- Какое, к черту, самочувствие? У тебя все спокойно?
- Да вроде бы... - начал Антон Варфоломеевич.
- Значит, так, не добрались еще! - Иван Иваныч волновался.
- Как это? - не понял Баулин.
- Узнаешь как, - голос опустился до шепота, - доброжелателей много, пишут, сам понимаешь, а там... - Иван Иваныч уважительно смолк на секунду, - верят всему, комиссии шлют. Меня замурыжили вконец, анонимщики чертовы!
- Клеветники, - поддержал его Антон Варфоломеевич.
- То-то и оно. Я думаю, тебе растолковывать не надо, а? Воду-то в ступе толочь? Сам дойдешь? Но гляди, чтоб с сей минуты и сам и вся твоя шатия-братия - гармоническими личностями! Понял?
- Слушаюсь! - ответил Антон Варфоломеевич, вставая с постели и вытягиваясь в струнку.
Звонок растревожил душу. Мрачные предчувствия овладели Антоном Варфоломеевичем. Надо было что-то делать, а что именно, он не знал. Суетиться было бесполезно. Да и вообще, были ли основания для беспокойства? Кто мог ответить на этот вопрос? Но состояние неопределенности, жуткого ожидания чего-то давило на него сильнее, чем реальная опасность.
Антон Варфоломеевич попробовал запустить удочку еще в одно местечко. Но, к сожалению, звонок заместителю не существующего пока директора, стародавнему приятелю Баулина, ничего не прояснил.
- А бог его знает, - сказал тот, - новая метла всегда по-новому метет. Но ты-то чего беспокоишься? Иль на мое место метишь?
Зам был всего-навсего кандидатом, а в институте было несколько докторов, и потому ему приходилось быть начеку, мнительнось становилась чертой его характера.
Но Антон Варфоломеевич на провокацию не поддался. Промолчал. И потому опять заговорил зам:
- Но ты завтра приходи, Антоныч, ладно?
- Куда я денусь, приду. Вот только долго ли нам ходить-то осталось?
Зам расхохотался.
- А ты и впрямь болен, Варфоломеич, пора тебя в отпуск.
На том разговор и закончился.
Чтобы развеяться, Антон Варфоломеевич присел к телевизору, щелкнул выключателем. Показывали хронику. Операторская группа, несмотря на рушащиеся здания и непрекращающуюся пальбу, творила чудеса. На экране шли бои, лилась кровь.
Как ни странно, чужие горести отвлекли Антона Варфоломеевича от собственных надуманных бед. Он расслабился, откинулся на спинку кресла и полуприкрыл глаза. Ему было искренне жаль истребляемых военной мясорубкой людей, ,но происходило это где-то далеко и потому казалось полуреальным, неживым, вроде тех вестернов и боевиков, что заполнили за последние годы кинотеатры. В боевиках события текли и развивались даже более естественно и жизненно, чем сейчас, на телеэкране, по крайней мере так чудилось Антону Варфоломеевичу.
Свое было важнее, значимее. Ведь до чего дошел! Ведь как изработался! Да, так и до психушки недолго! Баулин тихо и уныло тосковал. Конечно, жена была права - она весь вчерашний вечер просто-таки молила его подумать о своем здоровье, не выматываться так. У Антона Варфоломеевича до сих пор в ушах звенел ее высокий голосок со всхлипами и придыханиями:
"Ну кому нужны твои жертвы! Науке? Этим твоим коллегам-завистникам?! Ну кому, я тебя спрашиваю?! Угробишь себя ни за что, а они только рады будут! Так жертвовать своим здоровьем, самою жизнью. То-оша-а! Да плюнь, обойдется твоя наука, все они обойдутся, ну их!" Да, права Валюша, кому нужны эти глупые жертвы? Сами себя гробим, а во имя чего?
Мысли расползались. Голос телекомментатора убаюкивал своей монотонностью, и Антон Варфоломеевич постепенно, незаметно для себя сначала вздремнул, а потом и вовсе уснул - сказалась уже четвертая с сегодняшнего утра таблетка.
...визгливый скрип тормозов разбудил Антона Варфоломеевича, Не помня себя он бросился к окну, отдернул занавеску: у подъезда стоял шикарный черного цвета лимузин невероятных размеров и, что самое удивительное, иностранной марки. За темными стеклами лимузина невозможно было что-либо рассмотреть.
На сердце у Антона Варфоломеевича похолодело.
- Валюша! - отчаянно закричал он. - Валя, Валька-а-а!!!
Жена не отзывалась на его истеричный призыв. Антон Варфоломеевич впопыхах бросился по комнатам. Ветер, ледяной ветер, непривычный для июля, гулял по ним - все окна большой квартиры были распахнуты настежь. Супруги нигде не было.
Пытаясь совладать с собой, Антон Варфоломеевич принялся было за окна. Но закрыть их ему не удалось - ветер был ураганной силы, и справиться с ним мог разве только какой-нибудь цирковой атлет. Но что еще сильнее повергло Антона Варфоломеевича в изумление, граничащее с безумием, это то, что ни одно деревце во дворе не гнулось под порывами этого ветра, даже листики, слабые нежные листики - и те висели безвольно, будто находились они под стеклянным колпаком.
Отчаявшись в своей борьбе со стихией, Антон Варфоломеевич забился в угол прихожей и беззвучно затрясся в припадке нервного хохота. Остановиться он никак не мог - спазмы душили, перехватывали горло, в животе отдавало острой колющей болью. Время шло, а приступ не прекращался. Не прекращался до тех пор, пока Антон Варфоломеевич не услышал совершенно отчетливые, намеренно тяжелые шаги по лестнице.
- Ва-а-ля! - бессильно прошептал он, пытаясь встать, уперевшись обеими руками в дверной косяк.
В дверь тихо постучали.
"Почему стучат? - Антона Варфоломеевича объял ужас. Ведь звонок в полном порядке?!" Гуляющий по дому ветер хулиганил - Антон Варфоломеевич слышал, как падают на пол и бьются вдребезги бесценные вазоны и амфоры, как срываются со стен и с грохотом сползают вниз картины в массивных рамках... Но сейчас ему было не до этого.
Дверной стук усиливался.
"От судьбы не уйдешь!" Антон Варфоломеевич, собрав последние остатки мужества, защелкал замками и приготовился к самому худшему.
Замков было много, и справиться с ними оказалось не простой задачей, особенно если учесть, что руки у хозяина квартиры ходили ходуном. И вот дверь поддалась.
У порога стоял невзрачный, незапоминающийся тип в затемненных очках и черной велюровой шляпе. Шляпу он приподнял, поклонился, не опуская глаз.
- Я не ошибаюсь - Антон Варфоломеевич Баулин, доктор технических наук?
