Что делать, если у тебя ни особых талантов, ни ума, ни фантазии, а есть только хитрость, подлость и пронырливость?

И неистребимое желание жить хорошо?

Гриша Храмов хотел. И нашел выход, пусть за счет брата, пусть пришлось приговорить его жену и сына, ну так что ж? Он ведь все для блага семьи делал…

Таких отговорок можно придумать сотни и тысячи. И на благо семьи, и он лучший глава, и он заботится о своих детях, и Сережка бы все по ветру пустил, и…

Красивые слова. И подленькие мелкие мысли, которые они прикрывают.

В глаза Гриша хотел сказать мне: «Чего ты приперлась, стерва? И что с тебя можно поиметь полезного? Для меня любимого, лично?»

В глаза я ему хотела сказать: «Вали отсюда, сукин кот! И чтобы духу твоего рядом не было, не то будешь кастрированным котом!»

А вместо этого поулыбались и разошлись.

Великая вещь – дипломатия!

– Мария Ивановна, вам письмо.

– Благодарю, – кивнула я лакею, который протянул мне на подносе конверт из плотной голубой бумаги.

– Курьер ждет ответа.

– Курьер?

– Да, госпожа.

Взяла, посмотрела на печать.

Хм?

Герб Горских.

– Отец объявился? Ладно, накормите пока человека, и пусть подождет. Сейчас напишут ответ.

Я решительно сломала воск, хрупнувший под пальцами, и достала из конверта лист надушенной бумаги. Пробежала строчки глазами.

Н-ну, папаша!

В самых вежливых выражениях мне сообщалось, что завтра с утра отец ждет меня у себя дома. В гости. Лучше – с внуком.

Можно и без внука, поскольку речь будет идти о моем будущем.

Зар-раза!

Поборола желание кинуть бумагу в камин. Села за стол и выдернула лист бумаги из толстой пачки.

«Папаша!

Мать твою, гиену суматранскую, какого хрена ты лезешь, куда тебя не просят?! Ноги вырву и в уши вставлю, руки поотшибаю…»

Дописала. Прочитала. Решила, что надо немного подправить, – и застрочила, переводя с доходчивого на дипломатический.

«Отец!

Прошу прощения за то, что не смогу прибыть к вам для обсуждения моего будущего…»

Пусть дискутирует на эту тему с Романовым. Думаю, Игорь Никодимович – собеседник вполне приятный, отзывчивый, а главное, умеет очень доходчиво объяснять некоторым людям, что они неправы в своих устремлениях. И нуждаются в устремлении в другое место.

Отдала письмо посыльному и вычеркнула Горских из общего списка.

Но не быстро ли вся эта компания активизировалась? Вчера я приехала, вечером дала объявление в газету, то есть сегодня оно появилось в утренних сводках – и уже подсуетились?

Не рановато ли?

Чего всем от меня надо? Хотя я и так догадываюсь.

К вечеру доставили письмо от Романова.

Игорь Никодимович сообщал, что навестит меня завтра с утра. В десять часов, если я могу его принять. Я отписала, что буду счастлива его увидеть, и отослала письмо.

И ведь правда – буду счастлива. Хоть один приличный человек среди этих всех… даже скунсами не назовешь! Чтобы не оскорблять животное!

А что профессия у него такая – глава тайной канцелярии при его величестве, так кто-то и этим заниматься должен. Тащить и не пущать. Не то всю страну растащат и запустят.

К ужину явился Благовещенский и был принят с улыбками всех домочадцев.

– Александр Викторович! – как родному обрадовался Ваня.

Петя просто повис у мужчины на руке, а мелкие что-то пискнули и согласованно направились проситься на ручки.

Я невольно загрустила.

Да, в доме нужен мужчина. Будь ты хоть трижды феминистка, а нужен… Особенно когда у тебя на воспитании аж четыре пацана разных возрастов.

– Мария Ивановна.

Мне достался поцелуй ручки и букетик фиалок. Я с благодарностью приняла и пригласила Благовещенского поужинать с нами.

– Признаюсь, я на это и рассчитывал, – признался он. – В моем доме пока еще нет кухарки, а есть то, что приготовит мой денщик, можно только в походе. И в ресторацию идти неохота было.

Я улыбнулась.

– Тогда вы пришли по адресу – и вовремя.

Подобные шуточки тоже уместны только между своими. Но Благовещенский уже и был для меня в числе «своих».

Ужин подали быстро, блюда радовали и вкусом, и запахом. Мужчины нахваливали кухарку, а Благовещенский послал ей на кухню рубль от щедрот.

Все было тихо, мирно и спокойно, пока в столовую не вошел очередной лакей.

– Мария Ивановна, вам доставили…

– Несите сюда, – со вздохом распорядилась я, отодвигая тарелку с ухой из стерляди.

Доставленным оказался букет потрясающей красоты.

Сиреневые ирисы, алые гвоздички, еще какая-то зелень, белые мелкие цветочки, все это смотрелось так… хотелось вставить букет в рамочку.

Нарисовать.

Хотя бы сфотографировать – и любоваться, когда придет плохое настроение.

К букету прилагалась большущая коробка с марципанами.

– Конфетки! – обрадовался Петя по-детски.

– А от кого? – тут же задумался Ваня. – Цыц, мелочь!

Петя надулся и засопел, но спорить не стал. Я поискала карточку.

– Всего одно слово. Прекраснейшей.

– И от кого это может быть? – нахмурился Благовещенский.

Я пожала плечами.

– От кого угодно. Могу лишь заверить, что я авансов никому не раздавала.

– Мария Ивановна, поймите меня правильно. Карточка абсолютно правдива. – Александр нахмурился. – Но все-таки хотелось бы знать – от кого?

– Мне бы тоже, – задумалась я.

А правда – от кого?

Что-то я не припомню в своей жизни мужчин с таким банальным стилем. Букеты, конфеты… ухаживания?

Безусловно, приятно. Но слишком уж внезапно.

Вряд ли я успела на кого-то произвести такое впечатление, Милонег мертв, цесаревичу не по чину, а кто еще?

Да и не прислал бы такое цесаревич, он бы просто распорядился, и пришел бы мне дежурный букет из алых роз. Страсть, восхищение, желание. А тут со вкусом подобрано, с фантазией…

Паранойя?

Да и ёж с ней!

– Есть ли возможность проверить марципан?

– Проверить?

– Не отравлен ли он.

Мальчишки поглядели с глубоким шоком. Благовещенский покачал головой.

– Вы не слишком передергиваете, Мария Ивановна?

– Лучше перебдеть, чем недобдеть, – ответила я старой поговоркой еще моего шефа. Он, правда, другое слово употреблял, различающееся на одну букву, но то детали.

– Я могу попробовать. Но конфеты потом будут несъедобны…

– Да и черт с ними, – махнула я рукой. – Лучше несъедобные конфеты, чем беспокойная я. Или даже так…

Я выбрала с десяток конфет наугад из коробки и положила перед Благовещенским.

– Проверяйте, Александр Викторович.

Мужчина провел рукой над конфетами. На кончиках пальцев заплясали зеленоватые огоньки, словно на живом детекторе, а конфеты вдруг начали темнеть и просто рассыпаться в прах.

Кроме…

Одна, две…

Две конфеты из десятка выбранных наугад дали иную реакцию.

Красноватые огоньки говорили о том, что в конфетах содержится яд.

– Ёжь твою рожь! – от души высказалась я.

Внимания никто не обратил, мальчишки и похлеще высказывались. И сложно было их за это упрекать. Это я сладкое не люблю, мне бы остренького, а мальчишкам конфеты дико нравились – издержки полуголодного детства. Умяли бы только так.

И – умерли.

– Отдам Романову, – решила я, сгребая коробку. – И цветы тоже, вдруг он что по своим каналам узнает?

– Отдавайте, Мария Ивановна, – согласился Благовещенский. – И будьте осторожны.

– Я буду, – пообещала я. – Ребята, вы поняли? Ничего в рот не тянем! Из присланного!

Вспомнился Дюма-отец с его миледи. Ведь тоже присылали д’Артаньяну отравленное вино, кажется… выпил бы – и конец истории.

Нет, ну кому я так помешала? Просто невежливо убивать человека – и не дать понять, за что, собственно, убивают!