К окончанию завтрака начинают приходить другие работники, я убираю сласти назад в шкаф, и занимаюсь подготовкой рабочих мест. Пока коллеги раздеваются, пьют кофе и болтают, я раскладываю инструмент по рабочим местам, отпираю двери во все помещения, и выставляю пакеты с мусором по левую сторону от входа – через час за ними приедет мусорщик.

Я приветливо здороваюсь со всеми сотрудниками, переговариваюсь о мелочах, делюсь заготовленными остротами. Над моими шутками смеются, меня любят здесь. Когда к десяти приходит управляющая, я улыбаюсь ей во все зубы. Улыбка заискивающая и неискренняя, но я уважаю её, ведь многим ей обязан. Однажды я уволился отсюда, устроил представление в последний день, но она вновь меня взяла, когда я захотел вернуться. Я чуть ли не умолял её принять меня обратно, и она согласилась, но с некоторыми оговорками. Точнее, правилами. Их было два. Отныне я должен быть доброжелательным и выполнять некоторую физическую работу. Второе, в принципе, подразумевалось с самого начала.

Рабочий коллектив состоял практически полностью из женщин, поэтому вся физическая работа доставалась мне. Я был всегда и всем нужен.

− Ким! Четыре ноги мне! – слышу знакомый голос.

− И мне две принеси, пожалуйста! – просит второй.

− Я мигом! – отзываюсь я и спешу за ногами.

Как прирождённый лентяй, сперва я пытался сделать всё быстро и сразу, но вскоре понял, что здесь это невозможно. Например, ноги. Сначала мне казалось, что я смогу отнести четыре, а то и шесть штук за раз, но когда всё стало валиться из рук, я отбросил этот подход. Шесть ног за раз отнести невозможно, у меня для этого нет ни шести рук, ни вселенской мудрости. Размещать ноги и всяческие другие мелочи на каталке было удобно, но она загромождала и без того узкий проход. Тогда рассерженным женщинам приходится перелазить через трупы, и они могут что-нибудь уронить или помять. Их работоспособность и производительность зависела от меня. Максимум помощи, минимум помех – вот чего ждёт от помощника любой честный работник.

Потому я всё стремился делать правильно и постепенно. Работа была всегда. Она представляла собой непрерывный поток, который не остановить, сколько ни открывай новых люков для слива. Схватив пару ног, я набираю в них воды, и бегу к женщинам. Ногами здесь называют четыре скреплённые ножки-вазы, в каждую из которых ставится по букету. Да, я работаю на оптовом складе цветов.

Разнорабочий в компании, специализирующейся на продаже смерти – вот кем я работал. Мы продавали мёртвые, обескровленные растения, украшая их яркими лентами и упаковками, чтобы через несколько дней они опустили от бессилия свои почерневшие головы.

Девушки обожают цветы. Они придают подаренным цветам множество значений. Если, знакомясь с девушкой, ты даришь ей цветы – ты внимательный и чуткий. Если ты продолжаешь дарить их спустя годы – ты заботливый мужчина или любящий муж. По величине и красоте букета, который ты даришь, можно сделать вывод о твоём финансовом положении и мере твоей влюблённости. По частоте подарков и выбору цветов можно понять, насколько ты наблюдателен и учтив к своей женщине.

Мужчины тоже любят цветы. Но они придают им совершенно иные значения. Причины, по которым мужчина дарит женщине цветы две: «Я должен её поиметь» и «Она не должна поиметь меня».

Вот и всё. Ни поклонение даме сердца, ни бессознательная тяга к смерти, а украшение себя, как личности. Сотни тысяч, миллионы растений умирают ежедневно, чтобы потешить чьё-то эго. Чтобы получить бонусные баллы, или получить призовой фонд разом – вот зачем мужчины дарят цветы.

Самый распространённый букет на продажу – сто и одна роза. Красные, белые, синие – неважно, главное, розы – как отсылка к тому, зачем они дарятся. Сотня смертей ради одного ублажённого мужчины. Второе средневековье.

Но я никогда не был моралистом. Считать что-то плохим, и делать что-то, чтобы его исправить – разные вещи. Я просто исправно выполнял свою работу, и был чертовски доволен ею. Срезать неровности тела ножом, удалять гниющие струпья, паковать измученные, изуродованные трупы в братскую могилу из плёнки, душить лентой, посыпать головы блестящим пеплом, отрезать кусочки ног – было не страшно, но разве что обидно отдавать. Как женщина, вынашивающаяся в своём теле ребёнка, а после отдающая его другой семье, не может смириться с утратой, какое бы не было вознаграждение. Как старший брат, отдающий свои старые игрушки младшему, понимает, что это правильно, но не желает отдавать своё, несмотря на любовь к брату. Также и я. Чем больше я фасовал и крутил букетов, чем красивее и больше они были, тем грустнее с ними было прощаться. Но такова жизнь. Нет смысла снедать себя ненавистью от невозможности борьбы со всем, что не нравится. Я не любил ненавидеть. С ненавистью у меня были свои счёты.

Я просто хорошо и добросовестно работал. Мне хватало. Грузчик, флорист, курьер, слесарь, продавец, подрядчик, вахтёр – иначе говоря – разнорабочий – я любил свою работу, и готов был терять на ней силы.

Четыре четырнадцатичасовых смены в неделю, несколько месяцев подряд я приходил на цветочный склад к восьми утра, грыз морковь с мёдом, и абсолютно не имел представления, чем заниматься по прибытии домой.

Спасал автоматизм: приготовить поесть, постирать одежду, погладить, помыться, почистить зубы, постричь ногти. Единственное хобби – если его можно назвать таковым – закидывать ноги на стену. Под конец смены я трудился усерднее, выжимая из себя все соки, нередко до дома устраивал пробежку, так что когда возвращался на ночлег, ноги ужасно гудели. Я стаскивал с себя потную футболку, мылся, забравшись в постель, забрасывал ноги на стену, и зачастую моментально засыпал. Закрывая глаза, я любовался своими стройными, накаченными ногами, видел в них проявление честного труда, и чувствовал, как с приливающими к мозгу волнами моря крови во мне растворятся усталость.

А вот в свободные от работы дни я не мог найти себе места. Помимо бытовых нужд, заняться было нечем, потому всё свободное время я проводил в Соцсети.

Глава вторая

Клац – клац

− Привет.

− Привет.

− У тебя мокрые волосы.

− Ах, да, ты наблюдательный. Я принимала ванну.

− Предпочитаешь ванну?

− Что?

− Я говорю, ты любишь купаться в ванне?

− Эм, да. А ты – нет?

− Ну, знаешь, я предпочитаю душ.

− Классно.

− В душе, знаешь ли, проточная вода, и в плане гигиены принимать душ полезнее. Чем принимать ванну.

− Понятно. Чем ещё занимаешься, кроме обсуждения ванных с незнакомцами?

− Извини, перебью, хочу спросить. Почему тебе больше ванна нравится, чем душ?

− Да, с чего ты это взял? Если кто-то любит рыбу, он не может есть мясо?

− …

− Я люблю ванну больше, потому что температура воды может резко смениться, и стоя под душем можно ошпариться или окатить себя ледяной водой. Да, и как можно её не любить? Так приятно лежать в горячей воде, всё тело размокает…

− Так бы и сказала, что у тебя дома проблемы с водой.

− Чёрт подери, ты вообще меня слушаешь!

− Так бы и сказала, что у тебя проблема с головой!

Клац-клац. Следующий собеседник.

− Все давно знают все прописные истины. Мы их слышали, но не усваивали, не воспринимали осмысленно, просто поклонялись. Однажды кто-то заразился, чтобы заразить тех, кто не в силах выздороветь. Хи-хи-хи-хи-хи. Любая кампания – плохая кампания, не так ли? Хи-хи-хи-хи-хи.

Она ушла через шестнадцать секунд. Шестнадцать секунд мановения юбкой и сотрясания пола каблуками отделяет нас серой рябью. У меня было время, чтобы подумать о её красоте. Я мог бы повеселиться, если бы не прогнал её так быстро.

Клац-клац.

− В детстве у меня была собака по кличке Кукла. В мороз она сожрала своих щенков и моя семья думала, что она бешеная. Когда она меня укусила, меня возили прививать.