Тем временем, они подошли к булочной. Тимур спрятался за дерево и стал ждать, пока тот, второй, сделает необходимые покупки. Со своего наблюдательного пункта, сквозь стеклянную витрину магазина, ему было хорошо видно, как Тимур-2 взял со стеллажей белый и чёрный хлеб и встал в очередь в кассу. С кассиршей он о чём-то долго спорил, наверно та хотела дать ему на сдачу лотерейные билеты, которые, как правило, больше рубля никогда не выигрывают, но, в конце концов, Тимур-2 взял в споре верх и, опустив сдачу в карман, вышел из магазина. У входа он столкнулся, с Вовкой-Косым, которому

Тимур одолжил на прошлой неделе десятку. Они пожали, друг другу руки и между ними завязался разговор. Тимур, чтобы иметь возможность слышать, о чём те двое говорят друг с другом, перебежал от дерева за угол магазина и полностью сосредоточил внимание на разговоре.

– Нет, Косой, так дело не пойдет, – возражал голос Тимура. – Мне деньги самому позарез нужны.

– Но, Тим, может, подождёшь до завтра? – спрашивал его Вовка-Косой.

– Нет. Неделя уже прошла, а уговор, сам знаешь, дороже денег.

– Ну, ладно. Я что-нибудь придумаю. Ты будешь сегодня вечером в клубе?

– Должен быть по идеи, хотя у них там музыка к чёрту никуда не годится, давно пора всю программу сменить.

– Сегодня новые и клипы, и записи будут, так что обязательно приходи. А я до вечера постараюсь раздобыть червонец и в клубе тебе его отдам.

– Хорошо, до встречи!

– Пока!

Хлопнула дверь булочной, в которую, очевидно, вошёл Вовка-Косой, и послышались удаляющиеся шаги второго Тимура.

Тимур подождал, пока он отойдёт на должное расстояние, и осторожно выглянул из-за угла магазина. Тот, второй, закинув за плечо пакет с хлебом, не спеша, возвращался домой. Тимур перебежал в тень забора и последовал за ним. Теперь он уже не сомневался, что тот, который, идёт впереди, тоже Тимур Оленьев, потому что невозможно ни одному актёру в мире до такой точности копировать манеры его поведения, интонацию его голоса, его динамику движений и его привычки.

"Значит нас действительно двое" – с отчаянием подумал Тимур: "Или может быть Он один, Он – настоящий. А я уже совсем не Тимур, я уже кто-то совсем другой?"

От этой пришедшей мысли ему стало страшно. Он остановился и принялся тщательно осматривать свои руки, ноги и тело. Он задрал на животе футболку и посмотрел на родинку, величиной, с копеечную монету. Потом долго ощупывал руками своё лицо.

"Нет, я тоже Тимур Оленьев", – сделал он свой вывод и двинулся догонять, ушедшего вперёд, двойника.

Смотря ему в спину, Тимур думал о том что, почему именно он, а не тот другой, на его месте. Ведь всё могло бы быть и наоборот; не стой и не вдыхай Тимур запах сирени, не погладь соседскую собаку, и он бы первый подходил к воротам их дома, а тот бы стоял и смотрел на него с разинутым от удивления ртом, не зная верить или не верить своим глазам. А он, Тимур, поднялся бы к себе в комнату, переоделся бы в свой джинсовый костюм и пошёл бы за хлебом, ни о чём не думая и не переживая. А тот бы, так же, как сейчас он, Тимур, ломал бы себе голову над неразрешимой загадкой: кто же из них лишний то?

Тимур снова остановился: "Если он тоже я, только отделившийся каким-то образом от меня в самостоятельного, то почему я один должен расхлёбывать эту кашу? Раз мы Тимуры Оленьевы, то мы вместе и должны думать, как нам жить дальше". Придя к такому заключению, он решился на контакт с самим же собою. Он даже представил себе, как он сейчас окликнет того второго, и как у того округлятся от удивления глаза, отвалится нижняя челюсть, как прежде у него самого и, может быть, даже подогнутся колени. А он, Тимур, подойдёт к нему и, хлопнув по плечу, скажет, пару ободряющих слов. Эта сцена так ярко и образно представилась ему, что он невольно улыбнулся.

Тимур сократил между ним и собой расстояние, чтобы тот сразу узнал его, и уже было, открыл рот, чтобы позвать его по их общему имени, но в этот момент другая острая мысль пронзила его. Он вспомнил своё недомогание в сквере и потерю сознания на одной из лавочек в нём. Такого с ним прежде никогда не случалось и на своё здоровье жаловаться раньше ему не приходилось.

"Вот тогда то меня и скопировали", – решил Тимур, категорично не веривший до этой минуты ни в каких пришельцев из космоса, ни в вообще какие-либо другие сверхъестественные явления. Но сейчас он просто не мог найти другого объяснения этому раздвоению не только сознания, но и тела. Поразмыслив, он пришёл к выводу, что только инопланетяне могли проделать с ним такую штуковину, и что впереди него сейчас вышагивает не кто иной, как пришелец-разведчик, забравшийся в его, Тимура, образ. И только по какой-то случайности ОНИ, инопланетяне, не смогли до конца нейтрализовать его, настоящего Тимура, и наверно не знают, что он через несколько минут пришёл в себя и в данный момент следит за их разведчиком.

Тимур похвалил себя за сообразительность и за то, что он вовремя спохватился и не окликнул инопланетного Тимура. Решив впредь быть осторожным, он свернул переулком раньше и вошёл во двор с задней калитки. Во дворе он занял пост за сараем и стал ждать дальнейшего развития событий…

Но события не развивались или развивались, но очень медленно и в основном обыденные. ЛжеТимур, вернувшись с магазина, отдал покупки матери и, поднявшись в его комнату, включил на всю громкость магнитофон, игнорируя замечание матери, что полезней бы было для него, если бы он сел за учебники готовиться к экзаменам. Вскоре во двор въехала машина отца, который приехал с работы и привёз из детского сада Олежку. Вся семья была в сборе и через некоторое время мать позвала их обедать.

За сарай также проник ароматный запах, напомнивший Тимуру, что он не менее голоден, чем все его домочадцы, включая и инопланетного Тимура, который может быть, вообще может обходиться без пищи. Но Тимур услышал, как тот выключил магнитофон и спустился в столовую. Тимур по запаху понял, что на обед мясной борщ и утка в сметане.

От этого понимания желудок заныл, и как показалось Тимуру, сжался у него там внутри в маленький комочек. К тому же из открытого окна столовой, доносились звуки, ещё больше будоражащие его воображение. Он явно слышал, как работали ложками его младший брат и тот, второй; как размеренно ел отец, переговариваясь с матерью о делах семейного бюджета; и как мать вскоре подала на стол второе, которое вызвало общее восхищение мужской половины семьи. А Тимур, сидя на траве, прислонившись спиной к сараю и обхватив живот руками, проклинал, как только мог всю вселенную, и всех обитающих в ней гуманоидов.

С окончанием обеда в семье утихли и позывные в желудке Тимура. Но хотя ему и полегчало, он всё равно не мог сосредоточиться на обдумывании своего плана действий. Время шло, а он продолжал сидеть за сараем, так конкретно и не решив, что же ему делать дальше. Он бездумно смотрел на плывущие по небу облака, иногда переводил взгляд, на перелетающих с ветку на ветку бесшабашных воробьёв, и временами тяжело вздыхал по своей нелёгкой, никому незавидной, доле.

Из оцепенения его вывел скрежет несмазанных петлиц, открываемых кем-то, ворот гаража. Тимур выглянул из своего убежища и чуть не вскрикнул от вновь проснувшегося негодования. Второй, одетый в его мотоциклетную, кожаную куртку, заливал из канистры в бак мотоцикла бензин; потом, надев шлем и сев на мотоцикл, включил зажигание. Погазовав несколько секунд прогревая мотор, он с шумом выехал из гаража во двор, развернулся и уехал через оставленные открытые отцом, ворота.