Вот мои детские «творческие» попытки. Точно такая же общая тетрадка, заполненная округлым детским почерком. Её сохранила моя мама вместе со своим дневником и моими детскими рисунками, самодельными открытками-поздравлениями с 8 марта и днем рождения, они кочевали за мной всю жизнь. После смерти матери у меня просто не хватило духу выбросить то, что представляло для неё ценность. Внезапный приступ «писательства» я пережил в 12 летнем возрасте, и длился он пару недель. Тогда я забросил всё – и друзей, и футбол, и велосипед. Я сидел в своей комнате и непрерывно писал. Поначалу мама была очень рада, но спустя некоторое время я заметил тревогу в её глазах, которая усиливалась день ото дня. Ещё бы… на дворе в самом разгаре было лето.

– Сынок?

– У…

– Может пойдешь погуляешь? Костик пришел… зовет тебя.

– Не могу, ма… некогда мне

– А можно мне почитать, что ты уже написал?

– Хорошо, ма, только скажи Костику, что я… что у меня живот болит.

– Ладно.

– Сынок! Посмотри на меня!

– Да, мам…

– Это ты сочинил? Или переписываешь какую-то книжку по памяти?

– Да я, мам, я.

Помню неподдельный страх в тот момент в глазах матери. Такой её до этого я видел только однажды. Было мне тогда лет 5 или 6. Из того времени я не помню ничего, кроме этого эпизода. Хотя с течением времени я про него совсем забыл, но сейчас вспомнил отчетливо, во всех деталях. Дело было на речке, в месте, которое называлось «стрельбищем» по старой памяти, хотя от стрельбища остались только осыпавшиеся траншеи, заросшие густой травой, и множество пуль в земле, которые мы, мальчишки, собирали для коллекции.

В этом месте горная речушка разливалась в ширь и замедляла течение до приемлемого, поэтому это было одно из любимых мест горожан для купания и пикников на природе.

Был воскресный день и мама со своей подругой, тетёй Тамарой, со смешной фамилией Рыжик, прихватив меня, решили отдохнуть на стрельбище. Пока они раскладывали пледы и продукты, я отошел к берегу реки и увидел на противоположном берегу маленького котенка, который бегал туда-сюда по гальке и отчаянно мяукал. Напрасно я пытался обратить внимание мамы на него. Они весело хохотали с тетёй Тамарой, обсуждая что-то. Мама только крикнула: «В воду не ходи!» – и погрозила пальцем. Я был в полном отчаянии – плавать я не умел, а котенок, услышав голоса людей, полез в воду, поскользнулся и теперь безуспешно пытался выбраться из воды на склизкий валун. Вот его лапки соскользнули в очередной раз, и он, беспомощно барахтаясь в подхватившем его течении, поплыл вниз по реке.

В тот момент, стоя у среза воды, я мог только кричать и… желание сейчас же оказаться на том берегу в какой-то момент стало настолько сильным, что я потерял сознание.

Очнулся я уже на том берегу с мокрым пищащим комочком в руках. Мама и тетя Тамара, что-то крича, быстро пересекали речку.

Потом мы шли домой… Я, совершенно забыв о происшествии, довольный шлепал впереди с котенком за пазухой, а мама и тетя Тамара, насмерть перепуганные, шли сзади и тихо переговаривались:

– Он не умеет плавать! И кроме нас там никого не было!

– Но ведь он был совершенно сухой! Не перелетел же он в конце концов по воздуху!

Вот и в тот момент в глазах матери был тот же самый испуг. Испуг перед чем-то необъяснимым. Приступ писательства тогда быстро прошел, чему немало поспособствовала мама, достав каким-то невероятным способом мне путевку в пионерлагерь «Орленок» на черноморском побережье. И вот сейчас, спустя десятки лет, неожиданное напоминание.

На изучение соседского наследства ушли все выходные. Еще несколько дней я ходил, как сомнамбула, не зная, что мне теперь делать со всем этим. Мир, каким я его знал, прекратил существовать. Сейчас я бы многое отдал за возможность не брать эти тетради тогда, ничего не знать. Но уже ничего изменить нельзя. Держать всё и дальше в себе я тоже не могу, поэтому появилась эта книга. О том, кто был моим соседом, и почему наши воспоминания порой… Впрочем, это только мои догадки. А вам я предлагаю сделать выводы самостоятельно.

Глава 1. Одноглазый

Эпизод 1 (из записок, найденных в квартире Бродяги).

"Все тело, казалось, было отлито из чугуна. Попытка придать себе вертикальное положение удалась только с третьего раза.

Ватные ноги предательски подкашивались, а перед глазами плыли мыльные пузыри всех оттенков радуги. Я его почти настиг. Он был всего в нескольких метрах от меня.

Нервно оглянувшись, он бросился бежать. Сделав пару шагов следом, я рухнул без сил на каменистую поверхность.

Где-то за спиной, в миллионах световых лет отсюда, громко захлопнулась дверь.

Когда я очнулся во второй раз… он исчез бесследно. Осталась только сухая горечь во рту и знакомое ощущение невесомости во всем теле, несмотря на боль от многочисленных ушибов и ссадин.

С трудом сев, я попытался осмотреться. Попытка была обречена на провал изначально. В каком бы месте я сейчас ни оказался, ясно было одно – там была глухая ночь.

Темнота была такая полная, что, поначалу решив – ослеп, я почиркал зажигалкой и с облегчением увидел колеблющийся огонек, осветивший мою ладонь, прикрывающую его от ветра.

Но и только. Даже этот огонек не смог еще более оттенить темноту, заполонившую это странное место, настолько она была полной.

Поэтому мне не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать рассвета (надеясь, что он все-таки наступит) и восстанавливать силы для завтрашнего дня. Что он мне приготовил?

Один Бог знает… если он, конечно, есть в этом неизвестном мне мире."

История, которую я хочу рассказать, началась в 197.. году в маленьком прибрежном городишке моего детства. По совести сказать, и статус города он имел только из жалости – уж больно был мал, даже по островным меркам, что тем не менее не мешало ему даже являться районным центром. Как говорится, каков район, таков и центр.

Было мне тогда 7 лет, так же, как и моему закадычному другу Костику. Впрочем, нет… он был осенним… значит, старше меня на календарный год.

У нас была с ним одна, но пламенная страсть, помноженная на безграничную свободу вне стен школы и отягощенную, прямо-таки скажем, неважнецкой успеваемостью.

Проще говоря, мы были отпетыми двоечниками и заядлыми прогульщиками.

А увлечение наше собственно состояло в том, что мы любили исследовать любой заброшенный дом или развалины строений, находящихся в черте города и даже в радиусе нескольких километров вокруг него.

Стоило нам только узнать о том, что появился новый объект, достойный нашего внимания, мы срочным образом готовились к вторжению. То есть прятали школьные ранцы в дровяной сарай (стоявший между нашими бараками), тащили из дома бутерброды, запасались свечками и спичками и отправлялись на охоту. Цель набега всегда оставалась не до конца понятной нам самим…

Что мы хотели найти? Привидения? Клад? Или, может, самурайский меч?

Это неважно. Я думаю, нам тогда просто хотелось чуда… пусть маленького, но такого необходимого, когда тебе 7 лет, с тобой лучший друг, а в твоем скучном городке, кажется, даже мухи знают друг друга по имени-отчеству.

В тот воскресный день всё начиналось несколько иначе.

Утром, предупредив мое желание смыться за дверь нечесаным и неумытым, мама стальным голосом отрезала:

– Сегодня идем на юбилей к тете Розе. Будь добр привести себя в порядок! Да, да! И зубы тоже! Твой костюм в зале на стуле, чистые носки там же, и… И смотри у меня!

Где-то глубоко внутри себя я взвыл утробным голосом, но хорошо зная: если мать говорит подобным тоном, спорить не то что нежелательно, а чревато резиновым шлангом от стиральной машины по моим мягким местам, возражать не стал и даже сказал примерным голосом:

– Хорошо мамочка.

За что был одарен взглядом, в котором сквозило некое удивление вкупе с недоверием.