Да, здесь нацистский главарь был недалек от истины, рассматривая ее, правда, с прямо противоположной стороны. Мир социализма и мир фашизма были принципиально несовместимы.

Из откровений Гитлера на Бреннере за полтора месяца до вторжения во Францию следовало совершенно ясно:

- что договор с Советским Союзом нацисты рассматривали как в принципе нежелательный и временный;

- что достижение взаимопонимания с Англией, как и прежде, оставалось ведущей целью германской политики;

- что бездействие в период "странной войны" определялось в первую очередь именно политическими мотивами.

Забегая несколько вперед, отметим, что эти принципиальные установки германской политики совершенно закономерно продолжали действовать, изменив лишь форму, и во время похода во Францию летом 1940 г., и во время так называемого воздушного наступления на Англию осенью того же года. Кульминационный пункт "западного похода", связанный с "остановкой под Дюнкерком", также определялся именно такими политическими обстоятельствами. Но об этом в своем месте.

В-четвертых, выжидательная позиция, занятая Германией, объяснялась также тем выигрышем во времени, который она получала для приведения в готовность вооруженных сил, увеличения числа дивизий, оснащения их новой техникой, выпуска необходимого количества боеприпасов, которых явно недоставало, и вообще для преодоления многочисленных "узких мест" в чисто военной подготовке, обнаружившихся после военных действий в Польше. Однако эта причина носила целиком подчиненный политике характер.

В-пятых, среди западных мюнхенцев безусловно существовал, насаждался и распространялся особый дух преклонения перед "страшной военной мощью Германии". Преувеличение военных сил Гитлера и преуменьшение своих, пожалуй, соответствовало аналогичному явлению, существовавшему в Германии при оценке своей и чужой мощи. Запуганность мюнхенских политиканов гитлеровцы ловко использовали для блефа и достигли в этом смысле немалого успеха. Во всяком случае в Лондоне и Париже многие ответственные лица верили в колоссальное превосходство Германии, особенно в авиации и в количестве танков, которого на самом деле не существовало.

Противоречивая, ложная, запутывающая информация, стекавшаяся со всех сторон в штабы французской и британской разведок, плюс их явная психологическая настроенность на преувеличение германских сил имели следующие главные результаты.

Командование союзников считало, что Германия имеет почти в 2,5 раза больше бомбардировщиков, чем Англия и Франция совместно (1900 против 824), и в 1,3 больше истребителей. Однако в действительности разница была значительно меньшей. Тем не менее английский штаб ВВС считал, что немцы могут на протяжении 14 дней ежедневно посылать на Лондон по тысяче бомбардировщиков. Такие просчеты еще больше стимулировали определяемое политикой бездействие на фронте, осторожность и крайнюю медлительность действий. Они парализовали английскую бомбардировочную авиацию в начале германского вторжения на Западе.

Союзное командование не решилось нанести в начале войны авиационный удар по Руру, чего весьма опасалось гитлеровское командование.

Союзники преувеличивали мощь немецкого "западного вала" (который, по словам Иодля, представлял собой тогда лишь "огромную строительную площадку") и не помышляли о его атаке. Этим они также стимулировали отмеченные выше политические тенденции{159}.

Преувеличение немецких сил не появилось само по себе, но представляло собой опять-таки продолжение и результат мюнхенской политики. Она породила и надежду, что Гитлер не совершит "ничего неблагоразумного" в отношении западных держав после победы над Польшей. Более того, "в благодарность за бездействие Запада" он будет стремиться к "политическим решениям", приемлемым для Лондона и Парижа.

Наконец, в шестых, бездействию союзников во время "странной войны" способствовала устаревшая оборонительная доктрина французской армии. Она представляла собой пережиток абсолютной веры во всесилие позиционных фронтов, освященный победоносным опытом первой мировой войны и подкрепляемый той странной недооценкой новых технических достижений, которая безусловно имела место во французском генеральном штабе.

Эти основные причины, находившиеся в сложном соотношении и взаимодействии, и определили то весьма своеобразное состояние, которое называлось "странной войной".

III

Несмотря на ярко выраженную "восточную" ориентацию агрессивной внешней политики нацизма, подготовка к войне против Франции и Англии, как уже говорилось, составляла один из важных аспектов германской политики. Идея реванша в милитаристских и националистических кругах Германии вполне оформилась к середине 20-х годов.

Однако, какими бы громкими на протяжении 20-летия между двумя мировыми войнами ни были в Германии голоса о реванше на Западе, как мы уже отмечали, не может быть ни малейшего сомнения относительно конечных военно-политических планов Гитлера и германских милитаристов - войны с Советским Союзом, которая считалась обязательной, желаемой, неизбежной. В гитлеровских расчетах война на Западе всегда оставалась промежуточной целью "мировой политики", и даже в период острых дипломатических конфликтов со странами Запада она не становилась проблемой номер один в замыслах фашистского руководства.

Все свои наиболее важные проблемы Гитлер, его партия и его генералы собирались решать на Востоке за счет Советского Союза. Здесь сливались воедино и планы захвата "жизненного пространства", и расчеты сокрушить социалистическое государство, "уничтожить коммунизм", и перспективы овладеть богатствами Советского Союза, колонизовать страну, ее народы, и многое другое. В такой связи агрессия против Франции и Англии представляла собой, конечно, меньшую часть пути, который наметили пройти гитлеровцы к достижению мировой гегемонии.

Но обострение империалистических противоречий в 30-х годах, особенно в период экономического кризиса, охватившего капиталистический мир со второй половины 1937 г., усилило борьбу между империалистическими державами на мировых рынках и еще больше подогрело старые антагонизмы. "Война против Англии и Франции будет борьбой не на жизнь, а на смерть"{160}, - заявлял Гитлер генералам на заседании 23 мая 1939 г.

Германские высшие военные штабы приступили к предварительному планированию войны против Франции, Англии, Голландии и Бельгии еще в середине 30-х годов. По мере роста наступательной мощи вермахта увеличивалась агрессивность и решительность их планов. Разрабатывались идеи самостоятельных воздушных операций против Англии и Франции.

Чем подробнее германское авиационное командование знакомилось с аспектами воздушной войны, тем больше вырисовывались перед ним различные трудности. В мае 1939 г. во 2-м воздушном флоте состоялась крупная штабная игра. На ней присутствовали начальник штаба ВВС Ешоннек и командующие - генералы авиации Мильх, Кессельринг и Шперрле{161}. Проигрывались действия 2-го воздушного флота при наступлении на Западе. В ходе игры раскрылась сложность авиационного наступления против Англии, связанная главным образом с отдаленностью воздушных баз Западной Германии и отчасти с недостаточной численностью самолетов. Игра привела всех к выводу о необходимости захвата Голландии и Бельгии для создания выдвинутого авиационного базирования{162}.

В январе 1939 г. штаб ВВС активизировал изучение авиационных возможностей Великобритании. В представленном летом докладе ("Исследование Блау") утверждалось, что английская авиация усиленно модернизируется; в 1940 г. она будет равна по силам германской. Слабейший пункт Англии - ее зависимость от импорта. И поэтому предпосылкой успеха воздушной войны против Англии стал считаться разгром британской авиации, авиационной промышленности, парализация деятельности английского флота. Вторая главная задача ВВС - борьба против портов и уничтожение районов базирования британских военно-морских сил. Если удалось бы решить эту задачу, английский флот, потерявший свои базы, стал бы значительно более легкой добычей для германских подводных лодок и самолетов. Но прикидывая все "за" и "против", нацисты пришли к выводу, что в конечном счете поражение Франции будет означать решающий удар и по Англии, которая потеряет свой "континентальный меч", окажется в одиночестве на своем острове, блокированном с моря и подвергаемом беспощадным ударам авиации. Разгромить Францию - значит поставить Англию на край гибели, считал Гитлер.