К тому же горожанкам и торговцам мои эксперименты по дизайну понравились. Польщённая их вниманием, я расходилась всё больше и больше. А у некоторых женщин и торговцев стало навроде развлечения: ходить смотреть на итоги моего очередного опыта. Хотя, конечно, они все мечтали, что я у них надолго задержусь, замуж пока не выйду и, долго не погрязая в домашнем хозяйстве, столько навяжу, что на всех хватит! И что мои творения даже со временем подешевеют, когда уже будут у всех. Я, случайно подслушав такие разговоры, ухмылялась. И шла мимо.
Да и вообще… Я поняла, что это наслаждение, когда тебя подхватывает невидимой волною – и куда-то сносит! И нечто новое рождается из твоих рук, но как будто мимо тебя, минуя сознание. Просто сел, изредка что-то обдумывая… редкие всполохи мыслей, какой бы узор пошёл к этому готовому ряду… и потом… всё. И готовое чудо на твоих руках. Изящное и красивое.
Но если очень честно…
Других развлечений здесь особо и не было. На казни и пытки местные я не ходила. К счастью, посещение там было не строгое, никто не отмечал, кто ходит, а кто – нет. Жуткий, жестокий мир. Странный, подозрительно долгий сон. Но было страшно, если в этом сне меня будут по-настоящему убивать. Лучше без таких развлечений. Тем более, я тут руку ножом порезала и обожглась весьма по-натуральному.
Разве что с кумушками на скамейках обсуждать сплетни в свободные часы вечерние или с девушками – мужей и женихов. Я боялась много говорить с ними, боялась, заболтавшись, себя выдать. Да, по рынку пройтись, смотря на поделки разных ремесленников, прицениваясь к товару, спрашивая у торговцев, не завезли ли чего нового из ниток и лент? Но и с торговцами не собиралась сближаться, хотя некоторые из них вроде были не против. Даже старые, толстые, лысые и женатые. Они почему-то считали, будто профессия и состояние мужчины – всего важнее для женщин. А в помощницы жёны мало у кого лезли из них. Торговок было в разы меньше.
В основном-то, здесь уделом женщин было вести хозяйство, детей растить и рукоделие. Да, ко мне пытались упроситься в ученицы, вон, даже та Кария, чьё имя позаимствовала, но я не пустила. Ни к чему плодить конкурентов. Мой заработок – моя жизнь, мой воздух. Как я выстою без него? Так что лучше быть жадной.
Выходных на каждой неделе не было. Когда я случайно обмолвилась с вдовой о том, что вот у нас так было принято, она не поверила. И так назойливо меня потом снова о быте в моём родном городе выпытывала, брр! Я уж пожалела, что рассказала.
Праздники случались редко. Не каждый месяц. Хотя я один застала.
И вроде в детстве в цирке была десяток с чем-то раз, да в мире моём родном номера были покруче, скажем, когда зрителей от арены отделяли сеткой, а тигра на шаре поднимали почти к самому потолку. А мне опять покупали или, наоборот, не покупали светящиеся палочки или медальоны с лампочками внутри – и во втором случае я страдала и люто завидовала детям, чьи светящиеся, волшебными кажущиеся штуковины мерцали в темноте, яркие. Здесь-то такого с тиграми не выкинешь! Не купишь светящихся палочек.
Но с голодухи увлечёшься и не таким. Я даже перестала недоумевать, чего так эти женщины любят сплетни, а мужики – радостно сбегаются смотреть на каждую драку, когда нету срочной важной работы. Вроде и на казни сбегались. Людей тут людям было чужих не слишком жалко. Жуткий мир!
Словом, неподалёку играли бродячие музыканты, кто-то поодаль танцевал даже, а я стояла, смотря, как мужчина лет тридцати, усатый, рыжий, жонглирует факелами. Да смогла в толпе испариться, заметив приветливо мне заухмылявшегося Акима. Да ещё и очень кстати прикупила у торговки с лотком кулёк с засахаренным миндалём. И, чтобы лакомство в толпе не стырили голодные мальчишки – а у кого-то, судя по воплям, уже свистнули передо мной – отошла от толпы. Да, не видно дальнейшего, но зато миндалём приятно похрумкать.
Но миндаль едва не застрял у меня в горле, когда столкнулась с пристальным взглядом молодого мужчины, богато, но неброско одетого, то и дело задумчиво прикладывающегося к бутыли с вином.
Да этот же гад был с тем блондином, что меня оскорбил в трактире в первый мой день здесь! Да ещё и вылупился так… узнал будто.
Я назад отступила. Он вдруг растерянно встал и стал каким-то сгорбленным и даже жалким, отчаянно протянул ко мне свободную руку, позвал:
– Анжела!
Что тон его тогда насмешливый, что возможность моего облапывания по поводу принятия меня за другую бабу, меня не радовали. Потому торопливо отступила обратно в толпу.
На моём кульке, пока отчаянно смотрела на него из-за чужих плеч и голов, цепко сомкнулись чьи-то тонкие руки. Я укоризненно на ворюгу посмотрела. Кожа да кости, грязный, глаза голодные. И руку разжала. Проворчала:
– Ладно. Иди уж.
И меня царапнуло, как просияли от счастья его глаза, когда худые пальцы сжались на мешочке с заветным лакомством. Что ж, я себе ещё куплю. А кому-то и от этой мелочи будет целый праздник. Но с нищетой я ничего сделать не сумею. Не могу вступиться за пойманных воров, которых толпой избивали. А особо часто попадавшимся тут прилюдно руки резали, увы.
Но почему-то с того дня торговцы ничьих рук, ползших в мой карман, не хватали. Да, парни и мужики, старики хотели мне угодить, но рук за моим имуществом ко мне больше не тянулось. А я, смекнув запоздало, решила каждую неделю выдавать кому-нибудь из детей-попрошаек по кульку с засахаренным миндалём.
Странное дело, они потом, когда шла уже с рынка, обычно обнаруживались где-нибудь неподалёку, да трескали всё вместе с другими товарищами из бедноты. Раз только один умыкнул всё, чтобы сожрать в одну харю. А последующие дни ковылял, потрёпанный больше обычного, да с фингалом под каждым глазом.
Что ж, так тоже можно жить. А надоест тут – подамся путешествовать с торговым караваном. И, может, где-нибудь в пути очарую своим искусством какого-нибудь принца! Ах, мечты, мечты! Но если местных менестрелей да болтунов послушать – и за искусство принцы да короли в девушек бедных влюблялись. Хотя, конечно, женщина в искусстве – это здесь в редкость было. Но если я, обычная самая девица… и вдруг принц! Мм…
Хотя, спустя время, ещё больше наслушавшись о всяких разных принцах, я как-то поиспугалась мысли, что вот бы на меня счастье их любви навалилось. Они могли быть толстые, старые, с гнилыми зубами. Да и девок могли да жён чужих зажимать, когда им вздумается, а те не могли даже отбиться. Говорили, одна в другом городе отбилась от короля на охоте, так её потом повесили. И, обсуждающие это событие двухлетней, кажись, давности, даже осуждали её. Мол, так ей, хамке, и надо.
Нет, хорошо, что я пришла в город, где в основном собирались ремесленники! Здесь ежели чего-то умеешь – не пропадёшь. Даже если ты – женщина. Даже если девка ещё незамужняя. И знати почти не водилось.
Всё-таки, не подвело меня неведомое божество. Если те насекомые действительно были подсказкой о пути. Но, впрочем, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И от мыслей, что однажды этот бог, Творец и кто-то там ещё придёт по мою душу, да чего-то стребует, сжималось напугано сердце.
В этом мире моё сердце почему-то вело себя как здоровое. Поначалу мне было очень не по себе, а потом привыкла. Одно время радовалась своему выздоровлению, потом загрустила: кто поручится, что в моём мире я тоже буду такой? Вот привыкну быть здоровой, вернусь в родной мир – и вдруг всё сначала?
Если я вообще когда-нибудь ещё раз переступлю порог моей квартиры. Вдруг я помру здесь – и обратно уже не вернусь? Так что лучше не лезть на рожон.
К тому же, стала выяснять, куда же это меня занесло. Осторожно, чтобы не приняли за чужую. Быть может, выяснила бы намного больше, спрашивая иначе. Вот только влипать в неприятности мне не хотелось. Впрочем, мне даже от моих скромных открытий стало жутко.
В этой стране – утверждали, что и во всём мире – все от мала до велика знали, что Гаад – главный среди неких чёрных хранителей, какой-то там Старейшина. Сложно сказать, в чём его не обвиняли: Гаад был виноват и в подгоревшем пироге, и в недопитой бутылке, выроненной пьянчугой, едва стоящим на ногах, и в эпидемиях, и в стихийных бедствиях, и в войнах. По всеобщему мнению, он был мировым злом или же его повелителем. Или демоном. Тут такого словечка не было, но по описаниям Гаад подходил. Белых хранителей, воевавших против него, почитали как воинов добра или как каких-то ангелов. Опять же, на языке моего мира. Ну, этих. Я, кажется, в первый мой день здесь видела двух таких. И, к счастью, их совершенно не заинтересовала. Я и молилась иногда местным богам, чтобы меня тут не трогали и не тащили на роль каких-то там мессий. А то мало ли. Хрен их знает, как они тут мессий эксплуатируют.
