Любительницы легкой добычи отпрянули. Они еще никогда не видели, чтобы существо их вида, изменив стихии отцов, таким вот манером отправлялось путешествовать в недра земли.

А бычок все вертелся. Вскоре от него остался только мотающийся хвост. Ротозейки подплыли посмотреть; одна из них хотела было куснуть, но хвост неожиданно ловким ударом шлепнул ее по губам и исчез.

Что же, заживо похоронен?! Осиротевшая семерка медленно плавала в оседающей мути…

А герой, задыхаясь, потому что песок сдавливал ему жабры, достиг щербатого края банки, круто изогнулся и, ободрав себе спину об острые зазубрины, сделал несколько гребущих движений плавниками. Это позволило высунуть голову в спокойный мрак, внутрь посудины, и хватануть оттуда стоялой водицы. Затем он забился, выдираясь из песка, отчего вода вокруг него превратилась в кашу, поплыл наконец, но тотчас запаниковал, всюду натыкаясь на гладкую стенку. Вскоре он совершенно закрутился, перебалтывая грязь.

Ненадолго его хватило. Он ослабел, прекратил всякие движения и перевернулся кверху брюхом. Он умирал от удушья.

Но это еще не было смертью. Когда бычок перестал трепыхаться, грязь в банке осела, вода очистилась и оживила его. Несостоявшийся покойник слабо шевельнул хвостом, после чего лег на бок. А потом, и совсем выправившись, он стал осторожно плавать, изучая при слабом свете, проникавшем через прорытое отверстие, свое полученное столь дорогой ценой жилище.

Удивительно огромный дом! Двигаясь почти на ощупь вдоль по кругло изгибавшейся стене, бычок так и не нашел, где она кончается!

Довольный, он поспешил наружу. Протолкаться назад удалось довольно легко, но все же выход показался плох: узкий, да и стенки все время размываются. Пока не стемнело, строитель взялся уладить эти недостатки. Вновь над банкой поднялось облако и привлекло удалившихся было любопытных нахлебниц. Они вновь, на тех же условиях, составили ему компанию.

В сумерках усталый, но счастливый бычок покончил с делами. Под жестяной стенкой зияла дыра, в которую смогли бы, не особенно толкаясь, пролезть сразу трое таких, как он.

Ночь, разумеется, пришлось провести возле новостройки: духу не хватило отплыть хоть на метр; так и пролежал рядом с банкой и все проверял, тут ли она, губами касаясь гладкой стенки.

К утру его решимость ни за что не оставлять расчищенную территорию не мог поколебать даже голод. Но, увы, на этой чересчур тщательно возделанной ниве царили теперь совершенная чистота, песок — пустыня! И плохонького червячка не нашел бычок, когда попробовал порыскать вокруг банки.

Впрочем, начиналось утреннее оживление, и стало вовсе не до еды. На всякую проплывавшую мимо рыбешку бычок злобно ворчал, стараясь показать ей, что хочет ее съесть. Он ничуть не смущался тем, что некоторые из этих существ были гораздо крупнее его самого.

И вдруг поблизости появилась одна из вчерашних посетительниц. Она плыла лениво — этакая томная и, казалось, знавшая себе цену. Удивительное дело — настроение бычка мгновенно изменилось, он бросился к ней, как к доброй приятельнице, которую очень рад видеть.

Но она не поняла этого неожиданного радушия. И не странно: исцарапанный, всклокоченный, почти почерневший, он не казался хлебосольным хозяином уютной усадьбы, готовым оказать любезный прием усталой путнице. Увидев чудище, гостья пустилась наутек.

Герой возвратился ни с чем и сразу же нашел нужным круто изменить свое поведение. Чтобы впредь больше никого не пугать своей внешностью, он залез в банку. Наружу высунул только голову.

Так просидел бычок, покуда полуденное солнце до самого дна не прогрело воду. Из жестяного укрытия он много чего увидел, сам оставаясь незамеченным. Вот, не подозревая опасности, мимо самых глаз проплыла маленькая глупая рыбешка — он, хоть и голодный, отпустил ее с миром… Вот вчерашний подводный охотник, задумав, видно, узнать о самочувствии знакомого бычка, пробултыхал невдалеке ластами; в ущерб своей любознательности он смотрел не в ту сторону и прозевал банку… Вот протарахтела моторка рыбнадзора… Вот чайка кинулась за кем-то в воду, но промазала, не поймала…

Но, в общем, все это мало интересовало бычка. Он ждал, не покажется ли давешняя наивная трусиха. Ему хотелось хоть как-то исправить дурное впечатление, которое он давеча на нее произвел. Но ни она не появлялась и никого из ее подруг не было видно.

Долго ждал бычок, наконец не выдержал и выбрался из-под банки. Он помотался туда и сюда и мог только удивляться: хозяйство имеет вполне респектабельный, даже привлекательный вид — почему же никто им не заинтересуется?! От нечего делать он принялся вновь прибирать блиставший чистотой участок. Вначале мел с явной прохладцей, будто понимая, что работа эта ненужная, но скоро увлекся, вошел в азарт и опять наделал порядочно мути.

И оказывается, это было как раз то, что нужно! Он увидел, что к его обители торопливо приближается весьма внушительное общество; пожилые матроны, бодрые особы зрелого возраста и резвые молодки.

На этот раз бычок не повторил утреннюю ошибку. Он немедленно нырнул в банку, высунул оттуда голову и в таком положении приготовился встретить гостей, которые подлетели в ту же минуту и рассеялись, рыская, точно мародерствующий взвод вражеской армии на брошенной хозяином усадьбе. А хозяин был тут, они его просто не замечали, потому что носились словно ошалелые.

Вскоре возбуждение, не поддержанное никакими находками, стало ослабевать, разочарованные гостьи разбрелись куда попало. Лишь самая бойкая из молодок осталась на расчищенной площадке. Она сделала круг возле жестяного дома и вдруг наткнулась на чью-то голову, напряженно на нее глазевшую! Она только секунду или две помедлила, как бы проверяя свои чувства, а затем, видя, что бычок торопливо посторонился, давая ей дорогу, юркнула под банку.

Умница! Никто из ее товарок так и не понял, что здесь нерестилище приготовлено, — уж очень необычна была постройка. Она же не стала сомневаться, и уже через несколько минут дом нашего героя стал по-настоящему обжитым. В одном месте на его круглой стене остались приклеенными тысяча или, может быть, больше мелких икринок. Они лежали плотно, одна к одной, — неподвижные, но живые!

Ту, что принесла их, бычок поскорей вытурил — не очень-то он доверял ей, боялся, что по легкомыслию своему она беды наделает, — сам же остался и нарадоваться не мог на чудесное богатство. Он без конца осматривал икринки, ощупывал их нежнейшими прикосновениями губ, казалось, готов был перепестовать их каждую в отдельности.

Никакой горечи не испытал эгоистичный счастливец от того, что вне себя от досады уплыли гостьи. Он даже не высунулся, чтобы хоть взглядом проводить их.

Теперь его интересовали только икринки. Он даже не обеспокоился тем, что ближе к ночи набатными стали удары прибоя — то тарамонтана, свирепый ветер с акватории, искал, куда приложить силы. Обычно в таких случаях рыбы уходили подальше от берега, чтобы не стать жертвами волн, получавших тяжесть катящихся жерновов. И теперь все, кто мог, отступили к глубине, но, конечно, не наш герой, хотя все сильней давили на банку и уж раскачали ее жестокие приступы течений.

Один за другим баркасы рыбаков, рычащие, будто огрызались они на гнев моря, прошли полным ходом по курсу к дому. Волны преследовали их, а нагнав, неожиданно отступали, обнажая крашеные днища. А затем со страшной силой били вдогонку — как пощечинами по круглым скулам!

Подводный охотник, в одних только голубых плавках, суетился на берегу, спешно укрепляя хлопающую палатку, а его жена, успевшая надеть теплую куртку, ловила ожившие вещи. Когда она оглядывалась на море, лицо ее делалось испуганным — видно, жалела, что согласилась поехать отдыхать на этот пустынный берег.

На улицах приморских городов и поселков вздымались столбы пыли, а люди терли глаза, в которые попали песчинки, и ругались: «Тарраммонтана!»