Почему он о ней думает? Валя никогда особо не интересовался людьми, так почему же эта девчонка не идёт у него и головы?

Валя попытался сосредоточиться на паззлах. Нужно найти кусочек, который закончил бы вершину горы, но он словно куда-то запропастился. Из тех кусочков, которые были перед ним рассортированы, ни один не подходил. Неужели мама его потеряла или выбросила? Без этого кусочка стопорилась вся сборка: Валя не совсем понимал, что же там должно быть дальше. Мама снова его подводит. Мама снова лезет не в свое дело. Мама снова трогает его вещи. Его вещи. Валя чувствовал, как внутри него закипает возмущение. Мама лишила его целого мира, который безусловно открыт для любого человека. Так почему она лишает его кусочка чего-то личного даже здесь, в их доме, в котором для него сосредоточился весь мир?

Валя встал со стула и опустился на четвереньки. Пелена от накативших слёз мешала Вале искать потерявшийся паззл. Он обшарил весь пол, заглянул под холодильник, под все тумбочки – паззла не было. Неужели из-за мамы, которая постоянно сует свой нос куда её не просят, он лишён теперь удовольствия собрать эту картину? Картину, которая нравилась ему больше, чем все когда-либо собранные им. Эта картина была самая красивая. Для Вали она имела какое-то магическое притяжение. Он пока не понимал, что именно, но чётко знал, что картину надо собрать во что бы то ни стало.

На кухню, пошатываясь, вошла мама. Валя ползал на четвереньках по кухне.

– Что с тобой, сынок? – мама смотрела на сына с недоумением.

Валя поднял глаза от пола, и мама на мгновение увидела в его взгляде неизмеримую ненависть. Она отшатнулась. Одна секунда – и взгляд сына снова был обычным: покорным и заискивающим.

– Мам, ты мои паззлы не трогала? – спросил Валя. – У меня один кусочек потерялся.

– Да нет, сынок, ты же знаешь, что я твои вещи не беру.

Снова этот взгляд. Одна секунда – и опять покорность и заискивание.

Мама открыла холодильник и достала бутылку пива. Налив его в чашку, она сказала:

– Сынок, за тебя. Ещё раз с Днем рождения.

– Спасибо, мам.

– А ты чего торт не ешь? Для тебя ведь покупала.

Вале хотелось крикнуть: мама, я же не свинья, чтобы есть торт, который побывал на полу! Но он тихо сказал:

– Просто не хочется.

– Ну как хочешь, сынок, – сказала мама. – Захочешь – поешь.

Мама поставила чашку на стол и пошаркала к себе в комнату.

Валя поднял чашку – под ней расплылось мокрое пятно. Валя сжал зубы и, взяв тряпку, тщательно вытер его.

Приведя стол в порядок, Валя стал собирать ту часть картинки, где все кусочки были на месте. Понемногу он успокоился и расслабился. Он собирал море и представлял, как мама подносит к его уху ракушку. Ему казалось, что он на самом деле слышит сейчас шум моря, видит, как волны накатывают на скалы и, вспениваясь, разбиваются о них. Море – это такая стихия, которую не остановить, если она разбушевалась. Иногда он представлял, как стоит на берегу моря, а набегающие волны лижут ему ноги, и от этого он явственно ощущает мурашки по всему телу. Но в душе у Вали было не это спокойное, ласковое, беззаботное море. В его душе бушевала стихия, которую он пока, как мог, сдерживал, но она вот-вот готова была вырваться наружу и крушить всё на своём пути – таким было море в его душе.

***

Ночью Валя долго ворочался в постели. То ему было слишком жарко, и он скидывал с себя одеяло, то ему мешали крошки на простыне, и он начинал лихорадочно скидывать их на пол, то ему становилось холодно, и он закутывался в одеяло до самого носа.

Поднялся ветер, и на кухне беспрестанно хлопала форточка. Валя понимал, что это просто форточка, ничего страшного, но в комнате было темно, и воображение рисовало каких-то сверхъестественных существ, которые пытаются пробраться в дом, чтобы схватить его и утащить навсегда к себе в адское подземелье, где он будет обречён на вечные муки.

Нужно было просто встать с постели, пройти на кухню, закрыть форточку и спать спокойно, но как страшно было вставать и идти по холодному полу в полной темноте, где за каждым углом таится потенциальная опасность, где за каждой дверью прячутся монстры.

Ты же не маленький, уговаривал себя Валя, чтобы бояться темноты и монстров, но только глубже забивался в одеяло, поджимая под себя ноги. Когда его голая пятка ненароком оказывалась снаружи, он молниеносно подтягивал её под одеяло, потому что ему казалось, что монстры только и ждут, когда какая-нибудь часть его тела высунется наружу, чтобы тут же цапнуть его и напугать до полусмерти, чтобы он уже ничего не соображал от страха, и тогда уже можно будет делать с ним всё, что угодно.

А вот если бы рядом с ним рядом лежала та девушка из заброшенного парка, ему наверняка было бы не так страшно. Вряд ли она боится темноты и монстров так, как боится их он. Скорее всего, она вообще ничего не боится, раз в полном одиночестве забрела в парк, который все здравомыслящие люди обходили стороной, боясь даже на некоторое расстояние приблизиться к нему, как будто лес был чумным. Конечно, Валя ни за что в жизни не признался бы ей в своих страхах, но ощущать рядом тепло чьего-то тела, наверное, само по себе было успокоительным.

Валя вспомнил то упоительное ощущение, когда он маленьким прибегал в комнату к маме, когда ему становилось страшно, и ложился к ней под бочок. Рядом с мамой становилось так тепло и уютно, все страхи пропадали бесследно, как будто их и не было, и Валя мгновенно засыпал. Но это было рядом с той мамой, с мамой из прошлого. А эта мама была совсем другой. Она была злой и несправедливой, она была вредной и надоедливой. Она не любила Валю, и он это чувствовал. И в ответ ненавидел её.

Валя лежал под одеялом и слушал, как хлопает форточка. Хлоп, хлоп-хлоп, хлоп-хлоп-хлоп. Пожалуй, в этом хлопанье есть какая-то закономерность. Может, злые сущности, пытаются передать Вале какое-то сообщение? Вот только как он его поймёт, если не знает языка их сигналов? А может, это они таким образом играют музыку? Но такая музыка Вале не нравилась, она вызывала нехорошие мурашки на его бледной астеничной коже.

Валя попытался представить, как будет выглядеть та девушка из леса, если разденется. От возникшей в воображении картины Валю бросило в жар. Его руки шарили по телу, пока наконец не достигли той точки, которая больше всего нуждалась в разрядке. Вскоре Валя уснул.

***

В восемь часов зазвонил будильник. Аполлон застонал и схватился за голову. Она раскалывалась. Учитывая то, что спать лёг он только в семь часов утра, вытаскивать себя сейчас из постели было полным кощунством, но в половине десятого Аполлон должен был быть у врача, а потом у него назначена встреча с издателем. И то, и другое мероприятие откладывать было нельзя, поэтому Аполлон выполз из постели и потащился в ванную чистить зубы. Каждый шаг отдавался нестерпимой болью в правом виске, от которой хотелось завыть. Аполлон снова застонал и изо всех сил сжал голову двумя руками, пытаясь утихомирить боль.

Мужчина зашёл на кухню и пошарил рукой по микроволновке, пытаясь найти пачку обезболивающего, которое, как он помнил, положил туда накануне. Посмотрев на упаковку, которая оказалась у него в руках, Аполлон чертыхнулся. Не то. Это были другие таблетки. Куда же делось это чёртово обезболивающее? Аполлон наклонился над микроволновкой. Висок пронзило дикой болью. Мужчина схватился рукой за тумбочку и присел. Господи, как же болит.

Потихоньку поднявшись, он наконец нашёл то, что искал. Плеснув в стакан воды из-под крана, Аполлон проглотил таблетку, не разжёвывая. Во рту остался горьковатый привкус. Аполлон сел на стул и свесил голову к коленям. Чёртова жизнь. Чёртова голова. Когда же это наконец закончится? Состояние у Аполлона было подавленным. Он доковылял до ванной и тщательно почистил зубы, пытаясь удалить запах перегара после выпитого виски. Поднеся руку ко рту, Аполлон дыхнул на неё и принюхался. Вроде, не пахнет. И слава богу. А то если ему сейчас по дороге попадётся гаишник, будь они все неладны, то он может пропустить целых два важных визита.