Литмир - Электронная Библиотека

Картошка в мундире

Ты знаешь, я давно уже привыкла к вопиющей наглости лунного света, который каждую ночь грубо, даже безалаберно и нагло отшвыривает мой и без того чуткий сон. Вот и сейчас он разбудил меня. Не слушающейся рукой нащупываю телефон. Блин! Только час ночи! Я ж легла совсем недавно. Решив, что мне не о чем думать, закрыла глаза. Но тут же меня в них поцеловал лунный свет. Это ж надо – какой наглец! Вдруг вспомнилось, что мою любимую шубу доела гадкая моль. Странно, но я улыбнулась – именно так город, куда я приехала 19 лет назад, доел мои чувства. Слушая его чавканье, подумала: «Вкусно!» и не стала расстраиваться. Даже успела сходить замуж и окончить с отличием истфак (ненавижу историю). Правда по профессии никогда и не работала. Муж (смешно, но я всегда с трудом вспоминаю его имя) уехал в Австралию, взяв честное слово, что я приеду через 2 недели. Он любил меня. Я не поехала к нему. И это естественно. Так же естественно, что я переехала в Ярославль. Теперь я – бизнес-леди. Моё дело – реклама. Ну а в данный момент эта бизнес-леди в отпуске, на берегу Байкала. Здесь необыкновенно, здесь всё так, как хочу я – лес, домик с камином и креслом-качалкой, а, если спуститься вниз по тропинке, то и сам батюшка-Байкал. «Обожаю это место!» – сказала вслух, в темноту.

Странно, но местный лесник, которого я и не видела никогда, притащил герань, красную. Я не люблю цветы. И она засыхает. Но ночью это не так бросается в глаза. По ночам мне её жаль. Знаешь, она напоминает мужа – обыкновенная, но, несмотря на наплевательское к себе отношение пытается радовать меня – воняет на весь дом. Я злюсь. Всё точно, как с мужем! А сейчас вижу, как на листьях герани, будто в гамаке, вальяжно покачивается свет луны. Усмехаясь, он спрашивает: «Почему ты спишь посередине этой огромной кровати? Может, чтоб она не казалась пустой?». Я смущаюсь. Он прав.… Знаешь, а лунный свет, пожалуй, напоминает Его – единственного мужчину, которого я любила. Такой же необыкновенный, ласковый, умеющий растворить в себе кого угодно, и ты ни за какие коврижки не сможешь ему воспротивиться. А ещё он так же целует меня в закрытые глаза, чтоб я не заснула. Да! Он! Сползаю с кровати, босыми ногами шлёпаю к прогоревшему камину. «Чёрт! Почему я не курю?! Было б хоть, чем руки занять…». Но курить я так и не научилась, поэтому уже стою возле камина, уже открыла тайник в плинтусе. Склянка с остатками Его одеколона и наша фотография (представляю, как разочаровались бы воры, если надумали вскрыть этот тайник). Но мне уже всё равно. Я уже не здесь. Далеко. 20 лет назад. Мне 16, и я стою на перроне – встречаю тётю из Большого Города, дочь старушки, у которой живу. Ветер играет с огненными кудряшками (надо же! А сейчас я всегда крашусь в брюнетку, даже и забыла, что рыжая). Зелёные глаза устремлены вдаль, впереди – целая вечность. Так всегда кажется. Обнимаю себя, прыгаю на одной ноге, но всё равно прохладно. А поезда нет. На фиг! Домой-домой. Там непривычно многолюдно. Дура! Это ж «скорая»! моя старушка умерла – поезд сошёл с рельсов, её единственная дочь погибла так глупо… так я осталась совсем одна. Только старушкины пирожки, которых она вдоволь напекла к приезду своей 47-летней девочки. А утром пришёл какой-то дядя в мундире. А рядом Он, тоже в мундире. Вечером Он снова пришёл – так началось самое счастливое время моей жизни. Да, я ничего не знала и не умела – ни одеваться, ни светски подавать руку для поцелуя, как сейчас, ходила в каких-то немыслимых туфлях, набитых ватой – велики, и смеялась заразительно и слишком громко. Но уверенная – никому не отдаст, умрёт за меня. И я умру, если надо будет. Любила ли я? Нет. Разве то, что ты им переполнена, отдаёшь себя всю до крошки и его хочешь всего, без остатка, это просто любовь?! Нет! Это нечто гораздо большее! И как это чувство назвать, я не знаю.… Ха! Я даже глаза начала красить, а Он морщился: «Н-ну ч-что это? Т ты ж т теперь уснешь – я н не буду ц-целовать тебя в г-глаза… и н-не увидишь, как рассвет к-кровью обагряет край н-неба». «Кровью?..» – сжимаюсь, зажмуриваюсь я. «Д-да, ночь умирает, это её к-кровь». «Не хочу, чтоб она умирала. Я спасу её!» (иногда думаю, что мне надо было поступать в медицинский). И бегу к реке – смывать краску с глаз. А Он, как всегда несётся за мной и кричит: «Р-русалка м-моя!». Вода смеётся с нами и разбивается на тысячи осколков. (Теперь я знаю, что рано или поздно разбивается абсолютно всё – будь то любовь или чайное блюдце. И осколками можно только порезаться, но не собрать красивый витраж).

И я точно знаю, что наступит утро, Он наденет свой мундир и уйдёт. Но ещё точнее знаю, что вернётся. Любил ли Он? Не знаю. Сейчас не знаю, а тогда ни на миг не сомневалась. Но однажды пришла королевской наружности женщина, Его мама. Объяснив всё, чего я не понимала, «подарила» фото его невесты и, оставив билет до Большого Города на столе и запах дорогого парфюма в воздухе, ушла, стуча каблуками.

«И чего ж она не разулась?.. натоптала ведь…». Хотя на полу ни следа. А вот в душе столько грязи, будто свезли её туда со всей Земли после самого сильного в истории человечества дождя.

Утро. Уже настоящее. С трудом встаю. Ноги, спина – всё не моё. Тело мелкими иголками. Ну, точно русалка… чувствую только голод. Вчера была картошка, печённая в камине. Хм… в мундире. Смотри-ка! Картошка, и та в мундире. Ну и бред! Ободрав её, перемазавшись сажей, залезла в кресло-качалку и, обняв колени, вспомнила конец странной истории о странной любви.

Да, я убежала тогда. Убежала от Него, от любви, и в конечном итоге от себя. Врут те, кто говорит, что бегство от себя невозможно. Они не пробовали. Работа до искр в глазах и одиночество. И всё! Но одиночество особое. То, которое не делает человека несчастным. Ведь отшельники одиноки, свободны и от этого счастливы. Человек же, живущий в центре огромного города, окружённый тысячей людей ежедневно, но не нужный им совсем-совсем, более одинок и безумно от этого несчастен. Я ступила на перрон. Позади – любовь, впереди – неизвестность. Назад – невозможно, вперёд – очень страшно. Большой Город бросил презрительный взгляд на новую искательницу счастья и отвернулся. Я ему не нужна. Я – одна из многих. Всего-навсего. Не очень уверенной походкой поплелась к какому-то ларьку. Из отражения в витрине на меня смотрит очень серьёзная девочка. И со всей этой серьёзностью и даже скорбью никак не вяжется копна рыжих кудрей. Так я стала брюнеткой, потом человеком с семью (!) работами, затем «девушкой с большими перспективами на будущее» и, наконец, основателем компании, разросшейся до такой степени, что моё имя стало нарицательным в мире рекламы. Я больше не боюсь Большого Города. А он боится. Боится меня потерять. И я знаю это. Мне понадобилось 19лет. Ну, а сейчас я в заслуженном отпуске.

Могу надеть любимые джинсы, старый свитер, кроссовки и кепку и, шагая к Байкалу, собрать букет из опавших листьев. Осень! Я обожаю тебя! догадываешься, за что? За то, что отлично знаю – совсем скоро мои чувства (страх, боль, какие-то смутные воспоминания, иногда обостряющиеся, как хронические болячки) соберёт в кучу дворник, словно опавшие листья, и грузовик увезёт их за город. Вот тогда на улицах моей души воцарится порядок – они будут готовы принять равнодушный снег (так происходит каждый год). Снег – это заморозка, обезболивающее, антибиотик на израненную душу (точно, надо было в медицинский…). Поэтому я и зиму люблю. И сок берёзовый, и людей с погонами и в мундирах. А вот их за что люблю, не знаю… надо же! За размышлениями уже добралась до Байкала и села в лодку и даже немного отплыла от берега. Зачем я встала в полный рост?.. точно не помню, как, но я перевернула лодку и грохнулась в холодную воду. Вода, как много лет назад разбилась на тысячи осколков, а листья (или чувства?..) начали тонуть. Совсем не так, как всегда, они покинули меня в этом году. Что это значит? «Наверное, я тоже сейчас умру, как боль, страх, любовь…» – подумалось мне. «Р-русалка, ё-м-моё!» – вдруг услышала я, и небо раскололось, обагряя свой край кровью. Это ОН???!

1
{"b":"692687","o":1}