Книжка, похожая, скорее, на школьную тетрадку, затрепетала в руках писателя, листы забегали взад-вперед, и наконец остановились. На обложке был заметен небольшой портрет поэта. Стихотворение было переведено с сербского на русский.
Ты уже знаешь?
Ад перешел
На нашу сторону.
По улицам разгуливают церберы,
Ловят наши нежные взгляды.
И немного смысла
В страхе перед смертью
И вечной тьмой:
Все, что ждет нас там,
Уже произошло с нами здесь.
Ад вышел на белый свет
И показывается всем, кто хочет видеть.
Церберы рычат на наши мысли.
Не бойся, милая, старости неизбежной,
Не бойся смерти.
Две могилы станут надежным убежищем,
Источником ослепительных мыслей.
Оттуда вырвутся наши души,
Чтоб погасить взбесившийся ад,
Перешедший
На нашу сторону.
Это стихотворение Караджича, несмотря на легкий русский перевод, достаточно точно объясняет глубокое уважение сербов к воле и справедливости. Офицеры и солдаты не могли не почувствовать мысль лидера боснийских сербов. Мимо меня не прошли и те многозначительные взгляды, брошенные десантниками на Белова. В них открывались искренние чувства благодарности писателю за столь решительную и обостренную чувством долга гражданскую позицию.
– Вольничайте, как говорит руководитель нашей делегации Сергей Николаевич Бабурин, – промолвил, присев, Белов. – И не молчите, защищайте сербов, не позволяйте над ними издеваться.
От таких слов заместителя командира батальона быстро сорвало с места, он пожал писателю руку, и, грузно, по-военному, прошагав к двери, скомандовал: «Товарищи офицеры!». Все лихо встали. Полковник поблагодарил нас за беседу и проводил в офицерскую столовую.
Гостей встречали шикарным столом с бутылкой коньяка. Чтобы порадовать давно отсутствующих на родине и не показаться ханжами, мы достали бутылку русской водки. Потекли добрые воспоминания, тосты. Бабурин предложил выпить за единую и неделимую Россию. Вспомнил, как ему прибалты предлагали отдать Калининград, а он им в ответ предложил отдать Вильну и Клайпеду, эти некогда русские города, России или Белоруссии. Я поднял тост за Сербию и Караджича. У Белова вновь появились вопросы. В этот раз его вдруг заинтересовали случаи дезертирства на войне. Полковник привел примеры, как у мусульман при замене военных частей многие разбегаются, так как не хотят воевать. Вывозят других на замену, и то же самое повторяется. У сербов воюют в основном штатские. Некоторые военные тоже разбежались. Лучшие офицеры у них – гражданские. Исключая, конечно, таких профессиональных военных, как генерал Ратко Младич.
Расставались на улице.
Дольше других с нами постоял Чумаков. Для придания оптимизма законченной в зале беседе, он заверил Белова, что восемьдесят процентов российских офицеров воспринимают действия НАТО против сербских братьев как агрессию против России.
– А мне недавно довелось быть в Москве, – вспомнил он. – Решил поучаствовать в политике. И меня поставили охранять заседание какого-то патриотического мероприятия. Там, Василий Иванович, кажется, были и Вы. Увидел я Марка Дейча. Взял и не пустил его в зал. Тот захотел со мной поговорить. А я ему говорю: давайте лучше я вам вопросы задам. И врезал ему. Почему, говорю, Израиль не возвращает Палестинские территории? Почему США бомбят Ирак, Сербию? Тот ушел.
Под вечерним небом нас уже ждали сербские машины.
Ночлег для нас был припасен далеко от Сараево.
Заехав вначале снова в город, мы нашли нужную дорогу, и она повела нас вверх, в неизвестную сторону. По этой дороге, оказывается, в прошлом году сербы спустили вниз детские санки, начиненные взрывчаткой. Толкнули их с горки в расположение того дома, из которого по ним всё время бил снайпер, и половина здания сразу рухнула. На окраине города сербский офицер, сопровождающий нас, показал дома, в которых, по его словам, жили русские добровольцы. Рядом с ними, на бетонном заборе, я увидел не совсем аккуратно написанные алой краской хорошо запоминающиеся слова: «Россия – мать родная». А вчера на одном из домов я прочел старый плакат: «Добро пожаловать на Олимпиаду в Сараево!».
О родном доме у нас было мало времени подумать.
На улице начинало темнеть.
Мы двинулись в сторону горнолыжной базы. Вместе с Беловым я молча рассматривал из окна редкой красоты горные пейзажи. По склонам белоснежной стеной стояли рослые сосны-богатыри. Каждая открывающаяся взору сосна выглядела произведением искусства – так изящно и крепко украсил её здешний мороз.
Сербия – страна удивительных горных сосновых боров.
В этот миг меня вдруг настигло желание остаться жить среди той природы, которая окружала нас. Построить домик и любоваться с утра до вечера этими могучими соснами. Строгие белые великаны, таящие под легкой шубой зеленые наряды, имели удивительной сказочной красоты и архитектурного многообразия формы. Глянул исподлобья на Белова. Неужели не оттаивает его душа? Не замечает этого соснового раздолья?! Кажется, сосны разбудили и его чувства. Смотрю, забезумствовало желание остановиться здесь и у Белова.
– Может, остановимся, подышим воздухом?! – спросил он у Бабурина. – Красота-то какая!
Пяток минут дышали целебным чистым воздухом.
– Сколько же стоит этот воздух? – задаю я сам себе вопрос и тут же вслух отвечаю. – Оставить бы его сербам да нам, а американцам позволить дышать только автомобильными газами – пусть научатся ценить жизнь и природу.
Горнолыжная база оказалась в столь красивом месте, что восхитились не только мы с Беловым, но и вся наша делегация.
– Тут бы на месячишко задержаться!
Деревянные коттеджи были разбросаны по всей лесистой горной местности. Пейзаж смотрелся, как с обложки цветного журнала.
Под густым ноздристым снегом пахло травою и лесом, от жилья тянуло запахом стираного белья и лекарств. Видимо, рядом располагался медпункт.
Моя холодноватая комната находилась по соседству с Беловым. Отдохнув немного, почистив одежду, я пригласил его погулять, посмотреть окрестности. Но Белов воспротивился, сославшись на усталость. Пришлось мне одному бродить припорошенными сосновыми дорожками.
Зато утром Белов сам разбудил меня. Разбудил рано. Ему хотелось попытать меня расспросами о Караджиче. Наша делегация собиралась в его резиденцию в город Пале, чтобы встретиться там с этим легендарным человеком. И Белову хотелось знать о нем больше того, чем писали газеты, чем сам он знал. Сергей Глотов зачем-то намекнул ему, что я знаком с Караджичем, не раз встречался с ним. У меня, действительно, были две встречи с ним, и я ему, безусловно, симпатизировал. Только вот близкие отношения с сербским героем были не у меня, а у Сергея Бабурина. Тот часто с ним общался, обсуждал острые проблемы.
Еще в самолете Белов признался, что с нетерпением ждет встречи с человеком, бросившим вызов американской военщине. Вологодский подвижник видел в этом лидере сербов некое историческое знамение, возможность объединения сербов и русских в движении за славянское возрождение, попытку противостояния шествию по Европе идеологии «нового мирового порядка».
– Как думаешь, выстоит он? – посыпались вопросы. – Не сдаст его Милошевич?
– Да я сам хотел бы знать ответы на эти вопросы, – признался я.
