Я обвела комнату взглядом. Телевизор на дешевом комоде из шпона. Складной походный стол в полоску, и походный рюкзак на нем. Банки из-под пива и энергетиков. Пол стащил с себя трусы так, что они болтались на его лодыжке, как зверек, которого он ударил ногой и убил. Он распластался по центру кровати, держа свой вялый член в руке, а над головой его висела напечатанная картина с сельским пейзажем. Пятнистый солнечный свет, мост. Это напомнило мне об одной из очень популярных книг в букинистическом магазине, где я работала – «Мосты округа Мэдисон»[42]. Сто шестьдесят четыре недели в списке бестселлеров. Дошло до того, что, если в магазин заходили женщины средних лет, я просто тыкала пальцем в направлении полки с бестселлерами и говорила: «Это там». Они всегда хотели одного и того же. Быть по-настоящему любимыми. Быть действительно замеченными. Если у них этого не было, они хотели хотя бы об этом прочитать. Справедливо.

– Наверное, я… Хочешь, чтобы я начала? – спросила я.

Стиснув зубы, с шеей, напряженной, как у лошади, Пол сказал:

– Да, да, давай, вперед. Я собираюсь просто полежать здесь и передернуть, я обычно так и делаю. Не парься, у тебя все отлично получится.

Он откинулся назад и сделал жест рукой по кругу, означавший «делай то, зачем пришла». Поначалу он даже не смотрел на меня. Он дергал себя за член, но не мог его поднять.

– Это все наркота, – пояснил он, извиняясь. Я наклонилась нажать кнопку на бумбоксе. «Yeah, I like you in that, like I like you to scream…» – заунывный голос Роберта Смита пропел и затих. Мой бумбокс выключился. Я потрясла его и достала пленку, перевернула ее и включила снова. Нажала еще несколько кнопок.

– Не работает, – сказала я Полу. Может, это означало, что мне надо уйти. Я не могла танцевать. Я должна просто уйти.

– Не парься, – он улыбнулся. Не прекращая своих попыток мастурбировать, свободной рукой он тыкал в пульт телевизора, пока не нашел MTV. R’n’B-певица, Des’ree, появилась в черном костюме свободного покроя с военными пуговицами. Маршируя на плоской белой площадке, она указывала на меня, словно была Дядей Сэмом, демонстрирующим меня всей нации: «Ты должен быть плохим, ты должен быть дерзким, ты должен быть мудрым и должен быть резким, ты должен быть сильным, ты должен быть жестким…»

По сей день я не могу слышать эту песню, не вспоминая тот первый раз, когда я танцевала стриптиз в Мотеле 6 на Холлистер-Авеню.

В течение следующих нескольких лет во мне появилось и крепло ощущение того, что это именно то, чего мир хочет от меня, что это та роль, в которой он меня видит и ценит. И я обязана нажить капитал на том, что предлагается преимуществами моего пола, и на своей сексуальной привлекательности. Я должна перестать плакать. Я находилась на враждебной территории. Мне нужно делать все, что могу, чтобы выжить. Мой пол призван на войну против их пола. Я знала, что у моей стороны невыгодное положение, но я буду бороться так, как только смогу. Я говорила себе, что многие люди находились в худшем положении, чем я. И я была права. Даже в такой ситуации, по сравнению со многими другими, мне повезло.

В надежде на то, что танцевальные движения придут ко мне сами собой, я попыталась сделать несколько па из начальных занятий по джазовому танцу в колледже, двигая плечами вверх и вниз. Пола не волновало, что я делаю. Сопя, с потным лбом, он издавал такие звуки, словно что-то его царапало изнутри. Я, извиваясь, прошла мимо него и, кружась, подняла подол своего платья. Развязав бретельки на плечах, я позволила платью упасть на пол и стояла топлес в хлопковом кружевном белье из «Миллер Аутпост»[43]. Я взглянула на Пола, он вроде одобрял, кивая и скрипя зубами.

– Да, да, да, – пробормотал он, словно пытаясь убедить самого себя. Я стянула трусики, но они запутались в босоножках. Тогда я присела и, ерзая, сняла и обувь. Когда песня закончилась, я стояла голая, и мои босые ноги прилипали к загадочным пятнам на ковре у кровати. Не продлившись и полную песню, мой стриптиз занял всего три минуты.

У меня еще оставалось пятьдесят шесть минут.

Проблема моего первого стриптиза была в том, что я ожидала конца света. Какая-то часть меня полагала, что я войду в эту комнату, сниму свою одежду, и земля разверзнется, и грянет гром. В меня ударит молния. Но никакого катаклизма не случилось. Моя одежда была на мне, а потом не на мне. «Все меняет тебя», – говорила моя стрип-наставница Бетани. Мы ожидаем, что перемены будут мгновенными. «И с того самого момента все стало по-другому…» В нас живет мысль о том, что, когда табу нашей культуры нарушены, мы тоже ломаемся. Но как-то, невероятным образом, даже когда все ощущается разрушенным и безнадежным, жизнь продолжает идти своим чередом.

То, что случилось дальше, расплывшись, слилось воедино.

– Почему бы тебе не сделать мне массаж? – предложил Пол. – Обычно это то, что они делают. Иди сюда.

Я подошла к нему. Он схватил меня за грудь, но я сказала нет.

– О, хм, обычно они мне позволяют. – Он схватил меня за руку и попытался уложить на кровать. – Позволь мне трахнуть тебя, – взмолился он.

Я отказала. Он огрызнулся:

– Вы, бабы, всегда так говорите. В следующий раз я спрашивать не буду, я просто это сделаю.

У меня не было времени раздумывать над этой угрозой или над тем, что может быть «следующий раз», потому что он перевернулся на живот, пряча в смущении лицо:

– У меня там кое-что, – и показал на свои плечи, пылающие от акне, и шелушащуюся кожу. – Это из-за работы. Дайвинга. Я дайвер. Ты в курсе? Источники. Нефтяные скважины там, – он пренебрежительным жестом указал в сторону океана.

Мне предпочтительнее было держать его лицом вниз, чтобы находиться вне досягаемости. Я массажировала его спину, и он сказал мне, что у меня хорошо получается. Я часто это слышала потом, в течение времени, проведенного мною в секс-индустрии. Целитель из меня был лучше, чем секс-работница. Вероятно, потому что мне нравилось лечить людей, меня возмущало сексуальное взаимодействие с теми, кого я не знала или кто мне не нравился, с теми, кто видел меня как какой-то бракованный и вместе с тем волшебный талисман, который можно использовать в надежде на то, что это излечит их страхи относительно собственной мужественности.

Пол пытался спокойно улечься для массажа, он крутился и так и сяк, но никак не мог удобно устроиться. Я пыталась двигаться медленно, чтобы все занимало больше времени, но Пол был в ускоренном мире. Казалось, он хочет войти в мой мир, который был спокойнее, но не может найти туда дорогу. Он тоже оказался в ловушке своей собственной преисподней.

– Сейчас. – Он поспешно соскочил с кровати и вытащил из мини-холодильника холодную банку «Будвайзера». – Встань.

Я встала с противоположной стороны кровати. В отчаянии он нахмурился в мою сторону через всю комнату, умоляя:

– Может, ты могла бы подержать эту холодную банку у меня под яйцами.

Я задумалась над его просьбой. Если мы будем стоять и что-то делать, это поможет мне избежать изнасилования на кровати. Я подошла к нему. Его яйца были фиолетовыми и опухшими, словно сморщенный баклажан. Мы медленно двигались по комнате, я держала банку с пивом между его ногами, а он свою не-мастурбирующую руку положил мне на плечо, словно мы находились на каком-то извращенном студенческом балу. Мы занимались этим около пяти минут, потом он пришел в возбуждение. На что бы он ни надеялся, он этого не получил.

– Можно я тебя нарисую? – выдохнул он, пораженный приступом вдохновения. Я разлеглась на кровати как на картинах Дега, которые видела на уроках истории искусств, а он крутился на вращающемся стуле и рисовал скетчи шариковой ручкой на гостиничных бланках. Рисунки были детскими и неуверенными. И он все время разговаривал:

– У тебя есть парень?

– А у тебя есть девушка? – спросила я в ответ.