"Было ясно, что о дальнейшем движении на Москву нечего и думать. Люди были истреблены... Это был час, когда вся 4-я армия прекратила наступление и вернула свои передовые части на исходные позиции".

К 5 декабря ударные соединения двух танковых групп (3-й и 4-й) на левом фланге группы армий "Центр" растянулись большой дугой севернее и северо-западнее Москвы в тяжелом наступательном и оборонительном сражении. На канале Москва - Волга, около 70 км от Москвы, боевая группа Вестховена - 1-я танковая дивизия совместно с частью 23-й пехотной дивизии - наступала через Белый Раст на юго-восток, к переправам через канал севернее Лобни. Ее усиленный танками и артиллерией 1-й мотоциклетный батальон поздно вечером занял Кусаево, в 2 км западнее канала. "В Горки, Катюшки и Красная Поляна, ...почти в 16 км от Москвы, вели бой солдаты 2-й венской танковой дивизии, ведя ожесточенное сражение". В деревне Катюшки, наиболее выдвинутом к юго-востоку опорном пункте 2-й танковой дивизии, вел бой 2-й пехотный батальон 304-го пехотного полка под командованием майора Бук. "Катюшки находятся от Москвы так же близко, как Ораниенбург от Берлина. Через стереотрубу с крыши крестьянского дома на кладбище майор Бук мог наблюдать жизнь на улицах Москвы. В непосредственной близости лежало все. Но захватить его было невозможно. Не оставалось сил"{681}.

"Борьба вылилась в отдельные ограниченные бои, захват местности шел шаг за шагом. Противник на ходу подбрасывал все новые и новые силы, его войска защищались грудью, всей своей силой противостояли немецкой атаке. Русская авиация стала очень активна. Боевой дух наших войск быстро снижался... тактические резервы вскоре были истощены. Температура воздуха быстро падала, и поэтому механизированные войска и локомотивы бездействовали. Со дня на день фронт и снабжение парализовались"{682}.

Бок гнал войска вперед, но уже в частных беседах со своим начальником штаба сравнивал ход битвы с известным сражением на Марне в 1914 г., когда немцы были отброшены от Парижа. В некоторых полках оставалось по 400 солдат. 7-й пехотной дивизией командовал обер-лейтенант. Гудериан докладывал: его армия "скована в мешке", войска выдохлись и продвигаться не могут. Единственная цель, которую он теперь видел перед собой, - занять Тулу, чтобы там расквартироваться и пережить зиму под прикрытием зоны разрушений и заграждений.

На совещании обер-квартирмейстеров 27 ноября все пришли к выводу: войска находятся накануне полного истощения сил, перед угрозой суровой зимы. А тем временем поступали сведения о сосредоточении новых сил Красной Армии под Москвой и о возможной их активизации. Разгром Клейста под Ростовом-на-Дону вызвал крайнюю тревогу в ставке Гитлера. Она еще более усилилась после решения Рундштедта отвести войска за реку Миус, что ему было немедленно и строжайше запрещено.

К концу ноября силы 4-й армии истощились в оборонительных боях с переменным успехом. Клюге настаивал, чтобы его армии разрешили зарыться в землю. 2-я танковая армия, пробиваясь на север и восток от Тулы, дошла до Михайлова и только одной дивизией продвинулась до Каширы. Здесь наступающие были не только остановлены, но и отброшены сильным контрударом советских войск. Теснимый атаками со всех сторон, Гудериан 27 ноября потребовал облегчить его положение помощью 4-й армии, но фельдмаршал Бок, видя бесперспективность удара на Коломну и трудное положение Клюге, отдал приказ атаку в северном направлении приостановить и в первую очередь заняться улучшением положения под Тулой. Защитники Тулы героически отразили штурм, что сыграло первостепенную роль для обороны Москвы.

"Полный отчаяния сидел Гудериан на своем командном пункте в пятнадцати километрах южнее Тулы, среди фронтовых донесений и карт в маленьком поместье всемирно известного гения, в Ясной Поляне... Здесь, в имении Толстого, в ночь с 5 на 6 декабря Гудериан принял решение: продвинувшиеся части его танковой армии отвести назад и перейти к обороне. Гудериан должен был признать: наступление на Москву провалилось. Мы потерпели поражение"{683}.

Еще 29 ноября на совещании Гальдера, Паулюса и Хойзингера все пришли к заключению, что самое большее, на что еще можно рассчитывать, это подойти северным флангом группы армий "Центр" к Москве и занять 2-й танковой армией излучину Оки северо-западнее Тулы, чтобы в этом районе расквартировать войска на зиму. "Нам нечего больше выжидать, - резюмировал Гальдер, - и мы можем отдать приказы на переход к зиме"{684}.

Неумолимому ходу событий командующий группой армий "Центр" вынужден был подчиниться. При одобрении руководства сухопутных сил 5 декабря он отдал приказ о прекращении атаки на Москву.

- Москва станет новым Верденом, - заявил Бок.

Красная Армия своей героической борьбой сорвала все расчеты нацистов на завоевание Москвы.

VI

Все, что происходило теперь, в первых числах декабря 1941 г., на Восточном фронте преломлялось в сознании нацистских военных руководителей, как что-то немыслимое и кошмарное. Неудачи превращались в бедствие. Нацистские главари, генералы из высших штабов старались хитрить с действительностью и сами с собой, обольщали себя надеждой перезимовать в московских пригородах, чтобы занять столицу весной. Они говорили не об отступлении, а о маневрах. Они обманывали сами себя, вспоминая, что, собственно, Москва вовсе не так важна и что главное, как много раз указывал фюрер, это юг, Украина, нефть. Но правда состояла в том, что у стен Москвы сейчас сосредоточились самые отборные, мощные и многочисленные силы, которые когда-либо бросала в сражение Германия и что от исхода Московской битвы зависели престиж и будущее гитлеровского рейха. Правда состояла в том, что эти силы вынуждены были вести страшные бои, после которых, насколько хватал глаз, поля и холмы этого незнакомого Подмосковья покрывали трупы, искореженная техника, горящие автомашины, что подрывалось былое "величие непобедимого вермахта".

Корпуса, дивизии таяли. Многие батальоны становились жалкими горстками людей, которые уже не думали ни о фюрере, ни о "великом рейхе", а только о том, чтобы уцелеть, выжить, выбраться из этого кошмара.

Правда состояла в том, что некоторые из нацистских генералов стали подумывать, что надо кончать с несчастной кампанией на Востоке. Впечатления от провала под Москвой в то время были чрезвычайно сильными. Позже их затмили Сталинград, Курск и общий крах. Собственно поэтому в послевоенных воспоминаниях германских генералов московскому поражению не отводится должного места. Но в декабре 41-го они еще, конечно, не знали, что их ждут Сталинград, Курск и все остальное, и ощущение приближающегося конца не покидало многих из них.

3 декабря фон Бок мрачно заметил в беседе с Гальдером: "Уже близится час, когда силы войск иссякнут". Час действительно близился. На следующий день, когда войска 4-й армии были отброшены под Наро-Фоминском и поступили новые сведения об упорстве сопротивления и непрестанных контратаках советских войск, ОКХ "предоставило право" фон Боку прекратить наступательные действия, которые и без того уже повсеместно прекратились. Нехитрая казуистика состояла здесь в том, чтобы представить "инициатором" столь тягостного решения никак не верховное командование, а "фронтового командира", фон Бока, после чего "Вольфшанце" еще будет иметь небольшое поле для маневра: утвердить или нет подобное решение (хотя, конечно, теперь все понимали, что новый поворот событий не подвластен гитлеровской ставке и ничуть не нуждается в ее "утверждениях").

6 декабря началось контрнаступление Красной Армии под Москвой. Оно не сразу получило должную оценку у германского верховного командования. Уже Западный фронт под командованием генерала Жукова начал громить фланговые группировки фон Бока севернее и южнее Москвы, уже войска Калининского фронта генерала Конева успешно двигались вперед, а во второй половине дня Гитлер созвал очередное совещание совсем не по поводу внезапного поворота дел под Москвой. Он доказывал своим генералам, что вермахт по-прежнему "располагает превосходством над Красной Армией", у которой "артиллерия достигла нулевого уровня", и потери "по меньшей мере в 10 раз превышают наши потери". Он потребовал выполнять "ранее поставленные задачи" и главное - захватить нефтеносный район Майкопа, для чего пообещал перебросить с Запада свежую укомплектованную молодежью дивизию. На севере - нужно окончательно отрезать Ленинград, который после этого "не сможет выстоять", и соединиться с финнами. Что же касается главного - действий под Москвой, то здесь рассуждения фюрера оказались удивительно путаными. "Принципиально нет никаких сомнений и колебаний в отношении сокращения линии фронта", - заявил он. Однако что это значит и какова новая линия фронта, никто не посмел уточнить. Зато понятие "сокращение линии фронта" очень скоро вошло во всеобщий обиход как удобное и более ласкающее слух, чем, например, "отступление" или "бегство".