Она уже легко узнает всех главных персонажей, называет их по именам и почти точно, к примеру, «Мася» – Маша. Но когда я прошу назвать её свое имя, которое очень похоже на имя Маша, она, смущаясь, упорно повторяет: «Да-да» – Даша. Я не могу понять, если она способна произнести «Мася», то почему не получается сказать «Дася», тем более, что с буквой «д» у не нет никаких проблем? Возможно, она считает, что и так всем должно быть понятно: «Да-да» – это и есть Даша, стоит ли стараться?

Словарик полуторагодовалой Даши (слов она знает на самом деле больше, привожу лишь самые употребляемые из них):

Абака – облака.

Абизя – обезьяна.

Ако – окно.

Анана – ананас.

Апепин – апельсин, он же мандарин.

Асе – еще.

Баба – бабушка.

Гусь.

Дай.

Да-да – Даша.

Ди-ди – дед (это я).

Зяба – жаба (произносит с раскатистым «з» как «з-з-з-яба»).

Зяиць – заяц (произносит как «з-з-з-яиць»).

Ка – карандаш.

Каля – коляска.

Люля – Юля.

Лука – с ударением на первом слоге, что означает «рука».

Мяу-мяу – кошка.

Пака-пака-пака-а-а-а… – это протяжное «пока» при прощании может пропеваться как ария.

Пи-пи – медведь

Пи-пи-пи – мышка

Пипить – попить.

Сек – снег.

Ту-ту – поезд.

Уа – ура – клич, который сопровождается бурными аплодисментами самой себе по поводу первых побед: собственноручно нарисованного облака или каждой, съеденной за обедом ложки супа.

Циси – часы. При этом Даша показывает на мои ручные часы, а потом на часы, висящие на стене. То есть, она дает понять, что прекрасно разбирается в том, что все эти штуки, висящие на стенах и надетые на руки с циферблатом и стрелками – и есть «циси».

К двухлетнему возрасту у Даши начал отчетливо проявляться интерес к учёбе. Вслед за мамой она дисциплинированно повторяет алфавит. Причем, знает его неплохо для своего возраста. А ещё занимается «арифметикой» – учится считать ступени. Правда, пока большого желания к изучению этой дисциплины она не проявляет.

Оксана рассказала, что однажды, когда они направлялись к нам в гости, Даша потянула ее в магазин, повторяя как заклинание: «Апепин». И когда, уступая её настойчивой просьбе, они поднялись по ступенькам, Оксана предложила: «Может, пойдем к бабушке с дедушкой?» и Даша тут же забыла про «апепин». Похоже, в шкале ее жизненных приоритетов мы с Людмилой пока находимся выше апельсина, поскольку у нас дома её всегда ждет и любимый «апепин», и полная свобода для творческого самовыражения. И хотя дома её также ни в чем не ограничивают, возможность смены обстановки, атмосфера обожания и исключительной заботы, которую мы с женой проявляем по отношению к внучке, всегда выступают как дополнительный бонус в нашу пользу.

Приходя к нам, она тут же, как котенок, проверяет все памятные углы. Любит открывать ключиком дверцы моего книжного шкафа и перекладывать с полок вазочки и колокольчики на диван, после чего вдруг вспоминает, что совсем забыла о любопытной шахматной доске, внутри которой вместе с шахматами хранится и коробка с шашками. Она вытаскивает её с неизменным возгласом: «Баба, Ди-ди, ой!», намекая на то, что коробка тяжелая и бабе с дедом было бы неплохо ей помочь. Тем не менее, не дожидаясь помощи, тащит, пыхтя, эту тяжелую коробку на диван, открывает и с грохотом высыпает шахматы и шашки в одну большую кучу.

Она не пытается играть, ей просто нравятся деревянные фигурки, а ещё нравится, как они гремят, выпадая из деревянной коробки. Потом она вспоминает о поющее-танцующих игрушках-зверушках, ставит их в ряд на полу и включает всех одновременно. Звери пляшут и поют на разные голоса и мелодии, и Даша с удовольствием начинает танцевать. На это развлечение она никогда не жалеет своего времени.

Вечером я собираюсь провожать внучку. Она смотрит, как я надеваю шапку и, указывая на нее пальчиком, говорит: «Шапка». Затем её палец перемещается в сторону своей шапочки, а потом – маминой. Это должно означать, что у каждого из нас есть своя шапка, и она об этом прекрасно осведомлена. Жестами и вслух она постоянно дает нам понять, что знает многие окружающие предметы, а иногда и объясняет нам их предназначение. К примеру, протяжное «з-и-и-и» – это проезжающая мимо машина, которую мы, по её мнению, называем черте как, хотя ежу должно быть понятно, что это не что иное, как «з-и-и-и».

Даша смотрит книжки, сидя на диване, а, напротив, на столе, включенный ноутбук, где на экране в режиме ожидания крутятся цифры, указывающие реальное время. Даша тут же показывает пальчиком на экран и произносит свою любимую цифру: «Один!» То есть, она уже каким-то образом связывает в своем сознании изображение цифр с их названием, но не со счетом, которому её учит мама.

Выходим из дома, и, спускаясь по ступенькам, вместе с Оксаной мы начинаем хором считать: «Один, два, три…». Но Даша игнорирует своё личное участие в нашем арифметическом эксперименте. Подходим к переходу через подземную дорогу, где ещё больше ступенек, чем у нашего подъезда. Мы опять начинаем хором считать, но малышка нас словно не слышит. И лишь когда мы проходим мимо высокого крыльца знакомого ей продовольственного магазина, Дарья берет инициативу в свои руки и неожиданно произносит: «Один…»

Я поражен этой детской дипломатией. Дарья не просит нас зайти в магазин. Она просто не прочь посчитать здесь ступеньки, только и всего. Но мы делаем вид, что не поняли её маленькой хитрости. Поскольку предусмотрели её намерение, заранее положив в пакетик с гостинцами несколько мандаринок.

Вечером перед сном, когда все улеглись спать, Даша вдруг вспомнила про свой любимый фрукт. «Апепин!», – громко напомнила она маме. «Даша, тише, уже вся спят», – попросила Оксана. «Апепин», – уже шепотом повторила Даша. Наверное, она просто вспомнила, что не успела сделать в этот день что-то очень важное и приятное для себя из всего того, что обязательно должна была сделать.

Почему мы не помним себя детьми?

Ответ на этот вопрос я пытался найти, когда только начал писать дневник о первых годах жизни своего первого внука Василия. Впоследствии он стал основой для книги «Мой маленький большой друг. Восемь лет из жизни внука». Тогда я не мог объяснить даже самому себе, почему выбрал именно такой временной отрезок из жизни ребенка. Скорее всего, основываясь на собственных детских впечатлениях.

Человеческая память – штука ограниченная и избирательная. Я, например, почти не помню себя ребенком. Все, что относится к раннему периоду моей жизни, примерно до восьми лет – лишь размытые временем детские впечатления вперемешку со столь же туманными воспоминаниями родителей. А вот основные события, которые происходили в моей жизни после восьми лет, более или менее в памяти сохранились.

Однако известные психологи с моей градацией «беспамятного» периода в жизни ребенка «не согласились». Несомненный специалист в этой области знаний – Зигмунд Фрейд ограничивал детскую забывчивость лишь пятью первыми годами жизни. Размышляя о причинах детской амнезии в своей работе «Три очерка по теории сексуальности», Фрейд, в частности, отмечал, что детская амнезия вытекает из желания не допустить в сознание ребенка ранние переживания – травмы, наносящие вред собственному «я». Такими травмами отец психоанализа считал переживания, связанные с познанием собственного тела или основанные на чувственных впечатлениях ребёнка от услышанного или увиденного.

Я уже почти было поверил Фрейду, если бы мне на глаза случайно не попало современное исследование ученых из частного американского университета Эмори – Патриции Байер и Марины Ларкиной. Американцы оказались «на моей стороне». Они провели серию экспериментов, участниками которых стали трехлетние дети. Их попросили рассказать родителям о самых ярких впечатлениях из своей жизни. Через несколько лет, уже повзрослевшие пяти-семилетние участники эксперимента смогли восстановить в памяти 60% происходящего с ними в возрасте до трех лет, в то время как восьми-десятилетние – не более 40%.