Из цикла «Дилетантские детективы с животными»

Я ненавижу енотов!

– Нет, нет, Эсмеральдочка, тебя я очень люблю. Сейчас мы с тобой сделаем промывание желудка, а там и доктор Женя приедет, даст тебе таблеточку и животик болеть перестанет. Эсмеральдочка хорошая, Эсмеральдочка у нас замечательная. И где ты только эту пакость отыскала, паршивка?

Это я плохих енотов не люблю, точнее не считаю их домашними животными. Представьте себе десятикилограммого хищника очень умного, очень ловкого, с маской гангстера на морде, гибкостью прирождённого форточника и лапами профессионального взломщика. Для очаровательной Эсмеральды не существует закрытых окон и дверей. Щеколды, крючки, задвижки, шпингалеты – для этого создания просто игрушки.

– Да не крутись ты, чудище бестолковое! Надо скорее вымыть всю эту дрянь из твоих кишочков, в то доктору Жене и лечить будет некого.

Нет, одной мне не справиться. Слишком Эсмеральда бодра для умирающей. Ещё и кусается!

Я схватила мобильник.

– Ленка, срочно беги ко мне!

– Тётя Ира? – Отозвался сонный голос. – Тётя Ира, ты на часы смотрела? Сейчас, к твоему сведению, шестнадцать минут четвёртого. Ночи, осмелюсь напомнить. В такое время приличным девушкам не звонят.

– Дуй ко мне, приличная девушка! Эсмеральда умирает!

– Бегу!

Вдвоём нам удалось наладить систему промывания, при этом "умирающая" так вопила и визжала, что моя фокстерьерка с пышным именем Фокстрот крутилась у наших с Ленкой ног, время от времени деликатно покусывая за пятки, напоминая, что животных мучить нельзя.

В это время в дом вошёл ветеринар Евгений Васильевич Седых. Фокстрот бросилась на него со злобным лаем, по собственному опыту зная, что ничего хорошего от ветеринаров ждать не приходится.

Доктор Женя небрежно отодвинул, захлёбывающуюся лаем, собаку и шагнул к столу.

– Ну что тут у вас?

– Подозреваю отравление крысиным ядом. Судя по симптоматике – крысидом.

– Где она его достала, поганка этакая?

– Спроси у неё.

***

Я начала не с начала, поэтому многое придётся объяснять в наших весьма запутанных отношениях. Пожалуй, пора исправить эту ошибку.

Жили-были две девочки: Машка-Ромашка и Ирка-Пронырка. Нас так с самого детства и называли. Машка была хорошенькая: круглое чистое личико окружённое венчиком светлых волос, огромные голубые глаза, опушённые роскошными ресницами, ладная фигурка. Мало, кто проходил мимо, не обратив внимания, на это чудо.

Я же была совершенно другая. Узкая мордашка с тёмными, почти чёрными глазёнками, мышиного цвета волосы, тельце, скорее подходящее кузнечику, а не человеку. Основным моим свойством, за что я и получила своё прозвище, было неуёмное любопытство. Я исследовала окружающий мир всеми, доступными мне способами. О своих открытиях, полученных путём наблюдений или вычитанных из книг, я делилась с Машкой. Так слушать, как Маша, не умел никто. Она ходила за мной, открыв рот, так ей было интересно. Иногда к нашему дуэту пытался примазаться кто-нибудь ещё, но подруга ревниво отгоняла всех – мои рассказы должны были принадлежать только ей.

Все детсадовские и школьные годы нас невозможно было представить по отдельности, но потом судьба, как это часто бывает, развела нас. Нет, мы никоим образом не ссорились, более того встречались при первой же возможности, но к сожалению этих возможностей становилось все меньше.

Я поступила в медицинский институт, Машка – в юридический. Почти одновременно мы вышли замуж. Я за профессора Кирилла Петровича Величевского, с которым мы сошлись на теме трансплантологии новорождённых, а Маша – за недавно овдовевшего олигарха Михаила Сергеевича Громухина, у которого за два года до этого конкуренты убили беременную жену. Потом у нас с Кириллом родился Илюша, а у Михаила с Машой через месяц родилась Леночка.

Мы с Кирюшкой иногда подумывали о втором ребёнке, но всё было как-то некогда. Ординатура, аспирантура, кандидатская диссертация, потом докторская. Причем, чем больше я углублялась в тему, тем более интересные горизонты открывались. Пятеро аспирантов, которые работали со мной, чуть не в глаза называли меня ведьмой, обвиняли в отсутствии у них личной жизни и нормальной работы органов пищеварения. Кирюшку я вообще почти не видела, он шлялся по разным международным конференциям, как бездомный пёс по помойкам, но клятвенно обещал мне сделать ребёнка по скайпу, едва мы совпадём по времени, которое можно считать приличным для этого процесса.

Миша с Машей на всякую ерунду не отвлекались, и вскоре осчастливили человечество близнецами Гришкой и Маришкой. При появлении этих малышей Машка-Ромашка и забыла всю эту юриспруденцию, как страшный сон и занялась исключительно детьми. Её детишки – красивые, умненькие, воспитанные просто украшали собой наш несовершенный мир. Я любовалась ими, и думала, а может быть надо жить так.

Но снова вылезала какая-то проблема, и надо было заниматься ею.

Маша была уже немолода, когда решилась на четвёртого ребёнка, и тут судьба, до этого баловавшая эту семью, решила, что пришло время сделать гадость. Никишка родился с тяжёлой патологией почек.

Можете обвинять нас в своячестве, в особом отношении к друзьям и прочих грехах, но мы с Кириллом подняли на уши всех, и кратчайшие сроки нашли девочку-отказницу, чьи показатели идеально подходили Никите.

Операцию проводил сам Кирилл, и, разумеется, она прошла удачно, потому, как у Великого Трансплантолога Величевского неудач ещё ни разу не бывало, а девочку Громухины тут же удочерили, и хотя она была явной мулаткой, назвали Наташенькой.

К чести Михаила и Маши никаких различий между детьми они не делали, а любознательным, интересующимся, а что это у них Наташенька такая смугляшка, отвечали, что так было угодно Богу.

Мы же с Кирюшкой так и ограничились одним Ильёй.

А потом беда пришла и в наш дом.

***

Я ненавижу горы: ледники и пики, трещины и карнизы, ломанные вместе с ногами лыжи. Я ненавижу этот чёрно-белый ад, где ожоги можно получить от снега, ослепнуть от солнца, а, кому и этого не хватило заработать какую-то паршивую горнянку.

А ещё там бывают лавины.

Но Кирилл сам страстный поклонник горнолыжного спорта и Илейку приучил к этому безумству с четырёх лет. Поэтому наше семейство, вместо того, чтобы валяться где-нибудь на пляжах Турции, Египта или Испании, с упорством идиотов дожидалось зимы и тащилось "загорать" куда-нибудь на Домбай, Алатау или Эльбрус. А однажды они решили поехать во Французские Альпы.

Я, конечно, всегда ездила с ними, потому, как проводить отпуск отдельно от мужа, с которым и так редко встречаешься просто глупо. Мои мужчины много раз уговаривали меня встать на лыжи, но меня не вдохновляла перспектива получать травмы, таким образом, и пока они там что-то покоряли, я сидела с книжкой в гостинице.

Эта лавина сошла неожиданно.

Точнее, её ждали, но где-то совсем в другом месте. На трассе в это время было девятнадцать человек.

Троих просто каким-то чудом отнесло в сторону. Ребята изрядно поломались, поцарапались, один из них потерял глаз, но все они остались в живых.

Остальных искали долго: с собаками, какими-то щупами и приспособлениями, похожими на миноискатели

Нашли одного живого. Лучше бы не находили. Я как хирург за такую отбивную не взялась бы. Ещё нашли несколько фрагментов, но всё это были чужие мертвецы.

Миша с Машей отыскали меня на склоне, на месте схода лавины, где я пыталась вручную откопать своих мальчиков. Поисковые работы давно закончились, а за мной утвердилась слава местной сумасшедшей.

В тот же вечер меня перевезли с Москву, но едва я переступила дверь собственной квартиры, я села на порог и заплакала. Оказывается, я не плакала уже несколько месяцев, но сейчас как-то сразу вспомнила, как это делается. Я выла и хрюкала, визжала и рычала.

Кирилл и Илюшенька остались в этих чёртовых Альпах навсегда, но в нашей квартире всё напоминало о них.