– Нет, нет, он имел в виду не Кристину, – сказала она. – С ней все в порядке, я точно знаю.

– Откуда?

Мура сделала движение рукой.

– Ну-у, так. Никаких возмущений с той стороны, все спокойно. Она сама найдется. Нужно искать другую.

Меркурьев прошел к креслу, плюхнулся в него и обеими руками взялся за голову.

– Что это такое? – жалобно спросил он Муру. – Галлюцинации?

– Наведенная галлюцинация может быть очень реальной, – ответила Мура. – Вась, дай мне джинсы, ты на них сел. Отличить ее просто – если ты не можешь приблизиться к объекту, даже если он от тебя в двух шагах, значит, наведенная галлюцинация.

– Кем наведенная?

Мура пожала плечами и отвела глаза.

– Да нет, – сказал Василий Васильевич, подумав. – Я к нему приближался и отдалялся тоже! Я вставал дрова в камин подбросить. Потом к столу вернулся. Он все время в кресле сидел.

– Значит, не галлюцинация.

– Я в интернете посмотрел, – признался Василий Васильевич совсем упавшим голосом. – Там есть портреты Фридриха Бесселя. Так вот это – он. Ночью у меня был именно он. А я, представляешь, не могу вспомнить его неравенство! Неравенство Бесселя мы проходили в университете, интересная штука.

Мура одевалась за выступом стены. Меркурьев потянулся, чтобы подсмотреть, вовремя опомнился и застыдился.

– Все равно получается, что нас тут травят! Если у меня видения!.. Я нормальный мужик, а видения бывают только у истеричных старух!

– Кто травит? – спросила Мура, слегка запыхавшись, и выглянула из-за стены. – Виктор Захарович?

– Не знаю.

– А я не знаю, какую девушку мы должны найти.

– Спроси у Канта. Он тебе ответит.

– Почему ты так решил? – живо спросила она, появляясь. Светлые волосы торчали в разные стороны, щеки были розовые – должно быть, от температуры.

– Он же явился, когда ты его позвала! Значит, должен ответить. Ты температуру мерила?

– Нет, конечно. Да она невысокая, максимум тридцать семь и три. И голова у меня не болит, можешь не спрашивать! Только шишка, вот с этой стороны. – Она покопалась в светлых волосах, показывая ему шишку, и словно остановила сама себя. – Я не могу понять, почему мне ничего не сообщили, а тебе сказали? Ты же… не веришь. Ты даже не слушаешь их!..

– Кого?! – опять заревел Василий Васильевич. – Вот ответь мне: кого я не слушаю?! Духов?! Призраков?! Привидений?!

Мура подошла, села рядом и уставилась в пол.

– Нет, они не призраки и не привидения, – сказала она серьезно. – Духи – пожалуй, но не в том понимании, как мы привыкли. Помнишь тень отца Гамлета?

– Началось в колхозе утро, – пробормотал Василий Васильевич. – Кто же не помнит тень его отца!..

– Я точно не знаю, – продолжала Мура. – Я вообще знаю пока слишком мало. Они могут, конечно, принимать вид тени, но не всегда, и вообще они это не очень любят. Им удобней оставаться теми, кем они являются. Как бы это объяснить…

Василий Васильевич пристально смотрел на нее, силясь понять. Ему вдруг захотелось ее понять. Она потерла нос.

– Смотри, для себя я это объясняю так: вот есть человек, допустим, великий врач Парацельс. Или философ Кант. Или математик Бессель. Или писатель Толстой.

– Ну, ну?..

– Каждый из них предназначен для определенного дела, и только для него. Толстой не годился для составления неравенств, Кант не мог написать про Наташу Ростову, Парацельс не способен сочинять сонеты.

– Так, и что?

– Так вот никаких этих людей нет и никогда не было, – неожиданно заключила Мура. – Подожди, не возмущайся! Есть определенный набор молекул или каких-то волновых схем, не знаю чего, который отвечает за медицину, математику, литературу. Эти молекулы или схемы появляются здесь, в нашем мире, чтобы создать Сикстинскую капеллу, «Евгения Онегина» и аэроплан. У них на это есть определенное время. Потом они отправляются туда, откуда пришли.

– То есть куда?

– Я не знаю! – умоляюще произнесла Мура. – Там они занимаются тем же, чем и здесь, – живут, думают, сочиняют. Потом, когда у них все придумается, их опять отправляют сюда. И так до бесконечности.

– Н-да, – протянул Василий Васильевич, помолчав. – Теория.

– Поэтому они никакие не призраки в… привычном для нас понимании. В белых саванах не ходят, в воздухе не висят. Они такие же, как мы, только не мы. Их можно увидеть, услышать, поговорить. Не всегда, разумеется!.. Они не очень любят общаться с нами вот так, оттуда, между… длительными визитами сюда, которые называются «человеческая жизнь», понимаешь? Может, у них правила такие, чтобы сюда особенно не соваться, когда они там.

– Правила кто устанавливает?

Мура посмотрела на него и сказала, совсем как Бессель:

– Догадайся сам.

– Так, – подвел черту Меркурьев. Голова у него трещала. – То есть все люди на самом деле не люди, а призраки с того света. Прибывают в командировку и убывают обратно.

– Я не уверена, что все, – призналась Мура. – Может, только некоторые. А может, нас, если допустить, что со временем мы все станем как они, считаное количество. Не бесконечное множество.

– У-у, – протянул Василий Васильевич. – Начались сказки про реинкарнацию и переселение душ.

Мура покачала головой:

– Нет никакого переселения, Вась. Этот набор молекул или волновых схем все время одинаковый. Ты видел Бесселя, как на портрете, потому что это он и есть.

– Какая ахинея! – пробормотал Василий Васильевич. – А я, главное, ее слушаю!..

Тут она, кажется, обиделась.

– Ну и не надо, – сказала Мура. – Сам спрашиваешь, и сам не хочешь слушать!..

Меркурьев встал, прошелся по комнате и взялся за богдыхана с отломленной головой.

– Что ты все ходишь вокруг него?! Зачем он тебе?..

Василий Васильевич приставил к туловищу голову, которая сразу же опять отвалилась.

– Приклеить, что ли? – сам у себя спросил он. – Какую же девушку я должен искать, а? И зачем?

– Я не знаю, – пожала плечами Мура. – Я подумаю и спрошу.

Меркурьев усмехнулся:

– Канта спросишь?

И она кивнула.

– У меня есть клей универсальный, – сообщил Меркурьев. – Я принесу и приклею ему голову. И еще нам нужен градусник.

– Не нужен!

Но Василий Васильевич не слушал. Он сбежал по лестнице, разыскал Нинель Федоровну, очень озабоченную по утреннему времени, и сказал, что Мура болеет и ее нужно спасать. При этом он впился взглядом в доброе морщинистое лицо, словно намеревался найти следы преступного умысла – если кто и подмешивал галлюциногенные препараты в еду, то только домоправительница!

Нинель заохала, закачала головой, произнесла все, что в таких случаях произносят взрослые заботливые женщины в адрес бестолковых детей: что нужно было как следует одеваться – и обязательно надеть шапку! – не таскаться вдоль моря на ветру, надеть носки, а уж если простыла, полоскать горло и нос, вон, хоть содой, полежать на диване под пледом, а Мура с Василием вчера притащились в самую дождину, и так далее.

Она дала ему термометр и сказала, что завтрак принесет в комнату.

– Тебе тоже принести, Вася?

Он подумал и согласился.

– Молока горячего и кашки, да?

Василий Васильевич попросил яичницу с колбасой, булку с маслом и кружку кофе со сливками и сахаром, большую. Она рассмеялась, а он спросил:

– Вы не знаете, где Кристина, Нинель Федоровна?

– Должно быть, в город уехала, – ответила та. – Вещи все здесь, вернется!.. Как бы заявлять не поехала, что перстень-то пропал. Понаедут дознаватели, расследователи, что делать тогда?.. Всех гостей распугают.

– Не распугают, – успокоил ее Василий Васильевич. – Мы все уже прижились, Нинель Федоровна. Или вы новых ждете?

– Так ведь не последний день живем, Вася! А на следующий год кто к нам поедет, если узнают, что здесь воруют?

– Все равно Виктор Захарович дом продает, – осторожно напомнил Василий Васильевич. – Какой следующий год?..

Она посмотрела на него, хотела что-то сказать, удержалась и махнула на него рукой.