У памяти избирательный характер; я всегда путаю вчерашний день с яичницей, а вот стоимость спирта, дальность полёта снаряда гаубицы Д-30, как и весь свой взвод по именам– помню!
Может быть, оттого, что не стараюсь забыть?
ІІ.
Мои 15 бойцов собрались в моём взводе с разных концов необъятной страны.
О москвиче Иванове я уже вспоминал. Хороший парень! Маму любит, а та меня угостила московской карамелью, вкусной такой, в шоколаде. На всех учениях он был слева от меня, со своими линейками.
Помню, рассказал ему анекдот Гиляровского о московском булочнике Филиппове и как булки с изюмом появились. Слышу вечерком в карауле: "Потом, короче, генерал спрашивает: "Это что в булке? Таракан?! — А тот, красавец, говорит: "Да нет, изюм!" И таракана съел! Короче, так и стал булки с изюмом делать".
Все заржали, про тупых генералов им всегда нравилось почему-то...
Я на цыпочках вышел.
ІІІ.
Только Молдавия и Эстония за два года службы не отдали мне ни одного вундеркинда. Их отсутствие было компенсировано немцами; во взводе было целых два – дальномерщик Герлинг и командир отделения связи Баумейстер. Первый был здоровенный детина из Воркуты, его папаша и братья сидели в тюрьмах, а он ушел в армию, чтобы сесть немного позже. Второй был тщедушный мальчуган по имени Отто из Казахстана. И тот, и другой прекрасно справлялись с обязанностями, подтверждая, что немецкий die Ordnung или порядок, работает даже в условиях Заполярья.
Не думайте, что командир взвода – это тупой метроном для фиксации ритма на строевом плацу! Каждый день я готовился и вёл занятия по тактике и матчасти; понятное дело, политподготовка была для меня своего рода отдыхом - моим слушателям были любопытны рассказы о Цезаре и галльской войне, Иване Грозном и Суворове, взятии Бастилии и открытии Америки.
ІV.
Уже первые стрельбы показали, что никакие они не чудаки и не мурки; огневые взводы с нашей подачи куда надо попали, связь работала, а что ещё? Срабатывало на авторитет также это: стоило только на учениях зацепить тему родного дома – и метровый снежный наст вокруг нас начинал таять, а глаза – узкие, чёрные или голубые, сияли теплом.
К весне пятеро моих заработали отпуска, на чёрных погонах появились золотые лычки, салабоны и черпаки подвинулись на вакантные места в воинской иерархии.
Уразбаев привёз полмешка кураги и был настойчив – щурясь доброй улыбкой, сыпал всем горсти, дедушка очень просил всех кушать, командира тоже просил кушать.
Шедевр, чего там!
V.
Наличие в моём взводе представителей почти всех союзных республик страшно радовало замполита; он на каждом партсобрании или политзанятии приводил примеры искренней дружбы и взаимовыручки народов СССР, направивших мне на два года непонятно за какие мои заслуги свои, как получалось, отборные экземпляры. Скорее всего, Гутман делал это из уважения: я единственный в дивизионе называл его по ЕГО имени-отчеству – Иона Моисеевич.
Все остальные – включая Гуменюка, называли Гутмана просто – Иван Михайлович.
Откликался!
Часть четвёртая. О денежных знаках
I.
Не раз, и не два я с любовью вспоминал майора Степченкова! Выйдешь от начфина, а в руке куча радужных бумажек – 330 рублей в 1973! После питерских копеечных расходов получить заполярные – это было нечто невероятное! Когда Гуменюку нужно было укорить офицера за косо подшитый подворотничок, он с необъяснимой радостью сообщал, что секретарь Мурманского обкома партии меньше получает!
"Ему партия и правительство доручила командувать областью за ти ж сами гроши, и вин командуе! Потому что если бы вам, то тут вже давно булы б хвинны со шведами!"
Я представил себе секретаря обкома в яловых сапогах и портупее, лежащего на топчане в утлом караульном помещении – под портретом Брежнева, в Новый год!
Кроме того, секретарь мог купить холодильник ЗиЛ – а я нет. Деньги были. ЗиЛов не было в Военторге. Как и много чего другого.
VІ.
Жена приехала за тридевять земель и нам в тот же день дали 11-метровую комнатку в коммунальной квартире со светомаскировочной шторой. Она спасала летом, когда в северное наше оконце в час ночи лупило солнце…
«Шило» и прикупы остались в прошлом.
Иду по дну тоннеля из снега высотой 2 метра. На мне овчинный чёрный тулуп с погонами лейтенанта, подпоясанный широким ремнём с кобурой, шапка "полтора уха" с кокардой, застёгнутая под подбородком, лёгкие утеплённые ватином брюки; я в валенках и тёплых рукавицах – идёшь вот так проверять посты, и повторяешь в такт движению конспект по тактике артиллерии: "Захват. цели. в вилку. является. желаемым. результатом. пристрелки, фух!" Зато с горки насколько легче – "после которого можно начинать стрельбу на поражение, используя средние величины между значениями установок для стрельбы".
Я свято верил в то, что борьба КПСС за мир во всём мире скоро закончится миром во всём мире, и все разъедутся по домам, оставив плац зарастать травой...
Ночь. Зелёными вертикальными лучами перекатывается ясное полярное небо. Морозец сегодня, под 40.
Часть пятая. ЧП.
І.
Пару слов о нашей жизни в военном городке Кандалакши. Наши расходы были никакими; я получал заполярный продпаёк, был обут и одет. Квартплаты не существовало.
Покидая пределы военного городка, приходилось тратить в обычном магазине некий мизер на что-нибудь не входящее в паёк. На копчёного палтуса, например, по 2.70 за кг, зубатку г/к по 1.90, невероятный какой-то шоколад в килограммовых плитках; чёрную икру по 16.10 за к и л о г р а м м мало кто замечал. А что с ней делать, не ложками же есть!
Настоящий Токай, "самородный", из тронутых морозцем подвяленных виноградных гроздей, «вино королей и король среди вин», в нашем Доме офицеров уже с торговой наценкой стоил 3 руб.50 коп.. Или ещё венгерское, Egri bikavеr (2.30), было непременным атрибутом семейных застолий – но всё равно это были мелочные расходы.
ІІ.
Если мой читатель, захваченный событиями полувековой давности, сочтёт, что защитники Заполярья жили дружно и весело – как Незнайка и его друзья в Солнечном городе, то я остановлю их в шаге от идиллии.
Да вы и сами знаете – любой коллектив, даже самый прочный, обязательно даёт трещину, и, если не заметить её – в мгновение ока вытечет дружба, взаимовыручка, оптимизм, здоровая атмосфера и прочие, как говорится, успехи в боевой и политической подготовке.
Я получил отпуск, и мы уехали в Запорожье – через Питер. Хотелось навестить своих родных и друзей – времени на всех хватит: всё-таки 45 (сорок пять! -АА) суток, не считая дороги!
Вернувшись, я по гражданке – особый форс, сразу помчался в расположение.
ІІІ.
Дежурил по части квадратный капитан Шашков. Он принадлежал к какой-то северной народности, от одного названия которой хотелось думать о полярном сиянии, вьюге, Снежной королеве, шаньгах и оленьих упряжках – саам, лопарь, весь, чудь или чухонец, не помню точно. Шашков настойчиво на каждых учениях до неузнаваемости прожигал папиросным пеплом очередную секретную карту, получал взыскание и перехаживал оттого капитаном уже второй срок. Кадровик из штаба дивизии говорил: «Тебе, Гена, выгоднее по пачке «Беломора» основное направление стрельбы определять! Там и Белое море, и финская граница нарисованы. Лупи посерёдке – не промахнёшься!», и возвращал ему представление с гневными отказными резолюциями.
«Красавец!», – поправил кобуру Шашков, когда я доложился. «В параллельных брюках! Тут за тебя вторую неделю люди лазят по сопкам!» Мне стало стыдно за свои гражданские брюки. Параллельные.
Я крутил его пустую пачку «Беломора», слушая Шашкова. Отпуск закончился..
ІV.
Весь дивизион – кроме караула, был брошен на поиски ефрейтора Щербины, бойца моего взвода.
Высокий, симпатичный хлопец из Харькова появился во взводе за день до моего отпуска – из соседней части. Пока я валялся по путёвке в Бердянске, Щербина застрелил и.о. комвзвода сержанта Сергеева и, как было написано в ориентировке, «будучи в карауле, самовольно оставил пост, расположение части и скрылся, имея при себе АКМ, штык-нож и два магазина с патронами к АКМ».
