Основное преимущество русских состояло в том, что запасных коней у крымцев после потери коша не осталось, а вот у Ивана Васильевича их оказалось в избытке, и потому имелись все шансы, не только опередить татар, но и обогнать их, устраивая на переправах через реки артиллерийские засады. Оставалось только надеяться, что у Шереметьева хватит благоразумия не атаковать османские крепости, ограничившись крымскими улусами. На всякий случай я посоветовал царю укрепить Астрахань, потому как для султана это первейшая цель: взяв её, он разом решает две проблемы – лишает Россию торговли с Персией и доступа на Кавказ, одновременно получая возможность атаковать персов с нового направления.

Но оказалось, что в планах царя посылка войск в Астрахань уже была намечена, потому как Исмаил уже упредил царя об измене Дервиш-Али, и мало того, предложил на его место, сына бывшего астраханского хана Ак-Кобека: царевича Кайбулу, служившего царю Ивану и воевавшего на данный момент в Финляндии. Последний момент Иван Васильевич, правда, проигнорировал, ибо уже разочаровался в подобных вассалах, изменяющих ему при первом удобном случае. Так что в Астрахань теперь будет назначен русский воевода, а вот орудия для судовой рати и укрепления Астрахани лить придётся мне. Мало того, кроме Сокского острога государь высказал пожелание построить ещё один, ниже по течению Волги, "где будет пригоже".

Строить острог государь поручал вроде бы как Ласкиреву, однако снабжение оного пушками и припасом для них, а также потребным для дела железом царь опять возложил на меня, как и планировку укреплений. Раз уж так вышло, то нет смысла откладывать на следующий год поездку на Самарскую луку. Всё одно мне нужно наведаться к казачкам, засевшим между Волгой и Ахтубой и разъяснить им политику государя нашего, Иоанна Васильевича, по поводу разработки месторождений по жалованной грамоте, по коей мне право даровано казнить и миловать всех, кто супротив государевой воли встанет…

Естественно, я не стал упускать подходящий момент и завел речь о грамотке дозволяющий поставить в нужных местах соляного маршрута небольшие острожки для бережения от лихих людей. Но едва начал объяснять суть возникшей проблемы с воровскими казаками, как Иоанн Васильевич моментально преобразился в того самого Грозного, вскочил, опрокинув попутно ендову с квасом, и сверкнув глазами, прохрипел:

– Супротив государевой воли пошли, говоришь?

– Истинно так, Государь! – ответил я, уже пожалев, что слишком вдался в детали.

– Повелеваю! – продолжил царь, – Зачинщиков в железо заковать и в Москву доставить, остальных перевешать на месте!

– Кроме воров с Хлынова, там ещё и донцы, – заметил я, – А им грамота твоя дарована на Дон со всеми притоками за Казанское взятие!

– Этих, коли повинятся, прощу. А нет – пусть на себя пеняют!

В итоге Висковатому пришлось писать кроме наказа Ласкиреву и затребованной мною жалованной грамоты на укрепления вдоль Соляной Дороги, ещё и весьма сердитое послание Донским казакам. Отправляться в путь Иван Васильевич велел, не мешкая, видать сильно его разгневали казацкие своеволия. Густав Ваза и Яков Багге поедут со мной, "поработаю" с ним в пути, а вот несостоявшегося герцога Финляндского Иван Васильевич велел отправить в Москву. Причём подчеркнул, чтобы я обставил эту поездку со всей полагающейся пышностью и даже выделил для Юхана отдельную расшиву. Как мне показалось, особой уверенности, что вот так просто удастся уговорить, пусть даже не природного государя, поступиться практически половиной собственных владений, царь не испытывал. Потому видать и решил в качестве резервного варианта заняться будущим наследником шведского трона.

Впрочем, государь при любых раскладах ничего не терял – Выборг с Олафсборгом и Або он, по факту захвата, получал в любом случае, а унылые северные территории его волновали мало. Если говорить честно, кроме меня они тут были абсолютно никому не нужны. Тем не менее, обещание дать мне жалованную грамоту на монопольное право искать руды и строить железоделательные и медеплавильные завода, а также заводить иные промыслы я получил, хотя Иван Васильевич и буркнул что-то насчёт шкуры неубитого медведя.

Напоследок я завел речь о том, что затрат предстоит немало, а запрошенная изначально цена на поставку в казну ядер и картечи так и не установлена. Иван Васильевич выслушал меня и велел Висковатому написать новую грамоту, увеличив закупную цену на ядра с восьми алтын и двух денег до десяти за пуд, а на картечь с тринадцати алтын и двух денег до полтины. Однако, мельком глянув полученную грамоту, я убедился, что шибко сильно разорять казну государь не намерен: новые цены на ядра и картечь касались лишь единорогов, а вот для осадной артиллерии поставки должны были идти по прежним расценкам.

Вскоре причина этого "щедрого жеста" стала ясна: посол персидского шаха, получив каким-то образом, детальные известия о сражении под Судбищами, едва дождался возвращения государя из похода и тут же напросился к нему на прием. Задобрив царя богатыми дарами, он начал ненавязчиво интересоваться: а нельзя ли закупить несколько десятков столь добрых и лёгких орудий для возможной войны с османами. Упустить такую возможность насолить чужими руками султану Иван Васильевич не мог, особенно если одновременно с этим можно потребовать с шаха рассчитываться за ядра и картечь так необходимой Русскому государству селитрой. Однако имелись у царя и некоторые сомнения: а стоит ли продавать подобное оружие в чужие руки. В первую очередь именно с этим и была связана срочность моего вызова в Кремль, персидское посольство ждало ответа уже давно и причин тянуть дело, вроде как не было.

В свою очередь я уверил государя, что для шаха можно и нужно сделать орудия под тот порох, что используют сами персы, а не продавать им изготавливаемый на моей пороховой мельнице, тем более что его не хватает и нам самим. Достаточно удлинить ствол и увеличить толщину стенок у шестигривенкового единорога, и получится вполне устраивающая персов пушка. Единственный нюанс в том, что для изготовления кокиля нам понадобится время, так что придётся шаху подождать до весны. Зато после окончания ледохода можно будет отправить заказчику, хоть сотню орудий, хоть две – лишь бы казна к осени продала мне потребное количество меди да олова, а коли с этим заминка, так и старые орудия можем в переплавку взять.

– Многовато ему и сотни, для начала пяти дюжин хватит! – заметил Иван Васильевич, – О цене сам договаривайся с послом.

– А что с зарядами к сим пушкам, Государь? – спросил я, и уточнил, – Сколько ядер и картечи к каждой пушке потребно сделать?

– Ядра и картечь мимо казны продавать даже не думай! – ответил царь, – Сей товар заповедный, а сколько шаху отправить аз сам решу!

– Так что ж, выходит, кроме пушек мне с персами ничем не торговать?

– Железа у персов своего хватает, всё одно не продашь! Солью торгуй, сие не возбраняю.

– А со шведами как, Государь? – спросил я, и уточнил, – Король Густав про пушки наверняка прознает, и просить будет, датчан опасаясь.

– Пушек для него десять дюжин сделай, таких как для шаха, к весне. К тому времени чаю как раз мир с ним заключим. А что касается торговли: шведам железо продавай, да за ценой не гонись, лишь бы брали! О прибытках не печалься – сие дело чести Государевой касается!

– Не пойму я, Государь, о чем речь ведешь…

– Куда тебе понять, – засмеялся Иван Васильевич, – Ливонские немцы ко мне мастеров не пускали, медь да железо сговаривались не продавать моим купцам! Пусть теперь знают, что у нас железа столько, что сами его продаем!

– Уразумел, Государь, сделаю, как велишь!

– Хочу наградить тебя, за твои труды! – заметил Иван Васильевич, – За пушки, что крымцев били и за шведские крепости, вот токмо чем? Знаю, что не любы тебе ни одежда дорогая, ни доспехи злаченые, ни кони добрые…

Насчёт коней государь, конечно, промахнулся, неверно истолковав, то, что я практически не ездил на подаренном аргамаке, но поправлять сейчас не с руки, тем более что именно мне нужно я знал. Раньше просто не подворачивалось подходящего момента. А тут такой случай!