На дальней стене лаборатории ряд маленьких квадратных дверей, на каждой аккуратно написано несколько слов, которые я не могу прочитать отсюда. Маленькие дверцы сделаны из тяжелой стали, с запирающейся металлической ручкой. Они громоздятся одна на другую, как двери морга. В этой комнате прохладнее, и я думаю, судя по конденсату у стены, маленькие комнаты за маленькими дверьми должны быть охлаждены.

В центре комнаты стоит кресло грез − пара из них, соединенных проводами, так же, как два кресла грез соединены в Спа Грез, хотя наш второй стул спрятан в другой комнате. Эти кресла грез выглядят старыми и неудобными, ни одна из плюшевых подкладок или маленьких удобств, которые есть у нас для наших клиентов.

Один стул пустой и блестящий, недавно отполированный. Единственный изъян − маленькое бесформенное отверстие в спинке стула, похожее на пулевое.

Другой стул не пуст. Через него перекинуто тело, руки и ноги безжизненно болтаются. Голова откинута назад, почти падает со спинки стула. Но на этом теле нет головы. Там зияет дыра, и сквозь плоть и металл я все еще вижу шепот искры в механическом мозгу моей матери.

Глава 57

Я слышу жужжание в затылке.

Джек оглядывается в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было бы прикрыть тело моей матери, но вокруг абсолютно ничего нет, и это уже не имеет значения. Я вижу ее. И это не моя мать. Но я все же вижу.

А затем начинаю чувствовать запах… такой сладкий с прогорклым привкусом.

Привкусом гниющего мяса.

− Нам пора, − тут же произносит Джек. Он говорит так быстро, что я едва успеваю разобрать слова.

− Почему здесь два кресла для грез? — интересуюсь я. Обычно, связи между мечтам прослеживаются редко. Мама как раз и работала над этим. Я-то думала, что такое возможно только в салоне Грез.

В один миг все вокруг становится таким медленным и тяжелым, ощущение, словно я тону на глубине… Я что-то упускаю… Что-то важное… Становится тяжело думать.

− Твой отец работал над исследованиями твоей матери − по крайней мере, до того, как уволил меня − точно. Проводя опыты на андроидах, пытаясь сделать их разумными. Судя по чану с мозгами, что мы обнаружили, похоже, СC продолжил исследования.

Я вздрагиваю и виновато смотрю на Джека. Я поняла только половину из того, что он сказал.

− Ты слышишь? − шепчу я, вытягивая шею и прислушиваясь.

Джек пристально смотрит на меня. В лаборатории повисла зловещая тишина.

− Неважно, − бормочу я. — Все нормально.

− Как бы там ни было, − медленно произносит Джек, по-прежнему странно глядя на меня, − твой отец считал, что ж-ж-ж может передавать мысли через нечто вроде образов, мечтаний. Иногда он экспериментировал: помещал андроида ж-ж-ж в одно кресло, а человека − в другое. Погружая обоих в грезы ж-ж-ж и наблюдая, смогут ли передаться какие-то умственные способности. Элла? − Джек щелкает пальцами перед моим лицом. − Ты ж-ж-ж слушаешь?

− Жужжание, − тихо говорю я.

− Что? − переспрашивает Джек. Но я едва слышу его.

Жужжание такое громкое.

Я зажимаю уши руками.

А оно все усиливается. Ж-ж-ж. Так. Ж-ж-ж. Громко.

− Элла? − зовет Джек. Или мне это кажется. Я его не слышу. Только вижу, как он открывает и закрывает рот, произнося мое имя.

− Где пчелы? − громко спрашиваю я. Джек зажимает мне рот рукой. Для чего? Я не так громко разговариваю, наоборот, едва слышу собственный голос. Жужжание оглушало.

Джек что-то продолжает говорить, но я не слышу. Тольж-ж-ж-ж-ж-жко жуж-ж-ж-ж-ж-жание.

Я завертелась, пытаясь найти источник звука. Почему жужжит все вокруг, но никаких пчел здесь и подавно нет? Они должны быть повсюду… но я их не вижу.

Джек хватает меня за плечи и разворачивает. Он открывает рот. Из него летят пчелы. Они роятся перед его лицом, бьются ему в зубы, ползут в нос, по глазным яблокам.

Я кричу и падаю. Пчелы следуют за мной. Я шлепаю их, размахиваю руками и снимаю халат, пытаясь избавиться от насекомых. Но они полностью игнорируют меня. Я чувствую их тяжелые тельца на голой коже своих рук. Их заостренные, липкие лапки колют руки через одежду. Их слегка пушистые тела оставляют мурашки на моих плечах.

Они ползают по мне, крылья бьются о кожу, насекомые ползают по моим волосам. Я наклоняюсь и взлахмачиваю голову обеими руками, пытаясь вытащить чертовых пчел, но их гораздо больше, чем у меня волос… пчелы, пчелы, везде пчелы.

Джек хватает меня за запястье, привлекая к себе, тем самым раздавливая насекомых, попавшихся между нашими телами, а затем толкает вперед. Это не помогает − пчелы следуют за ним. Я извиваюсь как уж, отмахиваясь от пчел.

Джек швыряет меня в пустое кресло грез. Он приближается свое лицо к моему, заставляя посмотреть на него. Что-то говорит, но я не слышу слов, лишь жужжание, и лишь по губам могу прочитать, что он произносит мое имя.

На его нижнюю губу приземляется пчела. Я с ужасом наблюдаю, как жало пронзает розовую кожу. Пчела дергается, оставляя жало в губе Джека. Затем она бьется о его зубы и падает вниз, где ее тело поглощается тысячами пчел, роящихся на холодном кафельном полу. Когда-то пол был белым, но теперь он черно-желтый, вибрирующий от извивающихся огромных пчел, с ними же и раздавленные ногами и размазанные по плитке.

Сильные руки хватают меня за подбородок, поворачивают лицо. Рот Джека распахнут так широко, что мне кажется, он кричит, но в этом нет никакого смысла. Ничего не слышно из-за жужжания, сплошного жуж-ж-ж-ж-ж-жания.

Я кричу. Когда я начала кричать? Открыв рот, я позволила пчелам попасть внутрь. Они пикируют мне в горло, царапают чувствительную плоть рта своими жалами, их тонкие ножки застревают меж зубов. Я хватаюсь за рот, пытаясь вытащить их, но сильные руки отрывают мои руки от лица, и я чувствую, что меня пристегивают − запястья прижаты к металлическим подлокотникам кресла грез. Как я попала в него? Повернув голову, замечаю, что чуть поодаль стоит еще одно такое же кресло, только уже с мертвым телом существа, похожего на мою мать. У меня не получается встать — я привязана, а пчелы слишком тяжелые, их тела наваливаются на меня, давят, я не могу дышать.

А потом одна из них ужалила меня.

Гигантская, выпрыскивающая в меня зеленый яд.

Нет.

Не пчела.

Игла.

Не яд, а наркотик грез.

Пчелы тают, как свечной воск, принимая очертания человека. Джек стоит передо мной, держа в руках иглу. Я перевожу взгляд на себя.

Он накачал меня наркотиками.

Я погружаюсь в грезы.

Глава 58

Жужжание становится тише, словно музыка, играющая на заднем плане

− Элла.

Я по-прежнему пристегнута ремнями к креслу, но во сне нет ничего, кроме темноты и моего отца.

− Где я? − спрашиваю у него.

Папа склоняется над стулом и начинает расстегивать ремни. Я потираю запястья. У меня болит рот. Я осторожно прикасаюсь к нему и чувствую, как натягивается кожа на моих когтях.

− Ты в кресле грез, − говорит отец.

− Нет, имею в виду… где я сейчас? − оглядываюсь вокруг. Я в грезах, это сон. Но это не лаборатория. Джека здесь нет. Лишь я, кресло и папа.

− Куда ты идешь, когда входишь в чьи-то грезы? − лениво интересуется папа, словно вопрос риторический.

− Я вхожу в их сознание.

Папа смотрит в черноту пейзажа. − Ты проникаешь в чужие мысли, чужие воспоминания, сны. Его глаза фокусируются на моих. − Полагаю, сейчас ты в чужом сознании, − он хихикает. − Значит, ты не в своем уме.

Я встаю, не только потому что кресло для грез жесткое и неудобное, просто мне хочется оказаться как можно дальше от этого сна об отце. И тут до меня доходит, что он сказал. В данный момент я не в своем уме − я погружена в грезы, мне снится чужой сон. Но человек… существо… − то существо, похожее на мою мать, что находится в соседнем кресле не живое. Все, что осталось − несколько электрических искр в гниющем теле.