Я раздражаюсь, оттого что Вишня все о своем, о Сашечке, пропади он пропадом, и ни слова не скажет по поводу моей новости. Про папу. А потом вспоминаю, что я ведь так и не написала ей ни о чем, только все время собиралась. И сейчас не скажу, не получается. Перебираю слова, выстраивая в предложения, и еще больше убеждаюсь, что, как ни произноси, все равно выходит по-дурацки. Как у мамы вчера – патетично и надрывно, и воспринимается не правдой, а обычным глупым розыгрышем.

Вишня легко делится придуманной радостью, которая на самом деле такая ерунда, а я молчу о важном. Хотя очень хочу узнать ее мнение, хочу, чтоб она заахала, изумилась, поразилась, испугалась. Сказала, округлив глаза: «Агата! Да ладно. Не может быть! Как он мог?! Это нечестно, это непорядочно, это подло, это сволочно! Но, я уверена, он передумает и скоро вернется».

Смотрю на нее с надеждой. Пусть она сама заметит, спросит, не случилось ли у меня чего, почему я выгляжу странно. Может, хоть тогда получится все рассказать.

– Тебе меня не понять, – вздыхает Вишня. – У тебя Игорек есть.

Точно, у меня есть Игорек. А я и не вспомнила. Но у Вишни тоже могло быть, и даже почти случилось. С Эльдаром из девятого «Б». Но, само собой, не сложилось, потому что Вишнины мозги безнадежно забиты Нестеровым, и никому пока не удалось его оттуда выковырять: ни мне, ни бедному отвергнутому Эльдару. Хотя, по-моему, он гораздо симпатичнее и приятнее Сашечки. Подумаешь, немного помладше. Но Вишню так легко не переубедить.

А я, наверное, выгляжу недостаточно странно. Как всегда. По мне не определишь, случилось что у меня или нет. То есть можно считать, что и не случилось. Все нормально. Не заморачивайся, подруга.

На перемене подгребает Игорек.

– Ты почему не отзываешься? Я тебе кричу.

– Я не слышала.

Он кладет ладонь мне на талию, наклоняется и целует торопливо. Даже и не целует, просто касается моих губ своими.

Почти сразу натыкаюсь на взгляд Сони Межибовской. Она из того же десятого, что и Вишнин Нестеров. Щурится прицельно, не скрывает неприязни. Прямо чувствую уколы, будто она упоенно тычет в меня булавкой и специально старается, чтобы получилось побольнее.

И как ее сюда занесло? У них сейчас урок в противоположном конце школы. Неужели за Игорьком притащилась? Знаю, что Межибовская давно по нему сохнет, а я для нее словно кость в горле. Да и плевать. Отворачиваюсь.

– Увидимся вечером? – спрашивает Игорек.

– Ладно.

Мы встречаемся чуть меньше месяца. Игорек учится в одиннадцатом. Он высокий и вполне симпатичный. Ну, по крайней мере мне так кажется. Вообще-то я давно знала, что он есть, но никогда не думала о нем в плане отношений, все как-то само собой получилось.

Гуляли с Вишней, наткнулись на одноклассницу. Она была не одна, со своим парнем и с Игорьком. Посидели на лавочках на детской площадке, потрепались, а дальше получилось, как в уравнении, в котором переменные переносятся, складываются, сокращаются.

Сначала отвалилась одноклассница и ее парень, а Игорек отправился провожать нас с Вишней. Потом отвалилась Вишня – только потому, что ей оказалось ближе. Мы остались вдвоем, дошли до моего дома, еще немного поболтали. Никто ни на что не рассчитывал, планов не строил. Просто так сложилось.

Вечером таскаемся с Игорьком по улицам. Гуляем. Держимся за руки, но я почти не чувствую прикосновения, будто сжимаю не живую теплую ладонь, а ремень от сумки. Я вообще его не чувствую. Он беспрерывно трындит о чем-то, а я не слышу, слова пролетают мимо. Игорька устраивает, что я не перебиваю, и он треплется и треплется все увлеченней, надеясь, что мне интересно.

Не вникая в смысл, по каким-то особым интонациям улавливаю вопросы, мычу неопределенно в ответ. Можно расценить и как «да», и как «нет» – нужное подчеркнуть. И кажется, еще ни разу не прокололась. А в голове одни и те же мысли, которые вытесняют все прочее.

Неужели это реально? То, что папа ушел. Насовсем. Собрал вещи и просто ушел, без долгих разговоров, без выяснения отношений, поставив нас перед свершившимся фактом и не дав возможности не согласиться.

Получается, наше с мамой мнение, наши желания вообще ничего для него не значат. Совсем ни чуточки, ни капельки. Сам придумал, сам решил, а мы ни при чем, вот нисколько. Разве это правильно?

Почему-то именно сейчас приходит отчетливое понимание, что каждое твое действие, даже незначительное, отражается не только на тебе, но и на ком-то еще. Сильнее всего на том, кто оказывается поблизости. А уж значительное – тем более.

Вот, например, если я сейчас остановлюсь, без причины, просто в голову пришло, то и Игорьку придется остановиться. Или сильнее потянуть меня за руку, чтобы сдвинуть с места. И он обязательно спросит: «Что это с тобой?», хотя в данный момент и не собирается ничего подобного делать, и не предполагает, что придется.

А папа хоть чуть-чуть думал, как отразится его поступок на нас с мамой? Что почувствуем мы? Мне кажется, нет. Какое дело до других, если ты для себя всего важнее? Я же тоже в первую очередь думаю о себе, а об остальных… обычно совсем не думаю.

Не думаю о маме, когда задерживаюсь и понимаю, что надо бы ей позвонить, предупредить, но мне неохота, не вижу поводов для волнения. Ну что со мной может случиться?

Не думаю о Вишне, которая носится со своей вымышленной любовью как с писаной торбой. А ведь для нее она реальна, по-настоящему реальна. Ее чувства и переживания – все живое.

Не думаю об Игорьке, который рассказывает о чем-то для него важном, а я не слушаю – голова занята совсем другим.

А ведь я надеялась: буду с ним – и все ненужные мысли отступят. А получилось наоборот. Это Игорек где-то там вдалеке. Он приближается, только когда начинаем целоваться.

Игорек с силой притискивает меня к себе, приникает к губам, нетерпеливо и жадно. Существую лишь осязанием, тону в горячей волне. Да только недолго. Опять меня выбрасывает на поверхность, как пробку.

Мысли все перебивают, даже поцелуи превращают в мерзко-нелепую смесь движений, тактильных ощущений и слюней. Тут же появляется осознание: Игорек не просто меня обнимает, он лапает мою задницу. Его плотно прижатые ладони медленно скользят вниз, пальцы судорожно сжимаются. А я едва не подпрыгиваю. Меня передергивает, до мурашек. Это не возбуждение. Это отвращение. Понимание, что нет тут никаких эмоций, никаких чувств, только гормоны и физиология, а Игорьку в принципе без разницы – чья, главное – задница.

– Э! Не слишком зарвался?

Отталкиваю его, а Игорек в ответ хмыкает, надувает губы и сопит возмущенно:

– Ну чё ты… как маленькая?

Убирает руки за спину, но во взгляде прежнее томление, не спрячешь. А он и не пытается, предлагает:

– Пойдем ко мне. Домой. У меня сейчас никого нет. Родители свалили в гости, теперь долго не явятся. А даже если явятся, все равно в таком виде, что им уже ни до чего. – Он неосознанно прикусывает верхнюю губу, и та блестит влажно. – Пойдем, а?

– Зачем? – нарочно спрашиваю и жду, что Игорек ответит.

Он, конечно, не решается сказать прямо, только произносит мое имя, таинственно и многозначительно, и тупо лыбится. Старательно транслирует мимикой и взглядом: «Будто сама не понимаешь?»

Я понимаю. Точнее, прекрасно знаю с самого начала. А Игорек – нет. Не знает. Ничего. Все прочее для него не имеет значения. Ему даже в голову не приходит, что мои мысли могут быть заняты совсем другим, что меньше всего сейчас я думаю о том, как расстаться с моей никому не нужной девственностью.

– Агата, – теперь он почти пропевает мое имя, с придыханием тянет «а». Сразу следом тянет руку. Фантазия уже разгулялась. Гипнотизирует взглядом: «Ну, соглашайся! Скажи: “Да. Да. Да!”».

– Да пошел ты.

Пытаюсь уйти, но он вцепляется в локоть, рывком возвращает к себе. Еще и другой рукой обхватывает, опять старается прижать. Не обращает внимание на мое сопротивление. Нет. Воспринимает его по-своему.

– Ну ладно, поломалась для виду. Я оценил. Может, уже и хватит?