Она промолчала, даже не посмеялась, как обычно, над дотошностью Селеса. А потом вздохнула:

– Издалека планеты все-таки красивые. И зачем всех обязательно тянет спуститься, любовались бы так. Это же все равно что разглядывать траншейные картины на дюнах Орето с поверхности, а не с воздуха, никакого смысла…

Айа любила недоумевать. Особенно из-за того, как неправильно, с ее точки зрения, устроен мир. Сперва это ее свойство Селеса умиляло, потом начало потихоньку раздражать. Но он не стал ей отвечать не потому, что рассердился, а потому, что именно в этот момент кто-то принялся настойчиво ломиться в его личное ментальное пространство. Неолюди и корабли называли это «стучаться» и особо не задумывались, как описать сам процесс для других. Но если бы, например, Айе вдруг понадобилось просветить представителя иной расы, она бы сказала примерно следующее: «Это как будто твои мысли вдруг начинают путаться. Ты забываешь, о чем только что думал, а мыслеобразы в твоей голове перекраиваются, составляются в каком-то другом порядке… Будто кто-то думает свои мысли в твоей голове. А оно, собственно, так и есть. И вот тут ты понимаешь, что это чужие мыслеобразы, а их хозяин уже постучался и разговаривает с тобой. Но вообще это происходит так быстро, что ничего толком и не замечаешь. Почему тогда столько подробностей? Ну попросили же!»

– Долго еще вас ждать? Нашел, что хотел? Вы целы? На вас напали? Что случилось? На меня выпала роса, не могу прогреться, – прорвался наконец к своему симбиотическому партнеру корабль Селеса. – Ты слышишь? Что такое? Куда вы делись? Здесь холодно и мокро, мне не нравится!

– Все в порядке. Я ничего не нашел. Скоро будем.

– Как не нашел? Почему? Тебе же дали координаты. В научном центре!

– Я нашел место, но здесь совсем не то, что я думал.

– А что там тогда?

– Помойка, – вклинилась в разговор Айа.

Ментальное поле сотряс средней оглушительности пушечный выстрел: корабли засмеялись.

– Мы скоро будем, – повторил Селес. – Научный центр по осмыслению закономерностей… Шарлатаны! Даже запроса не поняли! Все же с ними сразу было ясно, зачем я только полетел…

– Вот-вот, и я тебе говорю – зачем мы мотаемся туда-сюда? – подхватил корабль.

– Осмысление закономерностей – очень важный вид научной деятельности. К нему не допускают представителей многих рас, потому что они просто не проживут достаточно долго, чтобы закончить обучение. Но и осмыслители закономерностей могут ошибаться, а ты, Селес, сам знаешь, зачем полетел.

Все хранили почтительное молчание, только у Айи еле заметно подрагивали губы.

В ментальном поле опять грохнул пушечный выстрел:

– Я же обещал воодушевляющие банальности, вот они и пригодились.

– Корабль, ты негодяй.

– Как цензурно и архаично. Айа, ты растешь над собой.

– Давайте потом поговорим? – сдержанно попросил Селес. И, не дожидаясь ответа, покинул ментальное поле.

Он спустился с холма так быстро, что Айе, увлекшейся словесной пикировкой с кораблями, пришлось его догонять. С дорожных плит взлетали облачка тонкой белой пыли, которые долго еще плыли в лунном свете. Селес старался не наступать на стыки между плитами, эта игра оказалась довольно увлекательной, и боль от разочарования стала потихоньку утихать.

– Ну как, нашли? – осведомилась вдруг одна из плит – та самая, что ремонтировала собой дорогу.

– Нет, – процедил он и ускорил шаг.

Корабль с негромким хлопком отбросил в сторону люк, и Селес забрался внутрь. В нагретом теле корабля было душно и темно, но усталый и расстроенный неочеловек не стал просить дать свет.

Когда люди – настоящие люди – впервые заглянули внутрь неокораблей, разумного транспорта, запальчиво утверждавшего, что он никакой не транспорт, а отдельная форма жизни, они были удивлены и раздосадованы. Вместо ожидаемых влажных неровных стен, покрытых пульсирующими кровеносными сосудами и обязательной липкой гадостью, вместо бугристого пола цвета ангинного горла, тоже покрытого гадостью, и всяких опухолевидных отростков они увидели унылую маленькую каюту с безобразно ровной и гладкой обшивкой. За переборкой стоял огромный бак, о назначении которого первопроходцы сразу же догадались, но уточнить постеснялись. А зря – догадка оказалась неверной. На самом деле это был тот самый бак для восстановления гуманоидной составляющей. Посреди каюты на небольшом пьедестале стояла конструкция, откровенно напоминавшая гроб. Точнее, она напоминала древний саркофаг. Сами неолюди называли эту штуку «лгориихохиироглом», но слово «саркофаг» им понравилось, хоть палиндромом оно и не было. Поэтому они взяли это слово себе.

Над саркофагом в потолке располагался большой иллюминатор из прозрачного неизвестно чего, выдерживавшего, по слухам, прямое попадание фотонной торпеды. Правда, сам корабль его не выдерживал. Когда неокорабль спал или просто, как сейчас, стоял без дела, он закрывал иллюминатор глухим щитом.

Селес открыл саркофаг – внутри, как и сам корабль, гладкий и теплый, – присел на его край и принялся задумчиво расстегивать липучки на комбинезоне. На липучках держались квадратики особо плотной ткани, своеобразные съемные заплатки. Как почти все неолюди, Селес считал собственное тело уродливым, а потому никогда не раздевался перед тем, как лечь в саркофаг, – в конце концов, корабль и без того видит в жизни достаточно мерзостей.

Заплатки закрывали четыре свищевых отверстия: на шее справа, под обеими ключицами и слева под ребрами. Все анекдоты про неолюдей непременно включают в себя шутки про эти дополнительные дырки в теле – и, конечно, про то, для чего они нужны. Взрослые разумные особи отчего-то упорно видят в процессе симбиотического подключения нечто не совсем пристойное. Взрослые особи вообще видят непристойное практически везде, при этом не догадываясь, как говорят мудрые лентяи ка’антхажи, «обвинить свою сетчатку».

Свищевые каналы уходили довольно глубоко, и Селес зябко поежился, устраиваясь в саркофаге. Хоть в кабине и было тепло, ему казалось, что его продувает насквозь.

Из углублений в днище саркофага быстро выползли юркие полые трубки. Отверстия предназначались для них, они заползали внутрь и, немного покрутившись, затихали. Последняя трубка ткнулась в дырку на шее, но немного промахнулась, Селес поморщился и приподнял голову, чтобы помочь ей занять свое место. Теперь он был полностью подключен.

– Почти ничего, – разочарованно прогудел корабль. – Ты ускорялся?

– Да.

– И энергия темная и тяжелая… Мне такая не нравится.

– Не заряжайся.

– Потрясающе смешно. Ты так остроумен. Подожди, соблюдай дозировку, в конце концов… Да что ты делаешь, я ведь прошу! Фу, какая гадость, нельзя так расстраиваться по пустякам, это же просто беспросветный мрак…

– Бери, что есть. И, пожалуйста, закрой крышку саркофага. Спасибо.

Между Айей и ее кораблем происходила более эмоциональная беседа. Айа не хотела восстанавливать порезанную руку, потому что немного гордилась боевым ранением. А корабль читал ей лекцию о вредоносных микроорганизмах, спиралехвостках, грибах, чьи споры попадают в раны и прорастают там. О реонских трезубках, которые, опять же, попадают в раны, причем, по слухам, намеренно – на самом деле это секретное биологическое оружие, – прорастают и вытесняют личность хозяина. А также живописал мучения несчастных, умирающих от потери крови.

– Ну мне так нравится! Глубоко, кроваво и совсем не опасно. Можно представить, что я герой войны…

– Ты говоришь так, будто это хорошо… И какой же войны?

Айа попыталась незаметно подключиться к инфокапсуле с энциклопедией, хранившейся в ее личном ментальном пространстве, но почувствовала насмешливое внимание корабля и выпалила:

– Кровопролитной!