Г.Шпет выделял и знаки второй категории, называя их как бы "естественными" в отличие от знаков "социальных". "Психологически или психофизиологически это -- составные части самого переживания, самой эмоции. Мы говорим о крике, "выражающем" страх, в таком же смысле, в каком мы говорим о побледнении, дрожании поджилок и т.п. как выражениях страха. Все это -- не выражения "смысла", а части, моменты самого переживания или состояния, и если они внешне заметнее других моментов или если их легче установить, то это дает им возможность быть симптомами, но не выражениями в точном смысле" (С.428).

Знак не может существовать вне контекста. "Чтобы понимать слово, нужно брать его в контексте, нужно вставить в известную сферу разговора" (С.428). Или другое известное высказывание Г.Шпета: "Изолированное слово, строго говоря, лишено смысла, оно не есть [логос]. Оно есть слово сообщения, хотя и есть уже и средство общения" (С.389-390).

И снова возникает проблема семиотичности именно личности, о чем мы говорили выше. "В целом личность автора выступает как аналогон слова. Личность есть слово и требует своего понимания" (С.471). Сходно звучат мысли Г.Шпета и в другой его книге "Внутренняя форма слова": "мы хотим сделать предметом принципиального анализа самого субъек

герменевтический подход 185

та, как своего рода объект, и при том как "социальная вещь", но не в качестве только средства, а и в качестве также знака, как такого и носителя знаков (Шпет Г. Внутренняя форма слова (Этюды и вариации на темы Гумбольдта). -- М., 1927. С.189). И далее: "Лицо субъекта выступает как некоторого рода репрезентант, представитель, "иллюстрация", знак общего смыслового содержания, слово (в его широчайшем символическом смысле архетипа всякого социально-культурного явления) со своим смыслом (Цезарь -- знак, "слово", символ и репрезентант цезаризма, Ленин -- коммунизма и т.п.)" (С.200),

Путь выхода на личность предложен Г.Шпетом и в ЭСТЕТИчЕСКИХ ФРАГМЕНТАХ. .Он пишет: "За каждым словом автора мы начинаем теперь слышать его голос, догадываться о его мыслях; подозревать его поведение. Слова сохраняют все свое значение, но нас интересует некоторый как бы особый интимный смысл, имеющий свои интимные формы. Значение слова сопровождается как бы со-значением" (С.470).

В своем "ВВЕДЕНИИ В ЭТНИЧЕСКУЮ ПСИХОЛОГИЮ" Г. Шпет говорил, что знаки не только направляют нас на объекты, но и имеют дополнительное значение: "Сфера этнической психологии априорно намечается как сфера доступного нам через понимание некоторой системы знаков, следовательно, ее предмет постигается только путем расшифровки и интерпретации этих знаков. Что эти знаки являются не только приметами вещей, но и сообщениями о них, видно из того, что бытие соответственных вещей не ограничивается чистым явлением знаков. Другими словами, мы имеем дело со знаками, которые служат не только указаниями на вещи, но выражают также некоторое значение. Показать, в чем состоит это значение, и есть не что иное, как раскрыть соответствующий предмет с его содержанием, т.е. в нашем случае это есть путь уже к точному фиксированию предмета этнической психологии" (Шпет Г. Сочинения. М., 1989. С.514). Вот этот поиск новой системы научности, объективности совпадает с тем контекстом возникновения формализма вообще, о котором писал Виктор Эрлих, говоря в этом случае о кризисе в теории познания (Эрлих В. Русский формализм: история и, теория. СПб., 1996. С.278-279). С другой стороны, именно движение в сторону большей степени объективности, вероятно, характеризует любое научное направление,

послереволюционный период 186

которое именно на этом и должно строить свое право на существование.

Г.Шпет всячески приподнимает личность и личностное и в другой своей работе о Герцене: "Личность не может любить безличное и хотеть безличного; это относится к ее существу" (Шпет Г. Философское мировоззрение Герцена. -- Петроград, 1921. С. 35). Такой лозунг можно вывесить как руководство к действию в штабе любой избирательной кампании.

Мы видим, как Г.Шпет постоянно включает в качестве реальных участников коммуникативной цепочки такие элементы как СЛОВО, КОНТЕКСТ и ЛИЧНОСТЬ. Можно увидеть в этом определенную противоположность идеям формалистов, которые предпочитали работать только с одним членом вышеназванной цепочки, видя именно в этом критерий строгой научности. При этом Г.Шпет практически дословно задает в своем предисловии к "Введению в этническую психологию" будущую методологию московско-тартуской школы Юрия Лотмана и др., когда он пишет: "Именно на анализе языковой структуры выражения можно с наибольшей ясностью раскрыть все ее члены как объективного так и субъективного порядка. (...) Язык -- не просто пример или иллюстрация, а методический образец. В дальнейшем, при анализе другого примера, искусства в его разных видах, автор надеется показать, что в других продуктах культурного творчества мы встречаемся с другим взаимоотношением частей в целом, с другой значимостью и ролью их, но принципиально с тем же составом их" (С.482). Эту книгу высоко оценил Р.Якобсон, который упоминал в письме к Г.Шпету в 1929 году: "Мне все яснее, что анализ языковой системы можно радикально эмансипировать от психологии, исходя из тех продуктивных предпосылок, которые даны в Вашем Введении в этническую психологию (Письма к Г.Шпету // Логос. - 1992. - No 3. С.257).

Эстетический аспект слова исследуется Г.Шпетом в его ЭСТЕТИчЕСКИХ ФРАГМЕНТАХ (переизд. в Шпет Г. Сочинения. -- М., 1989). Он пишет: "Слово как сущая данность не есть само по себе предмет эстетический. Нужно анализировать формы его данности, чтобы найти в его данной структуре моменты, подлежащие эстетизации. Эти моменты составят эстетическую предметность слова" (С. 383). Это важно замечание, особенно если вслед за тем мы смогли бы развернуть

герменевтический подход 187

наше исследование в объяснение того, почему именно эти элементы структуры "эстетизируются" и почему этого нельзя сделать с другими составными элементами. Соотнесенность понятий формы и содержания принимает у Г.Шпета следующий вид: "Соотносительность терминов форма и содержание означает не только то, что один из терминов немыслим без другого, и не только равным образом то, что форма из низшей ступени есть содержание для ступени высшей, а еще и то, что чем больше мы забираем в форму, тем меньше содержания, и обратно. В идее можно даже сказать: форма и содержание -- одно" (С.424).

И далее идут самые важные слова: "То, что дано и что кажется неиспытанному исследователю содержанием, то разрешается в тем более сложную систему форм и напластований форм, чем глубже он вникает в это содержание. Таков прогресс науки, разрешающий каждое содержание в систему форм и каждый "предмет" -- в систему отношений, таков же прогресс поэзии. Мера содержания, наполняющая данную форму, есть определение уровня до которого проник наше анализ" (С.425).

Доведя этот взгляд до логического конца, Г.Шпет даже заявляет следующее: "Поэтика -- не эстетика и не часть и не глава эстетики. В этом не все отдают себе отчет. Поэтика так же мало решает эстетические проблемы, как и синтаксис, как и логика. Поэтика есть дисциплина техническая. (...) Поэтика должна быть учением о чувственных и внутренних формах (поэтического) слова (языка), независимо от того, эстетичны они или нет" (С.410). Это не совсем принятая точка зрения, но она расставляет точки над "i". Она продолжает углубленное понимание структуры слова, свойственное Г.Шпету.

Говоря о символе, Г.Шпет отделяет его от аллегории. "Аллегория -- рассудочна, "измышленна", плосконечна. Символ -творчески-пророчествен и неисчерпаемо-бесконечен. Аллегория -- теософична, символ -- мистичен. Хотя бы совершенно условно, символ -- знак в смысле "слова" как знака других слов, прямо (или метафорически) называющих "вещь" (процесс, признак, действие). Следовательно, символ есть sui generis suppositio. Поэтому слово, с другого конца, есть прообраз всякого искусства. Поэтому же и его структура -- исчерпывающе полна и составляет тип всякого эстетического предмета. Искусство -- модус действительности, и сло