– И зря стесняются, между прочим. – заметил Шурик, – Это только кажется, что мы тут фигней страдаем и в солдатиков играем; а на самом деле мы проводим серьёзные исторические изыскания. Патриотизм, опять же!
Пока молодые люди наперебой нахваливали своё хобби, Алиса гадала, как перевести разговор на интересующую её тему? А именно – куда исчезли эти двое вместе с загадочным бароном? Размышления прервала мелодичная трель в сумочке. Так, кто там… Глеб? Ему-то что надо? Алиса, извинившись перед собеседниками, отошла в сторону:
– Слушаю.
– Привет, дорогая, – как ни в чём ни бывало, сказал Глеб, – Я стою у под дверью с цветами, а тебя нет!
– Я на загородном выезде. Заказ от киностудии, снимаю исторических реконструкторов. Это в Подмосковье, так что извини, буду не скоро.
– Когда? Я подъеду.
– Не стоит, Глеб, я буду уставшая: в душ и спать.
– А завтра?
Алиса заколебалась. Она ещё не разобралась своих чувствах к Глебу. А, если уж быть совсем честной, просто не думала о нём: новое расследование занимало все мысли начинающей журналистки.
– Глеб, у меня сейчас очень много работы, понимаешь? Давай созвонимся в воскресенье, ок?
– Алиса, ты же знаешь, что по воскресеньям я бываю у родителей, – укоризненно сказал Глеб.
В груди Алисы поднялось раздражение:
– Как хочешь. Значит, не будем созваниваться вовсе. – резко бросила она, и тут же пожалела о сказанном.
– Я позвоню в субботу в шестнадцать ноль-ноль, – невозмутимо ответил Глеб и дал отбой.
– Алиса, а у вас есть планы на сегодняшний вечер? Поинтересовался Шурик, явно слышавший телефонный разговор.
– Собираюсь поехать в Москву.
– А потом?
А что, можно бы и сходить с этим Шуриком в какую-нибудь кафешку – заодно и порасспросить его об исчезнувших. Совместить, так сказать, приятное с полезным.
– А потом… пока особых планов нет. Кажется.
– А давайте вместе сходим куда-нибудь? Вот я сегодня вечером совершенно свободен, в отличие от иных товарищей, обремененных женами и младенцами.
И Шурик победно покосился на Тимура.
– Что ж… – Алиса сделала вид, что задумалась. – Почему бы и нет? Уговорили.
А про себя злорадно подумала: «Вот так тебе и надо, Глеб – и не воображай, что я буду с готовностью подстраиваться под твой, расписанный на неделю вперед режим!»
XIII
Июль 2015-го года
Нет ничего лучше послеобеденной беседы.
– Где будем ужинать?
В гусарском мундире Шурик смотрелся гораздо круче, чем в джинсах и рубашке. Импозантнее, что ли, мужественнее?
– Давай так: я не люблю ни пафосные кабаки, ни дешёвые гастритники, но есть, тем не менее, хочу очень.
«А вот Глеб очень любит пафосные рестораны, – подумалось вдруг Алисе, – и не потому что там какая-то особенная кухня, а потому что «статусные».
– Я знаю неподалёку одно прикольное местечко, – задумчиво протянул Шурик, – но там своеобразная музыка.
– Своеобразная – это как? Надеюсь, не авторская песня? Или шансон? Бр-р-р..
– Ещё хуже, – почему-то рассмеялся Шурик, – рискнешь?
– Учти, если мне не понравится – встану и уйду, и неловко мне не будет.
– Да не вопрос!
– Тогда договорились. Веди!
Кафе «Керубино»… Тут что, поклонники Бомарше собираются?
Интерьер, и правда, своеобразен: эдакое смешение эстетики комедии дель-Арто и стимпанка. Публика достаточно пёстрая. Масса небольших зальчиков, лесенок, переходов, в нишах которых пристроены столики на двоих. В одном из зальчиков – действующая выставка какого-то фотографа.
– Ого, вот это я понимаю, постмодернизм! – воскликнула Алиса, указывая на экспозицию.
– А у тебя выставки бывают? – поинтересовался Шурик, учтиво отодвигая стул.
– Пока училась, несколько раз были, а сейчас некогда этим заниматься. К тому же, далеко не всегда работа фотографа – творчество.
– Как сегодня, например?
– Сегодня? Ну, может быть пара фотографий чего-нибудь да стоят, – я имею в виду не вас, а композицию и прочую специфику. Как фотки для кастинга нормально, как самостоятельные произведения фотохудожника – скорее нет, чем да. Сегодня у меня «день ремесленника», а не «день художника».
Внизу заиграла музыка. Скрипки! Играют что-то современное, но на старинных инструментах. Точно, постмодернизм и есть, она не ошиблась.
А Глебу нравятся песни про любовь. И чтобы шоу, подтанцовка, чтобы кабаре и попса…
– Ты художник? – вдруг спросила девушка.
– Нет, что ты! Я – айтишник. Программист, не админ какой-нибудь.
– А я думала, что все айтишники сутулые, бородатые, носят очки и едят только пиццу. – Алиса «включила блондинку».
– У нас есть и такие. – усмехнулся Шурик, – У них ещё и пузо растет. Спасибо верховой езде и вообще реконструкции, не дает расслабляться и зарастать бородой.
– А вот усы есть, и очень миленькие! – продолжала «блондинить» Алиса.
– А как иначе: гусар – и без усов! – Шурик картинным жестом подкрутил мужское украшение. – Да нам и по штату в полку положено!
– Верно, ваши все с усами – припомнила девушка. – Хорошо хоть бороды вам не положены по штату!
– Это у французов бороды, у тех, кто шьётся на сапёров – продемонстрировал эрудицию Шурик. – У них в истории так и было: если сапёр – значит непременно бородатые, в белом кожаном фартуке, медвежьей высоченной шапке и с топором. Да ты и сама видела – на манёврах был сапёр из третьего гусарского. Помнишь, такой, в сером мундире с красными шнурами?
– Чисто гном – хихикнула Алиса. Она, конечно, запомнила этот колоритный персонаж. Даже удивилась, до какой степени борода не сочетается с привычным по фильмам образом гусара. Скорее уж, махновец из «Свадьбы в Малиновке»!
– Точно. А у русских офицеров могут быть бакенбарды. Если человек пожилой, то круто смотрится, хотя и несколько несовременно…
– Шурик, а расскажи мне поподробнее про этого замечательного барона. – сменила тему Алиса. – Понимаешь, уж очень здорово он подходит для одного из эпизодов фильма. Прямо как с эскиза нашего художника-постановщика сошёл, настоящая находка! Если я его не отыщу – главреж мне ни за что не простит!
– Дело в том, что я про него почти ничего не знаю. Он и появлялся-то всего пару раз. Сначала его заприметили на фестивале «Времена и эпохи» в парке Коломенское прошлым летом. Барон явился туда в форме восьмидесятых годов девятнадцатого века. Рановато по эпохе, но сделано всё «от и до». Полное ощущение реальности, понимаешь? Вот если совсем честно, то поставь меня рядом с ним, и сразу будет видно, что я – ряженый, ненастоящий. А на нем всё сидит, как влитое! И дело даже не в пошиве, а в том, как всё это носишь. Мне привычнее вот так, в джинсах, и это, конечно, чувствуется – а он в этом мундире будто родился!
– Значит, словно из девятнадцатого века пришёл? – задумчиво спросила Алиса.
– Во-во, в самую точку! Такого эффекта достоверности может достичь только очень опытный реконструктор с большим стажем. И такие в наших кругах все наперечёт. Таланта, не скроешь, как говорится! Сама подумай: если человек столько сил, умений, денег, наконец, вложил в своё хобби – зачем ему прятаться? К тому же мундир – мундиром, а многие вещи только в общении с себе подобными вырабатываются: стиль поведения, навыки верховой езды, в конце концов! Не как у спортсмена, заметь – как у военного, армейского кавалериста! И это при том, что в Алабине он не служил – проверяли, у нас есть люди оттуда.
– Может, из президентских конных гвардейцев? – предположила девушка. По молодости лет она понятия не имела об Алабинском кавалерийском полке, созданном некогда для съёмок батальных сцен. А вот разводы конных караулов в Кремле не раз видела по телевизору.
– Сомнительно. – покачал головой Шурик. – Они ведь тоже известны. Да и сколько их – пара сотен? И потом, видела, у него усы? А у президентских кавалеристов лица бритые, так уж им полагается. Есть, правда, ещё конная полиция. Мы спрашивали ребят, которые там служат – они барона в глаза не видывали. К тому же, конных полицейских учат по-другому…