– О, леди Ортингтон, вы очнулись?!

Полагаю, падать на подушки и притворяться спящей поздно.

– Очнулась. И это, – кивнула на горшок, – мне больше не понадобится.

Вопреки расхожему мнению, облегчить человека в беспамятстве – та еще задача! Да и вообще не самая приятная, хоть и нужная, работа. Помню свою первую неделю в больнице. Я была почетным утконосом! Утки за пациентами выносила…

– Где моя одежда? – я припомнила события недавних дней и поправилась: – Полагаю, от нее мало что осталось, но все же лучше, чем ничего…

– Сэр Ортингтон, как вас раздели, так сразу и забрали. Возвращать не велели.

Уставилась на девиц, разом потеряв единиц двадцать IQ.

– Сэр Ортингтон, простите, что сделал?

Для убедительности заглянула под одеяло. Не только сухая, но еще и в ночной сорочке на голое тело. Панталоны-то зачем было снимать? И бюстье? Нет, за это спасибо, конечно – три дня в тугом бюстике то еще испытание, но как посмел-то?! На Тэйле это не то что не принято, за это под венец попасть можно!

– Леди, все же знают, – хихикнула рыжая, самая молоденькая. – Вы хоть и спите в разных спальнях, но настоящую любовь не скроешь.

Вот что я люблю, так это людей резать! Вазэктомию никогда не практиковала, надо бы научиться.

– Любовь, значит, – повторила, прикидывая варианты. – Найдется что-нибудь на замену моему платью? Что угодно? Хотя бы и наряд прислуги?

– Чтобы вы могли сбежать от разговора? – раздался от двери голос виконта.

Девицы, отвесив его беспощадной милости поклоны, похватали утварь и освободили помещение от своего присутствия. Мы остались один на один с сэром Кристианом, который пожирал меня взглядом. Не сексуально – гастрономически!

– Вы когда ели последний раз?

Виконт плохо выглядел. Под глазами залегли синяки, на лбу – испарина, грудь вздымалась от тяжелого и частого дыхания, а сам он, бледный как простыня, облокотился о дверной косяк, чтобы не было заметно, как дрожат его руки. Храбрился, но даже самый сильный мужчина не в силах противостоять болезни.

– Сэр Кристиан! – возмутилась, выскальзывая из кровати в одной сорочке на голое тело. – Скажите, что вы были у лекаря?

Попробовала взять руки его милости, но тот одернул их и отшатнулся.

– Был. Энтони в темнице.

– Что?! Мне казалось, вы друзья…

Руки виконта утратили значимость. Как и в целом его дурное состояние.

– Это не дает права нарушать закон!

– Вы с ума сошли? Не отвечайте, вопрос риторический!

Сэр Ортингтон качнулся. Неуверенно оттолкнулся от дверного косяка и, схватив меня в охапку, прижал к себе, чтобы впиться губами в мои губы. Яростным натиском он ворвался в мой рот, блуждал ладонями по моей спине, прижимая к своему раскаленному телу. Точно сошел с ума.

Попробовала его оттолкнуть, но железная хватка не дала отстраниться. Тогда укусила виконта за губу и вскрикнула:

– Вы животное!

– Ненавижу вас! – хладнокровно произнес он, рассматривая мое лицо. На его губе проступила капелька крови, но его милость игнорировал этот факт.

– Зачем тогда целовали?

– Первобытный инстинкт, – усмехнулся он и провел пальцами по моему лицу. – Вас хочет мое тело и не хочет – разум.

– Сногсшибательная прямолинейность! – фыркнула, едва не упав под весом виконта. Он еле стоял на ногах и все больше опирался на меня, обжигая жаром. – Лучше лягте и заткнитесь, иначе воткну вам кляп или налью капель, от которых вы проснетесь дней через пять с мучительной головной болью.

Помогла его милости добраться до кровати и сняла с него обувь.

– Разве леди должна… произносить такие слова? – проговорил он, тщетно цепляясь за обрывки сознания.

– Леди ничего и никому не должна. Спите.

Сэр Кристиан, конечно, не собака, но команду выполнил моментально. И трех секунд не прошло, как он затих.

Идеально! Раздобуду одежду и сбегу.

Проверила шкафы, тумбочки, даже в ванной комнате – ни намека на одежду. Виконт словно предполагал, что я могу воспользоваться ситуацией и исчезнуть. В моем распоряжении максимум простыня, и та под пылающим сэром Ортингтоном.

Сорочка – тоже одежда. Уже решилась бежать в ней, но замерла возле зеркала. Кудри рассыпались по плечам, на щеках – румянец, губы – пылают от гневного, но горячего поцелуя, а тонкий шелк ночной рубашки облегает фигуру и струится до пола. Если бы не разрезы по бокам до середины бедра, было бы сносно для прогулок по домашнему крылу.

Ладно, бежать! А там разберемся.

И только ногу занесла за порог спальни, как виконт застонал.

Обернулась.

Он бредил. Метался на подушках, вздрагивал, что-то вскрикивал, звал каких-то Элиссон и Джину. Жена и дочь? Ему стремительно становилось хуже. Лицо побледнело, волосы свились кольцами от пота, дыхание стало частым и поверхностным.

– Не могу поверить, Маша! – взвыла, возвращаясь к его милости.

Не то чтобы меня клятва Гиппократа держала, я особо не дорожу обещаниями давно умершему мужику, но сэр Кристиан все же человек. Почти. И мне его по-человечески жалко. Тоже почти.

Кто не погибнет от шальной пули и вражеской сабли, того повалит синегнойная палочка. Причем эта с виду безобидная зараза способна на кровожадные убийства, а кто-то не только к лекарям не зашел, но и сам раны не обработал как следует!

Виконт таял на глазах. На Земле я бы для начала поставила литическую смесь чтобы сбить температуру, но на Тэйле с этим справляются целители. Сейчас жалею что не попросила Суорена, жениха сто шестнадцать, разработать супрастин, анальгин и папаверин. Он гениальный алхимик. Смог синтезировать антибиотики, смог бы и литичку.

Как некстати целители в опале! Пришлось действовать по старинке: раздеть сэра Кристина. Вообще. Совсем. Новорожденным и этого бывает достаточно, но у меня не пять, а все девяносто пять килограмм мускул, которые следует поместить в прохладную воду. Задачка оказалась не из легких, но я справилась. Ледяную воду нельзя – будет спазм сосудов, возможно повреждение внутренних органов, поэтому вода чуть прохладная.

Виконт лежал, откинув голову на бортик ванны. Боевой маг, будущий граф, просто сильный и независимый мужчина сейчас полностью в моей власти. А я… Забыла все обиды. Смотрела на его лицо, искривленное болью и жаром, и не помнила, что мы с ним не поделили. Да это и неважно. Главное, выходить его. Но без лекарей и антибиотиков с заражением крови не справится даже самый гениальный доктор.

Взялась за мочалку и тщательно вспенила мыло. На груди и животе его милости несколько глубоких царапин. Должно быть, порезался о камни, когда спасал людей, и не придал значения. Без ухода раны инфицировались и загнили. Осторожно промыла их, удалила грязь, оценила масштаб катастрофы: придется рассекать, очищать, дезинфицировать и зашивать.

– Вам бы не помешала толика благоразумия! – посетовала, закончив омывать рану и остановилась взглядом на запястье виконта: артефакт правды! Что, если я его, скажем, сниму и, допустим, спрячу у себя? Разбирать завалы – дело такое! Мог ведь упасть ненароком, затеряться, испортиться…

Во мне боролись два начала. Темное подначивало избавиться от артефакта, а светлое убеждало, что это нехорошо, да и вообще – вызовет подозрения. Виконт не глуп. Он пришел в мою комнату с браслетом. Здесь и расследовать нечего.

Забыла об артефакте и убрала мочалку.

Его милость спал беспокойно. Коснулась твердой и горячей груди виконта, чтобы прослушать сердце. Оно колотилось в мою ладонь с бешенной скоростью – тахикардия. Бережно провела ладонью по гладкой коже, словно касание способно исцелить, спустилась ниже – к бугоркам… Опомнилась, когда пальцы коснулась воды.

– Что ты творишь, Маша? Оставь человека в покое…

Дурная привычка – разговаривать с собой, когда волнуюсь. Хотела подняться, но виконт перехватил мою ладонь и притянул к губам:

– Не уходи…

– Я здесь, ваша милость. Уберу мочалку и переложу вас в кровать.

– Элиссон, у меня плохое предчувствие. Останьтесь дома…