- О том, что эта операция готовится, знал не только я. Очень может быть, что в ближайшее окружение Серова был внедрён крот. Он же предупредил британскую полицию в Брауншвейге о нашей экспедиции. Если это не так, то я знаю только одного человека, кто мог это сделать.

   - Кто этот человек?

   - Профессор Бергер. Он был подозрительно хорошо информирован обо всех наших делах. Я однажды сказал ему, что комиссия возобновит работу, когда наши получат Зенгера. Он сразу предположил, что его попытаются выкрасть. Признайтесь, Джордж, что он работал на вас.

   - Нет, Григорий, это я могу сказать вам с полной определенностью. Профессор Бергер не работал на нас. Об этом человеке я впервые слышу от вас.

   - Значит, он работал на американцев.

   - Почему вы так уверенно говорите об этом?

   - Потому что вскоре после нашей встречи Бергер из Берлина исчез.

   - Как вы об этом узнали?

   - От капитана Квашнина. Как-то он спросил меня, не знаю ли я, где живёт Бергер. Ему приказал его найти генерал-полковник Серов. Он заподозрил, что я не все деньги передал ему. Или часть их он вернул мне. Меня это оскорбило. Я помнил адрес профессора и продиктовал его Квашнину. Я не сомневался, что профессор порядочный человек и опровергнет эти предположения. Через несколько дней Квашнин сообщил, что Бергер исчез и никто не знает, где он. Тогда я и подумал, что профессор не так прост, как хочет казаться.

   - Если вы правы, зачем американцам предупреждать французов о том, что готовится похищение Зенгера?

   - Чтобы его не получили мы. Вряд ли американцам понравится, если Советский Союз создаст ракетоплан Зенгера, который может бомбить Нью-Йорк. Без Зенгера это очень проблематично. Я уверен, что и с Зенгером ничего не получилось бы. В Советском Союзе не тот уровень технологии, чтобы реализовать такой проект.

   - Скажите, Григорий, как бы вы поступили, если бы не эта история с попыткой похищения Зенгера? Вернулись бы в Москву?

   - Вы всё ещё подозреваете, что я агент советской разведки, которого внедрили в Великобританию?

   - Такая у меня работа, Григорий.

   - Да, вернулся бы в Москву. И мой контакт с вами остался бы в безвозвратном прошлом. Но я благодарен вашей службе за то, что вы так оперативно провели мою эвакуацию.

   - Мы называем это инфильтрацией.

   - Пусть так. Вы избавили меня и мою семью от очень серьёзных неприятностей. Получилось так, как получилось. Об этом можно сожалеть, но изменить нельзя. Прошение о политическом убежище я написал уже на аэродроме Темпельсдорфа, пока "Ланкастер" готовили к вылету...

<p>

XXIV</p>

   Заявление.

   Королевскому Правительству Великобритании.

   1. В результате недавно завершённой второй мировой войны моя страна стала страной сирот, вдов, физических калек и обездоленных людей; обильно пролитая кровь и сверхчеловеческие лишения моего народа не привели к улучшению его правового, духовного и экономического положения. Страна нуждается в радикальной политической деконструкции и экономическом обновлении.

   2. Между тем дело ведётся к новой, третьей мировой войне, застрельщиками которой выступают четырнадцать членов и кандидатов Политбюро; я знаю, что политика Политбюро, рассчитанная на разжигании третьей мировой войны, ничего общего не имеет с интересами и нуждами моего народа, равно как и народов всего мира, а потому отказываюсь быть инструментом и участником этой политики.

   3. Внешнюю политику СССР я всегда считал и считаю империалистическо-экспансионисткой, попирающей независимость других стран; она имела и имеет целью достижение мирового господства. Я не согласен ни с одним пунктом этой политики и отказываюсь быть инструментом и участником её проведения.

   4. Я нахожусь в лагере резкой политической оппозиции к грубым приёмам советской дипломатии на международных собраниях; эти приёмы не только подрывают основы международного сотрудничества, но и создают плохую репутацию моему народу, который, однако, совершенно не повинен; двадцать пять "вето" ни в коем случае не являются выражением воли моего народа. Я отказываюсь быть в числе возмутителей спокойствия во всём мире.

   5. Благодаря совершенно неправильной и негуманной (как по форме, так и по содержанию) внешней политики, проводимой Политбюро, мои страна и народ фактически изолированы от внешнего мира. Эту политику изоляции народа я считаю вредной и губительной и отказываюсь быть инструментом и участником её проведения.

   6. На протяжении двух с половиной лет работы в Главном Штабе Советской военной администрации в Германии я пришёл к твёрдому и вполне обоснованному заключению, что оккупационная политика Политбюро в Германии, Австрии и Польше имеет совсем не те цели, которые провозглашаются официально, а цели, идущие далеко за пределы интересов мира и безопасности в Европе вообще и интересов немецкого народа в особенности. Предвидя опасные последствия этой политики, я отказываюсь быть инструментом и участником её проведения.

   7. В области внутренней политики Политбюро наблюдаются тенденции к дальнейшей унификации всех сфер советской жизни по вульгарным схемам и представлениям абсолютизма "вождей"; произвол и разгул МВД и МГБ в сочетании с советской пропагандой делают жизнь не только неприятной, но и невыносимой; СССР продолжает оставаться страной подневольного труда, лишенной элементарной свободы; СССР продолжает оставаться страной "исправительно-трудовых лагерей" и каторг с тридцатью миллионами подневольников-рабов; СССР стал страной невиданной в истории эксплуатации человека государственной бюрократией. Я отказываюсь от участия в этой "политике" и перехожу в лагерь её решительных противников, поскольку в этом заинтересован мой народ.