Наше путешествие началось с парома, на котором мы плыли неделю по Рио-Негро, разговаривая, слушая веселенькую самбу и разглядывая неменяющийся пейзаж на левом и правом берегах.

Колю поразила Черная река. Он-то полагал, будто такое название придумали ради звучности, поэтому и не ожидал, что она действительно окажется черной. Когда мы отплыли от пристани гостиницы «Тропи-кал», Ник, глянув за борт, заявил, что мы плывем по кока-коле. Интересно, какие бы сравнения он подобрал для других рек бассейна Амазонки, ведь здесь встречались притоки с зеленой, желтой, серой и даже красноватой водой. За неделю плавания мы заходили в три довольно крупных города, и Барчелос стал последним оплотом цивилизации перед нашим дальнейшим маршрутом. В порту мы пересели в каноэ, которое до этого паром тащил за собой, и уже самостоятельно поплыли на север.

С каждым днем Колины восторги исследователя и первооткрывателя становились все скупее и скупее, пока наконец не исчезли вовсе. Он практически перестал фотографировать и только ныл, жалуясь на судьбу, зашвырнувшую его в это тропическое пекло.

Погода действительно стояла «прекрасная» — на небе — ни облачка, солнце — прямо над головой, наши руки, уши и носы поджарились за несколько минут. Вот тебе и сезон дождей. На экваторе все шиворот-навыворот, погода в том числе.

В первый же день нашего плавания мы ругали не хорошими словами проклятое солнце, а на второй день уже молили богов о дожде, хотя прекрасно знали, что тропические ливни — не шутка. Нет ничего смешного в воде, которая неделями льется на головы, при этом поднимая уровни рек на десяток метров, затопляя джунгли и в конце концов просто действуя на нервы. Но в те дни мы считали, что лучше мокнуть под дождем, чем жариться под солнцем.

Ориентируясь по картам, мы достигли Падауири, реки, которая должна вывести нас к предполагаемому месту Прорыва. За это время стоны Николая поутихли, хотя он пользовался малейшим поводом, чтобы продемонстрировать неудовольствие. Особенно часто он поминал москитов, хотя матом он крыл и солнце, и воду, и сельву, и птиц, и нас с Майком.

К его бурчанию я относился философски, а Майк так и вовсе не понимал из Колиных матюгов ни слова. Ника это вполне устраивало. Сейчас он сидел, прислонившись к рюкзаку и пил «Спрайт», оставив в покое окружающий мир. Наверняка ругается мысленно, уж больно физиономия сердитая.

Он относится к той загадочной категории людей, которые часто жалуются и скулят, но когда дело принимает серьезный оборот, образ нытика бесследно исчезает и возникает предельно серьезный, сконцентрированный на проблеме человек. Чем вызваны такие метаморфозы, сказать сложно. Кто его знает, возможно, посредством нытья Ник выплескивает из себя негативную энергию.

Над головой пролетела парочка красно-синих попугаев. Красивые птицы, яркие, броские, как все вокруг. Солнце уже поднялось и неумолимо двигалось к зениту. Жара еще не началась, но уже скоро станет печь так, что рубашки и штаны за минуту намокнут от пота.

Я достал карту местности и внимательно ее изучал, периодически сверяя направление движения нашего каноэ по компасу. Мы уже пересекли экватор и сейчас двигались на северо-запад. Скоро мы должны свернуть в один из протоков, проплыть по игапо, добраться до варзеи, а там пешком — до горы. Что будет у подножия, я с трудом себе представлял. Условия Игры подразумевали единую схему Прорывов, но оригинальность обстоятельств, так что нас могло ждать все, что угодно.[2]

В любом случае, сначала нужно выяснить точное место. А ведь оно могло оказаться и на вершине Тамакаури. Что это означает? Что нам придется лезть на высоту 7677 футов… Да, веселенькая перспектива. Впрочем, и не такие высоты брали.

Я сложил карту и перебрался на корму к Майку.

— Иди поспи, — сказал я ему, взявшись за румпель.

Майк не спорил. Он не спал всю ночь. Коля перебрался на нос, а Майк лег посередине, подложив под голову рюкзак. Спустив рукава и накрыв бейсбольной кепкой лицо, он тут же уснул.

Мотор тихо урчал, мимо проплывали неизменные зеленые стены тропического леса, полузатопленные деревья и плавучий тростник, создающий полную иллюзию суши. Я направил каноэ поближе к правому берегу, чтобы хоть иногда оказываться в тени деревьев, нависших над водой.

Николай, воспользовавшись близостью сельвы, метнул в кусты пустую бутылку из-под «Спрайта». Потом воровато взглянул на меня и развел руками, мол, рефлекс, извини, ничего не мог с собой поделать. Он знал, что я не люблю, когда мусорят в лесу.

Когда Майк крепко заснул, Коля перебрался ко мне и шепотом спросил:

— Когда будем проводить Сеанс?

— Когда окажемся на земле, — усмехнулся я. — Терпение. Всему свое время.

— Чем быстрее мы ликвидируем Прорыв, тем быстрее отсюда уберемся, — буркнул Ник.

— С этим не поспоришь, конечно. Но для Сеанса нам понадобится огонь. Ты умеешь разводить костер на воде?

Он фыркнул.

— А зажигалка не подойдет?

Я не ответил, лишь покачал головой. Один из Колиных недостатков — не вовремя просыпающееся чувство юмора.

Когда солнце пошло на запад, Майк протер глаза и, зевая, перелез ко мне на корму.

— Сколько миль мы проплыли, пока я спал?

— Миль восемь, — ответил я. — Пару раз приходилось останавливаться — на винт наматывалась трава.

— Зря вы держались берега, мистер Анатолий. Там затопленные кусты, да и плавучей травы много.

— Ничего не поделаешь. Выплыви я на середину, мы бы изжарились, как филе-миньон.

— Неплохое блюдо, — констатировал Майк, отбирая у меня румпель.

Непонятно, шутит он или говорит серьезно.

Я перебрался к Коле, который читал газету, купленную в Москве накануне вылета в Бразилию. Я сел рядом, осторожно опершись об адски горячий борт каноэ, и, открыв ящик со льдом, обнаружил, что лед превратился в воду.

Судя по тому, что бутылок «Спрайта» осталось всего пять, а брали мы с собой двадцать, Коля явно не терял времени. Правда, оставалась еще упаковка с «Содой Лимао» — местным прохладительным напитком, который мало чем отличался от того же «Спрайта». Я достал бутылку, открыл ее и одним глотком выпил поло вину.

— Ты посмотри на это дерьмо, — вдруг сказал мне Коля, показывая газету.

Крупный заголовок кричал: «Сверхъестественная буря в Сибири!» Прочитав первый же абзац, я понял, что это про Колю. Когда он выяснял место Прорыва, то так разволновался, что дал маху, недостаточно хорошо скрепив защитный купол, и энергия, случайно выпущенная на свободу, разрушила пару домов, повалила десяток телеграфных столбов и убила целое стадо коров. У него ушло два часа, чтобы утихомирить разбушевавшиеся Силы.

Журналист брал интервью у солидных метеорологов из Гидрометцентра, они объясняли, что буря вызвана какими-то магнитными завихрениями в атмосфере. В детали я вчитываться не стал, сложил газету и вернул ее Коле.

Как все-таки изменились люди. Раньше обычные природные явления, такие, как дождь или гроза, списывали на колдовство и богов, теперь же настоящие магические явления приписывают силам Природы.

Николай вопросительно посмотрел на меня, ожидая бурной реакции, но я лишь пожал плечами. Я уже давно спокойно отношусь к газетным опусам. Коля же еще переживает — вон как надулся. Неужели из-за статьи? Ничего, пройдет пара лет, и ему будет неинтересно, что пишут в газетах. А может, статья разбудила в нем подзабытое чувство вины, ведь я доверил ему провести процедуру, а он сплоховал? Тоже ничего страшного. Ошибки учат.

Справа раздался плеск. Коля выронил газету и, схватившись за раскаленный солнцем автомат, выругался. Я мельком взглянул туда, откуда послышался плеск и улыбнулся. Пресноводные розовые дельфины. Странно, что заплыли сюда, обычно они живут на большой воде. Коля смотрел, как резвятся эти милейшие создания, и напряженная гримаса медленно сползала с его лица.

— Дельфины… Надо же, — ошарашенно пробормотал он, но тут же вспомнил, что обижен на весь мир, и потому добавил: — Вот расплескались, рыбы тупые…