Тот же парень-крепыш взволнованно произнес первые слова:
– Нам сказали: идите, будет Белов! А мы не поверили… Игорь, ты говорил, что это все «байки».
Игорь оцепенел, будто встал над пропастью, поправил на поясе ремень, смущенно посмотрел на писателя. Сосед толкнул его плечом, ощущение неловкости постепенно прошло. Долговязый молодой человек с высоким загорелым лбом, ободряюще потряс руку писателя. Никто Белова не представлял – всем почему-то сразу стало понятно, кто в подошедшей группе живой классик литературы.
Белов оказался настоящим Беловым – небольшого роста, со скуластым лицом и белесой бородой. Для них это стало понятно с первых минут общения. А вот меня Василий Иванович удивил. Обычно он был немногословен и застенчив. Сегодня его словно кто-то «уколол», ввел в организм инъекцию бодрости и стремления быть в эпицентре внимания. Правда, он, совершенно ошеломленный таким вниманием, все же сохранил хладнокровие и внешнее спокойствие,
– Скучаете по родному дому? – спросил Белов.
– Есть немножко.
– Бывает.
– А у меня дома нет, – сказал один из добровольцев.
– Как нет? – удивился Белов. – Дом, он у всех есть. Ты откуда приехал? Где твои родители?
– У меня и родителей нет, – не без некоторой неловкости вынужден был объяснить невысокого роста парень. – Родом из Красноярска. Жену и двоих детей, чтобы не преследовали, пришлось перевезти в другое место жительства.
– Как тебя звать?
– Юрий Шарапов, – нехотя представился парень. – Мой дом пока здесь. И во мне уже течет сербская кровь.
Никто из нас не стал спрашивать, почему в человеке, рожденном в сибирском городе, течет сербская кровь. Возникла неловкая пауза. Мы молча смотрим на Шарапова, а он на нас.
О некотором смущении Шарапова тут же догадался его друг, назвавшийся Андреем. Он тоже был невысокого роста, но плотного телосложения, с густыми бровями и веселыми серыми глазами. Андрей просто и бесхитростно рассказал о подвигах сибиряка, в том числе и про последний бой:
– Его только что привезли к нам из Пале. В госпитале лежал. Привезли вместе с канадцем. Он попал в окружение. Долго вел бой, убил в нем сто шесть моджахедов. Получил четыре раны.
Выходит, во время операций сибирскому парню не раз обменяли кровь.
Белов спросил про канадца. Оказывается, он тоже приехал воевать за установление справедливости в Боснии. То ли книг начитался, то ли его древние корни как-то связаны со здешними краями… А, может, все гораздо проще: взял котомку и пошел из дома в волонтеры, чтобы зло никогда не торжествовало над добром. Ведь здравомыслящий человек не может не понимать, что сербы воюют не за захват чужих территорий, а за землю, исторически им принадлежащую и политую кровью их отцов и дедов. Это только зомбированные обыватели воспринимают ложь о «кровавых сербах», учиняющих этнические чистки, за чистую монету. Тысячи лет сербы жили рядом, например, с цыганами, венграми и ни одного не убили. Проблемы с албанцами вышли из-за того, что они стали выживать и изгонять сербов с их земель. И русский, и канадец это давно поняли, и вот теперь вместе дерутся за правду сербов.
Взгляд Шарапова во время разговора стал напряженным. Ему, видимо, не хотелось, чтобы приезжие политики знали о его подвигах. Вдруг все не так изобразят в Москве? И что потом ожидать от их пересказов? Не дай Бог какая-нибудь нехорошая весть долетит до жены. Он замолк и отошел в сторону. Добрые человеческие чувства, исходящие от посторонних людей, занимали здесь второстепенное место, так как они могли подвести, разжалобить, развязать язык. Известно – береженого Бог бережет.
Смутные представления о канадском добровольце развеял Игорь. Тот, как я и предполагал, нашел Сербию по карте, взял оружие в руки и пошел убивать мусульман из уверенности, что их зло нужно наказать. Рассказал Игорь немного и о тех русских ребятах, что погибли и похоронены на сараевском кладбище. Зато рассказ о себе Игорь свел к нескольким скупым фразам. Приехал он из Норильска. И баста.
– Я был на том кладбище, – признался Белов. – Видел русские могилы. Постоял. Помолился. Вспомнил про убитого на войне отца… Долго искал его могилу, да так и не нашел.
Про кладбище на краю пологого склона Белов всегда вспоминает неохотно. Мне он рассказал о скромных могилах, на холмиках которых стоят кресты с прощальными словами скорби и любви, только после прочтения моей новой книги под названием «Информационная война». В ней ему понравился раздел «Сербия – первая линия обороны России». Самому мне ни разу не довелось добраться до священного клочка земли, ставшего последним приютом для дерзких и отважных сыновей России. Даже в то время, когда в Сараево приезжали по приглашению Президента Караджича родственники русских погибших ребят, судьба развернула меня в другую сторону Сараево.
Помолчав, вспоминая про погибшего отца, Белов все-таки вернулся мыслью к сараевскому кладбищу. Две свежие могилы до сих пор бередили его душу:
– Нашел я две могилы, где похоронены муж с женой. Она – медицинская сестра, он – солдат. Им бы жить и жить… А вы, ребята, крещеные, православные? Ходите в церковь, обязательно! Молитесь. Сербы сильны православием. И вы силу обретете.
– Мы православные, – гордо заявил Игорь. – Недавно с ребятами ездили в Белград в церковь.
– Среди нас воюющих за деньги вы не найдете, – сказал стоящий за спиной Игоря боец в черном берете. – Мы не наемники. Деремся за братьев сербов да за веру православную. Сербы умеют и жить, и воевать. У них есть чему поучиться. Кроме веры, у них ведь идея настоящая есть. Хотят освободить землю предков. За свободу воюют. А у нас в России что происходит? Какая идея, какая свобода?! Бардак! Ворье! Нет, лучше здесь погибнуть вместе с братом сербом, чем у нас от бардака…
Трудно было согласиться, что воюют они здесь только за веру. Но если они называют себя православными, идут в бой за веру, то кто имеет право отнимать у них веру? Им виднее. Так не легче, так ответственнее. Да в конце-то концов так и справедливее. Не за гроши же, выделяемые на бытовые мелкие расходы, идут смельчаки в бой?! Гроши, как и большие деньги, не заставят осознанно проливать свою кровь. Кто скажет, что для русского характерно воевать за деньги? Мне так и слышится этот вопрос Белова. Никто не солжет. Белов расспросил у сербских офицеров, сколько же наши ребята получают динар… Узнал про гроши и обрадовался. Узнал, что сербским солдатам платят ровно столько же, порой и с задержкой всем вместе на полгода, – возгордился. Он понял, откуда у русского парня сербская грусть. Не зря и я встречал в печати высказывание журналистки Елены Калядиной о добровольцах, воюющих по политическим и идеологическим причинам. Раньше пересказывал эту статью Белову, а теперь решил рассказать ребятам, чтобы знали о том, что в России о них иногда и правду пишут. Она писала про 27-летнего Петра Малышева с иконописно-просветленным ликом, который никогда в армии не служил, но сюда, в Боснию, пришел защищать братьев по вере. Надоели ему митинги и всякая болтовня на патриотические темы, вспомнил он, как отец-охотник научил ружье в руках держать, и пошел воевать против обидчиков сербов.
По выражению лица Игоря я с чувством радости заметил, что слова мои произвели на него надлежащее впечатление, из области газетных вымыслов возвратив его в состояние суровой, но прекрасной действительности.
– Малышев погиб, – тихо произнес Игорь. – Три месяца назад.
– Здесь, в Сараево? – спросил Бабурин.
– Здесь, недалеко, вблизи Олово, есть высота. Сербы из ударного батальона «Белые волки» шли на штурм этой высоты. Ребята говорили, что Петр и двое сербов первыми ворвались в окопы, и мусульмане изрешетили их в упор. Батальон около двух третей личного состава потерял.
– В газете написали, что он погиб. Не сообщили только как.
– Боятся героев, – резюмировал Бабурин. – О жуликах, об олигархах интереснее писать.
– А меня поразила одна история с профессиональным историком Михаилом Поликарповым, – сказал я. – Он вроде на год моложе Малышева. Аспирант МГУ. Надоело ему изучать югославский конфликт по книгам и газетам, поехал посмотреть все своими глазами. Взял в руки оружие. Как написал недогадливый корреспондент, «он говорил мне что-то о поруганном чувстве справедливости…». Разные у корреспондента и у человека, окончившего университет с красным дипломом, понятия о справедливости. Мне кажется, Малышев и пошел воевать перед началом учебы в аспирантуре, потому что историк не может быть необъективным. Чему он научит молодых людей? Какие учебники напишет?!
