И мы обе упускаем одну важнейшую часть информации.

— Мама слишком больна, чтобы пуститься в бега, — говорю я, отстраняясь от Мисс Уайт. — И мы не можем рассказать ей об этом.

— Но…

— Ей становится хуже. Ты сама так сказала. Мы не можем позволить ей знать об опасности.

Мисс Уайт медленно кивает.

— Ты собираешься погрузится в грёзы вместе с Представителем Беллесом? — спрашивает она. — Мы можем отказаться. Никто, кроме Премьер-Министра Янг и нас, не знает, что ты можешь это сделать. Если мы скроем твою способность, террористы могут не…

— Премьер Министр Янг сказала, что они уже представляют для нас угрозу, — возражаю я. — Мы не можем бежать и не можем скрываться. Мы должны победить их в их собственной игре.

Следующим утром я наблюдаю, как Представитель Беллес прибывает в Спа Духовных Грёз из службы безопасности в то время, как я прячусь во второй комнате грёз. У него толстое лицо, но в целом он худой и высокий. Кажется, он нервничает. Он и понятия не имеет, как сильно ему стоит беспокоится.

Премьер-Министр подстроила всё так, что Представитель Беллес «выиграл» купон на несколько посещений в Духовный Спа. К счастью, даже если террористы и знают, что мамина технология может быть использована для слежения, Представитель Беллес не в курсе этого. По крайней мере он не выглядит подозрительным, а Мисс Уайт мастер с лёгкостью набирать клиентов.

Когда они заходят в комнату грёз, я начинаю подготавливаться. Пока Мисс Уайт даёт представителю дозу лекарства грёз, цепляя электроды к его коже и загружая системный интерфейс с помощью его наручКОМа, я же делаю то же самое в потайной комнате, подсоединённой электропроводами к креслу грёз представителя.

Дверь в мою комнату открывается, и заходит Мисс Уайт. Она изучает кресло, проверяя устройство подо мной, чтобы убедится, что я хорошо подсоединена и готова к грёзам.

— Только скажи честно, что ты в порядке, — просит она, в её глазах застыло беспокойство.

Я не утруждаюсь, чтобы ответить; Просто опускаю электрошлем на голову. Мисс Уайт нажимает на кнопку, и ярко-зелёное облако лекарства грёз вспыхивает прямо перед моими глазами.

Я опускаю веки и чувствую тяжесть в голове, меня начинает затягивать в сон. В этот раз никакой боли — к счастью — но темнота в моих глазах сменяется ярко-белым светом, и я чувствую мгновение небытия перед тем, как мир — мир в мозгу Представителя Беллеса — начинает проявляться.

Я стою посреди войны.

На один миг. Я замираю в ужасе от всего этого. Гражданская Война была более двадцати лет назад, и я конечно видела цифровые документы на эту тему, но я никогда… Мне никогда не доводилось побывать среди неё. Жить в её время.

Не думала, что войны такие пыльные. Воздух пропитан пылью, кружащими потоками едкого дыма и разрухи. Я кашляю, задыхаясь. Это нереально, напоминаю я себе. Это нереально. Я закрываю глаза, сжимая их так сильно, что тьма под веками въедается в мой мозг. Когда я открываю их, на мгновение мне удаётся разглядеть видение, которое Представитель Беллес пытается увидеть — пожилой человек и апельсиновая роща — но затем взрывается бомба, и остаётся только война.

Сейчас Представитель Беллес зациклился на мысли о войне. Он не может перестать думать о ней. Это всё страх внутри него, заглушающий каждую другую мысль. На самом деле, это похоже на то, как моя мама не могла погрузится в грёзы из-за слишком сильной боли, причиняемой болезнью.

Ужас подступает к моему горлу, словно паук, пытающийся выползти из моего рта. Я могла притупить мамину боль, помочь забыть о ней, потому что я тоже хотела избавится от неё. Но это? Боль Представителя Беллеса — также и моя боль. Я не могу избавить его от страха, который я разделяю с ним.

Мы оба утопаем в ночном кошмаре.

Меня охватывает паника. Что если я застряну, останусь в разуме Представителя, попав в ловушку? Что если это моя судьба, возможно, я обречена жить в аду другого человека?

Над моей головой, рассекая небо, проносится реактивная ракета, и врезается в Триумфальные Башни, наикрупнейшие здания во всем городе, являющиеся домами для всех представителей, включая Премьер Министра Янг и Представителя Беллеса. Башни были построены в форме пламени, ограненные солнцезащитным стеклом, которое блестит день и ночь, восставая из пепла Гражданской Войны. Но сейчас, в видении Представителя Беллеса, башни горят по-настоящему. Они разбиваются вдребезги, словно кристаллы, мерцая посреди разрушений.

К моим ногам падает бомба, разбрасывая расколотый булыжник дождём из каменистых осколков. Я бросаю взгляд на невзорвавшуюся бомбу — она сделана из стекла и блестит так, будто внутри неё переливается жидкое золото. Солнечное стекло. Некоторое время из колоний, находящихся за пределами солнечной системы, поступало огромное количество солнечного стекла, из которого в Новой Венеции получали нужное топливо, но после попыток использования солнечных бомб во время Гражданской Войны, его использование было строго запрещено во всех нациях. Тем не менее, это страх Представителя Беллеса, следовательно здесь оно реально.

Я слышу крики. Долгий, протяжный плачь горькой утраты. Это грёзы; они основаны на самых сильных страхах Представителя Беллеса. И его страх сейчас воплотился прямо у моих ног.

Двое детей: мальчик, нескольким годами младше меня, и маленькая девочка. Кровь тонкой струёй стекает по их лицам. Их глаза застыли, опустошенные.

Они мертвы.

Вся картина сотрясается от горечи Представителя Беллеса. Мир вокруг темнеет. Этого вполне достаточно, чтобы прервать его грёзы, так же как и боль завершает мамины.

Но в то время, как я разделяю страх Представителя перед войной, я не знаю этих детей, лежащих мёртвыми у моих ног. И это незнание напоминает мне, что всё это нереально.

Я снова закрываю глаза, сосредотачиваюсь. Я вытягиваю руки, и воздух наполняется приятным запахом на подобие цитруса. Я вызываю лёгкий бриз. Приглушаю все шумы, после чего концентрируюсь на тихом шёпоте, исходящем от кресла, в котором находится Представитель Беллес. Кругом шелестят листья. Потрескивают ветви деревьев.

Когда я открываю глаза, Сантьяго Беллес стоит перед пожилым человеком.

— Дедушка, — беспокойно говорит он. Его глаза опущены, и хотя он даже смотрит прямо на меня, я остаюсь невидима его взору. Его мозг хочет, чтобы я присутствовала в этом видении с его дедушкой. Выражение его лица смягчается, и когда он оборачивается к мужчине у апельсинового дерева, он выглядит моложе. Роща позади них полностью благоухает.

— Я участвовал в Гражданской Войне, — говорит видение пожилого человека.

Чёрт. Мне не нужно, чтобы его собственные грёзы возвращали его к кошмарам. И только я собираюсь вмешаться, как дедушка продолжает.

— Сражался за проигрывавшую сторону. По крайней мере, это то, что они мне сказали. Но я не был на чьей-либо стороне. — Предок смотрит Представителю Беллесу прямо в глаза. — Я защищал мою семью. — Он кладет свою руку на грудь Представителя Беллеса, прямо на сердце. — Нет ничего важнее семьи. Сражаешься за что-то — сражайся за то, ради чего готов умереть. Я не хотел умирать за государство, Гражданство, или Соединённые Страны. Но был готов умереть за людей, которых люблю.

Я с трудом сдерживаю смех. Именно из-за таких идеалистических подходов Гражданская Война и оказалась настолько плохой. Стоит лишь посмотреть на дыру, которая осталась на месте Валлетты, или на разрушенную арку Лазурного Окна, чтобы понять это. На старых зданиях всё ещё видны раны, нанесённые войной двумя столетиями ранее. Предотвратить ещё одну подобную войну — вот самая главная причина, по которой я залезла в мозг Представителя Беллеса.

Гораздо тяжелее исправлять грёзы незнакомого мне человека, в особенности когда это борьба против войны, но мне приходится работать с тем, что есть. Сосредоточившись на ощущениях, получаемых от окружающей среды, я усиливаю запахи, звуки музыки. Добавляю тепло испанского солнца, щебетание птиц и гудение цикад. Я перевожу внимание на дедушку, придавая ему особые черты: морщины, какие я видела на лицах старых людей, одежду, которая пахнет моющим средством, грязью и потом.