Жилой комплекс советского постпредства – высокое светлое здание из стекла и пластика, резко выделяющееся среди окружающих его двух-трёхэтажных кирпичных домиков на маленьких участках. Комплекс стоит на обширном зелёном холме, что-то типа маленького парка, за высоким забором из металлических прутьев. Подъехав к воротам, наш микроавтобус остановился, шофёр вылез и что-то сказал в переговорное устройство. Ворота раздвинулись, мы въехали, остановились сразу за воротами и ждали, пока они не закроются. Только после этого машина проследовала в гараж, откуда с нашим скудным багажом мы поднялись на лифте и попали в длинный, похожий на гостиничный, коридор. К нашему разочарованию, квартира, куда мы вошли, была однокомнатной, с маленькой кухней. «Ничего больше не было, – извиняющимся тоном сказал Боря Гусаков. – Но это ненадолго, пока не найдёте себе жильё по вкусу. А сейчас давайте я отвезу вас за продуктами на первое время. Вот вам сто долларов – должно хватить. Потом отдашь».
Кроме перелёта и вселения в новое нью-йоркское жильё, в первый же день нас ожидало ещё одно сильное впечатление. Боря любезно предложил отвезти нас в ближайшиймагазин закупить продукты на первое время. Его автомобиль – подержанный «Форд стэйшн вагон» совершенно необъятных размеров – доставил нас к магазину, войдя в который, Таня остановилась, совершенно потрясённая увиденным. Огромное помещение, сверкающее освещением и чистотой, было полно необъятной массой самых разнообразных товаров. Среди уставленных ими полок редкие покупатели толкали тележки, куда неторопливо складывали свои покупки. Я-то уже бывал в американских супермаркетах, а для Тани, привыкшей к тесноте и убогости наших «гастрономов» и «бакалей», где на прилавках лежали скудные произведения отечественной пищевой промышленности. А к этим прилавкам ещё надо было пробиться через змеящиеся по всему магазину очереди. Для того, чтобы обеспечивать нашу небольшую семью сносным питанием, Тане приходилось часами бегать по разным магазинам, стоять в бесконечных очередях (если она попадала на «что-то дают»), терпеть хамство «работников прилавка» или заводить знакомства с уборщицами гастрономов и переплачивать за покупки с «чёрного входа».
Здесь же всё было в одном месте в самом широком выборе и доступно самым удобным образом. Не надо было выстаивать или «занимать» несколько очередей в разные отделы, затем в кассу, затем снова к прилавкам, чтобы получить товар, а потом мчаться в другой магазин за овощами или хлебом.
Моя милая бедная Таня! Ей наверняка всё это показалось каким-то чудом, которое вот-вот может исчезнуть. Поэтому для всех её покупок нам пришлось взять вторую тележку. В кассе на оплату всего этого добра нам еле хватило Бориной сотни долларов. Боря, конечно, уже привыкший к местному изобилию, был несколько ошарашен таким размахом. А меня и в магазине, и по дороге обратно одолевали невесёлые мысли о том, что приходится выносить миллионам наших женщин. Ведь в Москве и нескольких других городах снабжение ещё считается сносным. Поэтому сюда едут тысячи из пригородов и других городов и сметают с прилавков всё немногое, что там ещё остаётся после местных покупателей, стремящихся попасть в магазины пораньше до прибытия на московские вокзалы «колбасных» электричек. Каково же этим людям, на которых коренные москвичи, уставшие от бесконечных очередей, смотрят, как на злейших врагов?!
Для того, чтобы как-то сгладить ситуацию, на московских предприятиях и в учреждениях создаются «столы заказов», куда иногородним, понятное дело, входа нет, и где сотрудники могут купить хоть что-то, минуя магазины. Такие же столы заказов имеются для обслуживания ветеранов и инвалидов. Набор продуктов в этих «заказах» был очень ограничен и, как правило, прост: гречневая крупа, подсолнечное масло, болгарский салат в банках, консервированная тушёнка, макароны, иногда мороженые куры. По праздникам сюда могли добавить набор конфет или торт. И это убожество считалось привилегией.
Ну, хорошо. Я – в элите и могу гордиться тем, что моя жена на время избавлена от этого магазинного кошмара. Но как же остальные, а их большинство? Почему так получилось и сколько это может продолжаться? Ведь я же экономист, даже кандидат экономических наук. В чём тут дело? Вопрос, в общем-то, не такой сложный. В нашей экономике нет важного элемента – личной заинтересованности производителей в количестве и качестве произведённого продукта. Конкуренции нет. Всё запланировано. При перевыполнении плана тебе дают премию, а на следующий год план повышают. Какой же смысл напрягаться? Про качество я уже и не говорю. При товарном голоде с прилавков сметается всё. Лучшее сырьё, самая квалифицированная рабочая сила, самое передовое оборудование – всё это занято в «оборонке», или военно-промышленном комплексе. Про сельское хозяйство и говорить нечего. Примитивная агротехника и низкая механизация в сочетании с отсутствием действенных стимулов труда сделали нашу страну крупнейшим импортёром продовольствия. Фактически, на мировом рынке мы обмениваем наши конечные запасы природного топлива (нефти и газа) на возобновляемые ресурсы высокопродуктивного сельского хозяйства других стран. Но даже то, что мы покупаем за границей, до прилавков не доходит. Как-то раз наше управление в Минфине проверило, как транспортируется и хранится импортное зерно. Оказалось, что одна треть его просто теряется по дороге и портится на элеваторах.
В этих условиях правящая верхушка – в нашем случае партийно-бюрократическая – создаёт отдельные товарораспределительные сети: сотая секция ГУМа – для себя, магазины «Берёзка» – для имеющих специальные сертификаты, обычно полученные в обмен на валюту, заработанную за границей. Те, кто не имеет доступа к этим сетям, создают свои собственные, заводя связи с работниками прилавков. Происходит буквально натуральный обмен товаров и услуг. Даже термин «купить» уступил место термину «достать». А основной принцип социалистического общества «От каждого – по способностям, каждому – по труду» заменяется принципом «От каждого – по его желанию трудиться на благо общества, каждому – по способностям доставать».
Но мы отвлеклись. Сейчас я и моё семейство, к счастью, далеки от проблем «развитого социализма» в его конкретной реализации в отдельно взятой стране.
На следующее утро я впервые отправился на работу к новому месту службы. Во дворе жилого комплекса уже стояли два автобуса, около которых покуривали, как я понял, мои будущие сослуживцы. Среди них был и Боря Гусаков. Ровно в восемь все уже были в автобусах, которые колонной выехали в раскрывшиеся автоматически ворота и двинулись на Манхэттен.
Через 30–40 минут напряжённой езды в утреннем интенсивном движении Нью-Йорка автобусы остановились перед всемирно известным комплексом ООН, простирающимся от 42-й до 47-й улицы на первой авеню Манхэттена и выходящим своей задней стороной на Ист-Ривер – пролив, отделяющий остров Лонг-Айлэнд от острова Манхэттен.
К моему разочарованию, Боря повёл меня не в здание секретариата, величественно возвышающееся над остальными постройками комплекса, а в здание за его пределами, выходящее на северную сторону ооновского парка. «Наш отдел внутренних ревизий здесь находится вместе с ЮНИСЕФ и ещё с кое-какими отделами, – пояснил он. – Это называется Алкоа билдинг. Секретариат так разросся, что все сотрудники в центральном здании не помещаются. У нас ещё два здания напротив ООН. Ну, ты потом всё это освоишь».
После недолгих объяснений с охранником в голубой ооновской форме мы поднялись на третий этаж и попали в длинный коридор с комнатами по обе его стороны. Вот я и в новом коллективе. Боря сразу ведёт меня в кабинет директора. Про него я уже слышал. Это египтянин, который попал на должность директора отдела внутренних ревизий всего год назад. А до этого он был главным бухгалтером в одной из организаций системы ООН в Вене. В просторном кабинете нас приветливо встречает невысокий, худощавый и очень подвижный пожилой человек с приятным лицом и живыми глазами. Я уже подготовил приветствие на арабском из того небольшого набора, который освоил, работая в нашем торгпредстве в Египте. Директор приятно удивлён, но, поняв, что мои познания в его родном языке весьма скромны, переходит на английский. Прежде всего, ему интересно знать, какого рода ревизиями я занимался на родине. После моих разъяснений, что я ревизовал государственные коммерческие компании в Союзе и за рубежом, он обращается к Борису с просьбой помочь мне в оформлении всего, связанного с моим назначением. «А потом подумаем, чем Вам у нас заняться», – заключает он беседу. Тут же он вызывает молоденькую секретаршу с красивым именем Розанна, хорошо подходящим к её румяным щекам, и просит её показать мне мой кабинет и познакомить меня со всеми сотрудниками отдела.
