Сначала Партридж посчитал этого человека лжецом, но сейчас… Сейчас уже не был уверен. Может, он действительно был богат. А может, просто слишком долго копался в темноте, как крот.

— Нет, человек должен быть независимым, — произнёс Гиббонс, — иначе его, как гуся, обязательно зажарят и подадут на стол. Я рад, что ты здесь не ради меня, странник. Ничто так не портит человеку жизнь и душу, как золото. Да, то, что ты видишь вокруг себя, — это люди, которые работают до упаду, чтобы не заниматься честным ремеслом. А это совсем не легкая жизнь, странник.

Он одним глотком допил пиво, бросил на стойку несколько монет, и его стакан вновь тут же наполнили.

— Да, странник, если ты работаешь на компанию, то должен выполнять ежедневную норму. Если ты этого не сделаешь, тебя уволят в тот же день, и никто даже глазом не моргнёт. Десять часов в день в этих шахтах, которые горячее, чем задница самого дьявола. Размахивать киркой, пока мышцы не превратятся в желе. Ручка кирки так чертовски горяча, что от нее можно прикурить сигарету. Да, странник. Вокруг тебя — жара, давление и вдыхание этого мерзкого воздуха, пока легкие не наполнятся пылью, а судороги не станут такими сильными, что ты не сможешь стоять на ногах несколько дней. Черт. А потом из-за какого-то криворукого идиота, не умеющего пользоваться взрывчаткой, случается обрушение. Ты падаешь на двести метров в заполненный водой отстойник. Или в карман с кипящей водой и обваришься красивее, чем новоанглийский омар. Черт возьми, странник, ты когда-нибудь видел, чтобы человека так поджаривали? Нет? Ну и хорошо, да благословит тебя Господь. Ты никогда не сможешь забыть этот запах.

Партридж молча смотрел на него. Гиббонс был удивительным человеком. Он говорил без остановки, выдавая слова пулемётной очередью. Но он полагал, что любой человек, который день за днем работает на этой проклятой земле, имеет на это право.

— Не очень-то похоже на хорошую жизнь, — только и смог сказать Партридж.

Старик улыбнулся.

— Нет, но это единственное, что у меня есть. И я цепляюсь за неё, как дерьмо за волосатую собачью задницу.

Партридж допил пиво.

— Знаешь местечко под названием «Египетский отель»?

Гиббонс удивлённо прищурился.

— Черт возьми, да! Лучшие стейки в городе! И самые интересные представления! А женщины… — он поцеловал грязные кончики пальцев, — красавицы! Просто красавицы! Но если у тебя нет денег, странник, то может туда не соваться. Потому что они не пускают бесплатно.

— Бывал там?

— Однажды, странник. Только однажды. Бросил триста долларов на женщину и еще триста — на азартные игры. Ах, что это была за ночь! — Старик прямо-таки светился от воспоминаний. — Что за ночь! Ха! В наши дни мой бизнес переменчив, но время от времени он поднимает голову и становится выше и горделивее, чем флагшток в зимнюю ночь. Откуда ты родом, странник?

Партридж подумал, не солгать ли ему, но не увидел в этом смысла. В этом колышущемся море тел, которое представлял из себя Дед-крик, он сильно сомневался, что его узнают или даже будут искать.

— Из Юмы. А ты?

— Из Седоны. У меня там была неплохая конная ферма. Неплохо справлялся. И галантерея тоже. Ты можешь представить меня лавочником, странник? — Гиббонс взорвался с искренним смехом. — Но это правда! А потом я почувствовал вкус золотой лихорадки. Сказал старухе, что иду гулять, и больше не вернулся! Ха! Конечно, теперь ей все равно, потому что она богата. И всё еще живет в Седоне. Ты когда-нибудь был в Седоне, странник?

Лицо Партриджа помрачнело, а глаза сузились.

— Да, был. Однажды. Только однажды.

* * *

Они въехали в Седону жарким июльским днем: Нейтан Партридж, Малыш Кирби, Мексиканец Джо Авилла, братья Вебб и Заика Джонни Блант. Солнце тлело в туманном желтом небе, как раскаленный уголь. Воздух был мертвым и застоявшимся. Здесь не пахло ничем, кроме пыли и отчаяния. Было слышно, как хрустит трава и тает сырец. Партридж видел лошадей, томящихся у корыт, и собак, растянувшихся под навесами, многие из которых сходили с ума от жары в собственных шкурах.

Все члены банды Гила-Ривер были одеты одинаково — в черные пальто и шляпы с плоскими полями того же цвета. Одеваться одинаково было идеей Кирби; он полагал, что любые свидетели перепутают показания, если придётся рассказывать про нескольких мужчин, одетых одинаково. Остальные не были в этом уверены, но не стали возражать.

Никто в городе не обращал на них особого внимания, пока они проезжали мимо салунов, гостиниц и конюшен. Те, кто находился на пыльных улицах, спешили покинуть их и укрыться в тени. Несколько человек наблюдали за ними со скамеек на дощатых тротуарах, но без особого интереса.

Последние три месяца они выслеживали банду охотников за головами Пирса — тех самых, что напали на них в составе отряда шерифа на Солт-Ривер.

Кирби узнал, что трое из них были убиты во время перестрелки, а четвертый умер вскоре после этого. Но до них также дошли слухи, что не менее восьми их членов все еще живы и работают вместе. И всё ещё действуют как нечто вроде «крыла Пинкертона по соблюдению правопорядка», преследуя конокрадов и грабителей банков, проникая в их банды везде, где это возможно.

— Недолго им осталось, — сплюнул Кирби. — Пусть готовятся. Эти сукины дети — ходячие мертвецы, и им просто должен кто-то напомнить об этом, ткнув железом в брюхо.

И вот их отряд приехал сюда.

Они проследили за ними до салуна в Седоне под названием «Белая шпора». Он принадлежал одному из охотников — парню по имени Скиннер. Именно здесь охотники за головами проводили свою операцию. Это было их укрытие и место перегруппировки, где они зализывали раны и держали разыскиваемых преступников.

И именно здесь, решил Кирби, они встретят свою смерть.

Итак, в тот роковой день, который был жарче, чем мексиканский перец на сковороде, банда Гила-Ривер въехала в город и осторожно проехала через него, пока не добралась до захудалого отеля под названием «Доновер Хаус» и магазинчика прямо рядом с ним.

Рядом пролегала изрытая колеями грунтовая дорога мимо загона, кузницы, китайской прачечной и конюшни. Прямо за углом виднелась «Белая шпора».

Салун располагался в двухэтажном здании по соседству с офисом испытателя. За домом стояла конюшня. Она была выветренной и серой, как пепел; обшивка давно покоробилась и раскололась. Три или четыре лошади грелись на солнышке снаружи, и их шерсть практически шевелилась от жужжащих и ползающих мух.

— Это здесь, деревенщина, — сказал Кирби, когда они проходили мимо. — Одно большое кладбище для наших друзей.

Они все вспомнили о своих погибших товарищах — о тех несчастных, убитых в результате коварных махинаций Пирса с законом.

Прескотт Джексон, Вилли Бой Хортон и Колтрейн.

Теперь все мертвы, как кости в канаве. Мертвы, но наверняка не забыты. Это было видно по глазам банды Гила-Ривер, когда они спешивались и привязывали лошадей к коновязи: суровые и бесстрастные, безжалостные и жестокие.

Они подошли к облупившейся двери «Белой шпоры».

Кирби шел впереди. Он попытался открыть ее, но она была заперта.

Рядом с дверью была прибита табличка:

«ВЫПИВОНА БОЛЬШЕ НЕТ.

МОЖЕТ, БУДЕТ ЗАВТРЕМА.

А МОЖЕТ И НЕ».

— Виски больше нет, — произнёс голос за их спинами.

Все обернулись и увидели мальчика лет одиннадцати-двенадцати, одетого в пропотевшую хлопчатобумажную рубашку и сапоги на три размера больше, чем нужно. У него было ангельское, милое личико и широкая улыбка.

— В «Белой шпоре» закончился виски, — повторил он. — Несколько дней не будет. Но вы можете…

— Мы ищем наших друзей, сынок, — сказал Партридж. — Товарища по имени Скиннер и его шайку. Знаешь о них?

— Конечно! Они же охотники за головами! Они преследуют разбойников и преступников! — Мальчик явно гордился этим фактом, и, как предположил Партридж, такие люди ему казались выше бога. — А вы законники?