— Я ужасная! — продолжала стенать Павлинова, натягивая куртку на свое «концертное» платье и становясь собой, едва они оказались за «сценой». — Ну как я так, а?

— Как «так»? Нормально все! Чего ты завелась? — попыталась Полина то ли успокоить, то ли понять, что происходит.

— Пела ужасно, зонт сволочь, номер провальный… Не, ты хорошо играла, это я все…

— Я и сама знаю, что хорошо играла, — рассмеялась Зорина, — и ты хорошо пела. Уймись, а!

— И аппаратура у них дерьмо!

— М-м-м… — Полина поежилась, натянула капюшон и спрятала руки в карманы. Промозглый, влажный ветер пробирал до костей.

— Зорина, чё ж я бестолочь такая, а?!

— Домой?

— Торопишься? — обреченно вздохнула Павлинова.

— Нет. Вдруг тебе надо.

— Ближе к концу «Мета» будет. Я бы послушала.

— Что за «Мета»? — спросила Полина и тут же вспомнила. Рождественский рейс. Замерзший поезд в степи и парни, горланящие песни. Мирош, кажется… Приглашал на выступление. Шанс? Она усмехнулась, шлёпнула себя по лбу, демонстрируя осведомленность, и согласно кивнула. — Ну давай послушаем.

— Ты забыла? В том году на День Независимости выступали! Или ты, как обычно, у матери торчала?

— Тогда мы назывались «КоМета», — вдруг раздалось за По́линой спиной. Совсем рядом. И так неожиданно, что она едва не подпрыгнула. Впрочем, быстро пришла в себя и обернулась:

— Креативно.

Без шапки. Снова. С краснеющими кончиками ушей, только теперь коротко стриженый. А она, кажется, помнила густую отросшую шевелюру. И смеющиеся чуть зажмуренные глаза. Они и сейчас и смеялись, и жмурились. Улыбка на тонком лице пробивалась сквозь дурацкую рыжеватую щетину, делавшую его старше. Он был легко одет — в тонкую кожанку, джинсы и перчатки без пальцев. Мирош, кажется? Мирош.

— Ты Павлинова или Зорина? — выдал он в следующее мгновение, глядя прямо на нее.

— Иванова. Тебе зачем?

— Играешь хорошо.

— Спасибо. А мы решили остаться тебя послушать.

— Неужели! — хохотнул он. — Я тебя зимой ждал.

— А вы знакомы, что ли? — подала голос Лёлька, наблюдавшая за их диалогом, как за воланчиком в бадминтоне.

— Некоторым образом, — отозвалась Полина.

— Если бы я тогда знал, что ты играешь, я бы тебя позвал с нами выступать, — широко улыбнулся Мирош.

— Эта детка выступает только со мной! — ехидно улыбнулась Павлинова, показав клычки. — Если у вас Гапон в клавишниках, то Зорина вам без надобности.

— Сравнила божий дар с яичницей.

— Вообще-то я выступаю только с собой, — вклинилась Полина.

— Так Зорина или Павлинова? Учти, теперь все равно найду.

— Зачем? — повторила Поля свой любимый вопрос.

— Я тебя без шапки узнал, а видел раз в жизни. Вдруг судьба?

— Судьбу мы обсудили еще в прошлый раз.

— Честно? Не помню.

— Девушка тебя отшивает, — пояснила Лёлька, кажется, готовая ринуться в бой. — Чё непонятного?

Мирош взглянул на нее и негромко рассмеялся. Ему, по всей видимости, все было понятно. Только вот о присутствии вокалистки он как-то успел позабыть. С той секунды, как в голове прострелило узнавание, никакого голоса не было. Никакой девушки с зонтиком тоже. Была абсолютная музыка, сливающаяся с его измерением. Клавишница была со светлыми волосами, которые шевелил ветер. Это к ней он шел, бросив ребятам мимолетное «ща приду».

Потом снова повернулся к Полине и негромко сказал:

— Зима закончилась, Снежная королева должна была либо растаять, либо улететь на север.

— А мне тут нравится, — улыбнулась она.

— Тогда почему не таешь?

— Так потому что нравится!

— Л — логика. Снежным королевам метеоусловия нипочем? Похрен там, что температура плюсовая?

— Хромает твоя логика.

— В чем?

— Я не Снежная королева.

Он хитро прищурился и наклонился к ней пониже, чтобы их лица оказались друг напротив друга. Успел зацепить льдинки в ее глазах. Такие, которых хотелось коснуться пальцами, забрать на ладонь и смотреть, как те, отогреваясь от тепла кожи, превращаются в воду.

— Ты не говоришь, как тебя зовут, значит, буду называть, как хочу.

— А ты не спрашивал.

— Ты была против анкетирования.

— Я была против подробностей.

— Павлинова или Зорина?

— Зорина.

— Значит, Полина, — расплылся он в улыбке и негромко протянул: — «Поліна, я на колінах!»

— Я окончательно утратила нить разговора! Что вообще происходит?! — прорычала Лёлька. Она никогда не могла заткнуться и промолчать, когда надо было и заткнуться, и промолчать.

— Ничего не происходит, — пожала плечами Полька. — Просто разговариваем.

Лёля закатила глаза и хлопнула подругу по спине.

— Детка, чтоб ты понимала, к тебе подкатывает солист группы «Мета» — сам Мирош! Я бы на твоем месте взвизгнула и дала ему свой номер телефона.

— А лучше сразу Стаса, да? — негромко спросила Полина у подруги.

— Бестолочь, — констатировала Павлинова и обратила свой взор на смеющегося Мироша. Вряд ли он мог разобрать про Стаса. Музыка орала так, что они и себя с трудом слышали. Но, тем не менее, он разобрал. Виду не подал. Только проговорил, вновь перекрикивая грохот от колонок:

— После нашего выступления не уходи́те никуда, ладно?

— Холодно…

— Мы быстро. Поедем греться. Я про клавишницу — серьезно.

— У меня иные планы.

— На сегодня или на жизнь?

— На собственные руки.

— Черт, если бы тогда в поезде я знал, что у тебя такие руки!..

— Вот это сейчас прозвучало двусмысленно, — расхохоталась Лёлька.

— Успокойтесь оба! — вслед ей рассмеялась и Полина. — Мои руки — только мои!

Ее смех был настолько зво́нок и искренен, что даже ветер не мог не отозваться, резко, порывом сбрасывая капюшон с головы в ответ на переливы голоса. Подхватил светлые локоны, заставил рассыпаться по лицу. И Полина, не переставая смеяться, вынула из карманов замерзшие руки, чтобы убрать их с глаз.

Иногда ветер мудрее всего на земле. А его проказы — ради единственной секунды, когда время останавливается, давая свободы на целую вечность. И в этой вечности — ярко-зеленый взгляд, устремленный прямиком на ее ладони. Так, что она чувствует. Не может не почувствовать. Так, что хочется вновь спрятать их в карманы — но вовсе не от холода. Так, что пальцы вздрагивают на одно мгновение. Мимолетное, как набегающая на берег волна.

Вечность обрывается.

— Мирош! Мирош! — заорал хриплый голос за их спинами. И через мгновение тяжелая ладонь опустилась на его плечо. Рядом, на целую голову выше, оказалась чья-то мохнатая морда с татуировкой на шее, виднеющейся из-под бороды. — Нам петь через десять минут, ты опять по бабам. Кто такие?

Что-то в Мирошевом красивом нервном лице дернулось. Он повернул голову и усмехнулся.

— Коллеги по цеху, Гапон.

— А-а-а… — Гапон вмиг потерял интерес, окинув взглядом по очереди сначала Лёльку, потом Полину. Не понравились, стало быть. А потом усмехнулся: — Пошли, пацаны ждут.

— Да иду, — отмахнулся Мирош, стряхнул с себя чужую руку, быстро взглянул на Зорину и проговорил: — Правда… подожди, мы отыграем и поедем… в тепло.

Она промолчала и проводила его долгим взглядом, пока он не затерялся среди других участников акции, толпившихся под сценой. Изредка выныривала лохматая голова Гапона, и можно было предположить, что и Мирош где-то рядом. Но Полина продолжала высматривать его, сама не зная зачем. Словно он привязал ее к себе, или запустил какую-то неведомую ей программу внутри нее самой. А ведь она и видела его всего два раза.

— Странно… — пробормотала она вслух и очнулась от звука собственного голоса.

— Зорина, пошли кофе возьмем, сейчас сдохну от холода! — стенала рядом Лёлька, кутаясь в куртку и не согреваясь. — Я бы еще кукол посмотрела, там девчонки утром лоток раскладывали со всяким хэндмэйдом. Денег нет, хоть полюбуемся.

— Как можно хотеть всего одновременно? — беззлобно удивилась Полина. — Сама же решила остаться, теперь ворчишь, что замерзла. Пошли за кофе.