Незадолго до полуночи Гитлер проехал на «встречу» с покойными соратниками, стоя в открытой машине. Факелы штурмовиков и эсэсовцев образовывали вдоль улицы две колышущиеся огненные линии, за ними стояла густая толпа. На следующий день после этой мистической церемонии «Фёлькишер беобахтер» описывала ночное «свидание» фюрера: «Он стоит неподвижно перед саркофагами. Человек, который уже перешагнул пределы всего земного» (4).
Спустя три года, 9 ноября 1938 года, саркофаги убитых участников путча на лафетах перевезли с кладбища в так называемый «Храм чести», выстроенный по приказу Гитлера на Кенигсплац. Ну и снова – «Город Мюнхен украшен красно-коричневыми знаменами, которые должны символизировать пролитую кровь. На знаменах три золотые руны, посвященные богу древних германцев Вотану. Пламя, поднимающееся над наполненными маслом чашами, установленными на многочисленных пилонах, символизирует жертвенные огни германских жрецов и костры, из огня которых, по древнему преданию, герои северных саг поднимались в Валгаллу – аркадию древних германцев» (5).
По пути следования марша 1923 года были установлены сотни обтянутых кумачом пилонов, на постаментах которых золотыми буквами организаторы начертали имена «павших за движение». Во главе колонны шагала рядом с Гитлером группа «старых бойцов» в коричневых рубашках или нацистской форме образца 1923 года (серая куртка и лыжное кепи «Модель-23», выданные службой по организации торжеств). Руководитель церемонии по очереди выкрикивал имена погибших партийных активистов, а из колонн формирований партии в ответ на каждое имя звучала соответствующая церемониальная фраза – «Здесь!» «Последняя перекличка» в обязательном порядке транслировалась по радио[20]. Открывая мемориал, Гитлер сказал: «Отныне они обрели бессмертие. Они олицетворяют Германию и стоят на страже нашего народа. Они покоятся здесь как истинные рыцари нашего движения».
Заключительная часть траурного действа – перекличка, орудийные салюты и т. д. – получила тогда официальное наименование «воскрешение из мертвых». Даже в кинотеатре театральность пышного действа и исполненный драматизма текст производили сильное впечатление. По свидетельству очевидца, люди сидели, охваченные благоговейным трепетом, никто не смел кашлянуть, не слышалось обычного шороха от кульков со снедью и вообще – ни звука (6).
Саги и мифические герои в ряду прочих символов описанной нами церемонии оказались отнюдь не случайно. Метафоры, и в частности поэтические метафоры, воздействуя большей частью в обход сознания, способны вызвать эффект «внутреннего озарения» и направлять мысли адресата в направлении, желаемом для автора (исполнителя, манипулятора). Именно так немецкие нацисты использовали великий труд Рихарда Вагнера «Кольцо нибелунга» – оперный цикл, созданный на основе великого германского эпоса «Песнь о Нибелунгах», который возвратил Германии, в частности Третьему рейху, много популярных германских легенд.
Эти легенды нацисты активнейшим образом задействовали для воссоздания оккультных ритуалов, языческих традиций (вроде нынешней Рун-веры) и подгонку древней истории под вкусы новой правящей верхушки, в числе которой можно особо выделить «доктора археологии» рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. В узком кругу Гитлер потешался над археологическими изысканиями «верного Генриха»: «Гиммлер приходит в восторг при виде каждого черепка и каждого каменного топора, которые удалость выкопать. Этим мы лишь показываем, что метали каменные дротики и сидели вокруг костра, когда Греция и Рим уже находились на высшей ступени культурного развития. У нас есть основания помалкивать насчет своего прошлого. А Гиммлер трезвонит о нем на весь свет. Воображаю, какой презрительный смех вызывают эти разоблачения у сегодняшних римлян» (7). Однако, повторюсь, шутки в узком кругу посвященных не имеют никакого отношения к тому, что элита скармливает плебсу в качестве государственной идеи.
В замке Вевельсбург, главной резиденции СС, приказом рейхсфюрера были введены многие языческие (древненемецкие) обряды, обязательные для всего эсэсовского состава и местного населения. Например, праздники весны, урожая, летнего солнцестояния; особую церемонию разработали также и для эсэсовских свадеб – все по древнему, исконно народному образцу. И напротив, обряд крещения новорожденного в семье эсэсовца представлял совершенно новый ритуал «наречения» младенца, проходивший перед портретом Адольфа Гитлера, его книгой «Майн Кампф» и знаком свастики. Вот как проистекали крестины в организации «Лебенсборн», созданной под патронатом СС для матерей-одиночек. «В комнате, украшенной бюстом фюрера, портретом его матери, знаменами национал-социалистского движения, цветами и лавровыми венками собираются матери, их дети и «крестные» от СС. Затем заведующий домом произносит речь о смысле и цели обряда «имянаречения». При этом он отсылал их к обрядам древних германцев, указывая, что христианская церковь лишь переняла эти обычаи, превратив их в крестины. После этого обращения под тихие звуки национального гимна Германии происходит само «имянаречение» детей. При этом заведующий задавал матери вопрос: «Немецкая мать, обязуешься ли ты воспитывать твоего ребенка в духе национал-социалистского мировоззрения?» После положительного ответа, заведующий обращался к «крестному эсэсовцу»: «Готов ли ты наблюдать за воспитанием этого ребенка в духе родовой общности охранных отрядов?» На что эсэсовец изъявлял согласие и пожимал протянутую руку заведующего. После чего заведующий домом касался эсэсовским кинжалом ребенка и произносил: «Настоящим я беру тебя под защиту нашей родовой общности и даю тебе имя! Носи это имя с честью!» Далее матерям выдавалось свидетельство о присвоении их детям имени, а затем следовало чаепитие» (8)[21].
Большое значение для «наглядности» идеи, как реальное воплощение ее силы, имеет и внешнее оформление людей, то есть одежда. Еще в 1921 году в Италии молодые фашисты стали носить черные рубашки военного образца как обязательную боевую форму. Точно так же, как титул «фюрер» был только онемеченной формой «дуче», так коричневая нацистская рубашка – только модификацией черной. Общая униформа может производить впечатление, более того – нести пропагандистскую нагрузку. Гитлеровцы удачно использовали старую прусскую традицию, в соответствии с которой служебная униформа считалась почетной одеждой мужчины, а облачение офицера вообще имело культовое значение. Что, в общем-то, легко объяснимо – человеку в военной форме общественное мнение устойчиво приписывает такие качества, как дисциплинированность, аккуратность, настойчивость. Плюс, разумеется, тевтонские милитаристские традиции.
В нацистском партийном учебнике облачению штурмовика посвящен особый раздел: «1. Служебный костюм штурмовика – это почетная одежда. Костюм и осанка (манера держаться) определяют отношение к штурмовикам со стороны народа… 4. Служебный костюм штурмовика носят на служебном месте СА. Кроме того, желательно, чтобы его носили по возможности часто и вне служебного места СА». Правда, из пункта 7 того же устава следовало, что «после часа ночи штурмовики в служебном костюме не имеют права посещать общественные кафе». Оргии, пивные пятна, ну и все прочее[22].
Гражданская одежда национал-социалистов и сочувствующих им граждан тоже имела свои отличительные особенности – это и упомянутые нами ранее кепи с лыжными куртками, а позже униформа из реквизита автогонщика: шлем, очки-консервы, грубые перчатки-краги.
Такое внимание, которое мы уделяем внешнему виду нацистов, определяется тем, что деятельность, связанная с выполнением приказов и требований (солдаты, партийные функционеры и даже спортсмены), способствует внушаемости, а униформа наиболее декларативный признак принадлежности к той или иной структуре, объединенной общей дисциплиной. Но при этом униформа воспринималась как благодеяние и признак высокого доверия.
