ты меня поняла?» Она смотрела в землю и не отвечала. Я пальцем приподнял ее подбородок. «Ты меня поняла?» – снова спросил я. Она кивнула, и я ее отпустил. «Я посижу на скамейке, а вы играйте сами, пока не придет твоя мама». Ванья недоуменно посмотрела на меня. Но потом засмеялась и потянула за собой Стеллу. Ванье такие сцены достаются каждый день. На мое счастье, Стелла не устроила скандала, потому что я ступил на тонкий лед. Что бы я стал делать, если бы она расплакалась или стала кричать? Но нет, она вместе в Ваньей устремилась к поезду, по которому уже лазила куча детей. Появилась мать Стеллы с двумя кофе латте в картонной подставке. Обычно я сразу сдаю вахту и ухожу, но сейчас она протянула мне стаканчик кофе, так что пришлось остаться и слушать ее болтовню о делах на работе, сидя под низким ноябрьским солнцем, щурясь и вполглаза присматривая за девочками.