- Ну что вы все твердите, августовский путч, августовский путч... Да ничего, по сути, и не было! Это все равно что на футбольном матче одна из команд не явилась, а другой, прибывшей, записали два победных очка.
Мы ещё вернемся к послеавгустовским событиям. Но есть частности, которые в полной мере могут передать драматизм этих роковых дней.
В ночь с 20-го на 21-е, самую тревожную ночь, я оказался в кабинете Ельцина. Я сказал ему, что единственной радиокомпанией, прорвавшейся в эфир, является "Эхо Москвы". Это очевидное упущение ГКЧП, и мы должны быть готовы, что они опомнятся и в скором времени прикроют и эту станцию. Так и случилось.
Надо искать себя, делать свой собственный прорыв. И нам это удалось мы вышли в телевизионный эфир "из подполья". После 24.00 на орбиты - Урал, Сибирь, Дальний Восток. Это была первая правдивая информация, которая прорвалась в эфир, о событиях, происходящих в Москве, - 35 минут правды. Мы вышли в эфир нелегально, с Ямского поля.
Накануне Кравченко долго пытал специалистов: в полной ли мере блокировано Российское телевидение и нет ли какой-либо щели, незадействованного канала, через который они могут прорваться в эфир. Сотрудники заверили, что Гостелерадио и Министерство связи контролируют ситуацию. К августу мы уже успели проложить коммуникации, которые ещё не были зафиксированы никакими техническими, правоохранительными или иными органами.
О нашем выходе знали, помимо нас, два человека. Валентин Лазуткин, в то время первый заместитель председателя Гостелерадио СССР, он был тогда нашим негласным союзником. Афишировать дружбу с нами было опасно да и неразумно. Именно от него Кравченко мог узнать о нашей домашней заготовке не узнал. Скорее всего, позиция Лазуткина - умолчать - не позволила сделать Валентину Горохову (как руководитель технического центра "Останкино" он знал о нашем замысле) никаких необдуманных шагов. Таким образом эти два человека стали "сообщниками эфирного бунта Российского телевидения". Они рисковали. В тот момент они были на солнечной стороне. Тем значимее их поступок и наша признательность коллегам.
Глава X
НЕТ ХУДА БЕЗ ДОБРА
У ПОГОДЫ СВОЙ РЕЗОН
То, чего не сделали ведущие республики: Украина, Казахстан, Белоруссия, - сделали ведущие страны Запада. Они решительно и даже категорично, устами своих руководителей, поддержали позицию Ельцина. Вообще Америка в событиях 19-21 августа 1991 года сыграла индивидуальную и значительную роль. Тактической неудобностью для путчистов были не только действия Бориса Ельцина, но и тот факт, что парламент России расположен практически напротив американского посольства, следовательно, все, что происходило вокруг Белого дома, можно сказать, происходило почти на территории американского посольства. И не человеческих толп и жертв боялись Крючков и Пуго, боялись беспощадного и громкого свидетельства Запада, боялись и не могли не бояться экономического и политического демарша Америки. Путчисты были приговорены называть себя продолжателями реформ. Мировой скандал вокруг событий имел бы не разовые последствия - разрыв отношений, экономическое эмбарго, отвернувшуюся Европу и самоутешение путчистов, высказанное на заседании правительства: "Полгода подуются на нас, а затем признают. Куда им деваться. Союз есть Союз". Звучит неубедительно. СССР не Гаити. Мировой скандал, при крайней персональной политической неустойчивости субъектов переворота, отсутствии общественного авторитета, практически давал им, в лучшем случае, двухмесячное существование.
Позиция президента Буша, который позвонил первым, а затем Мейджора, Франсуа Миттерана, Коля, конечно же, придала уверенности Ельцину. Безусловно, барометром положительных перемен в Союзе для Запада был Горбачев. Это невероятное несоответствие авторитета внутри страны и вне её пределов в конечном счете погубило экс-президента. Но в тот момент не судьба демократии взволновала американцев, не симпатии к неулыбчивому Ельцину, который только "забрезжил" на внешнеполитическом горизонте, а отстранение от власти Горбачева, который в понимании Запада был гарантом позитивных перемен в Союзе. И то, что Ельцин, о котором Горбачев на Западе не сказал ни одного доброго слова, главный политический противник экс-президента, вопреки привычной политической фабуле не возрадовался свержению конкурента, а протянул плененному экс-президенту руку помощи, как бы восстановил в правах своего противника, позволило заговорить о благородстве Ельцина, его чуждости меркантильным политическим интересам. Уже никто не видел в нем авантюрного политика, а все заговорили о Ельцине как о непреклонном демократе. В ту ночь Ельцин стал значимой фигурой и гарантом демократических свобод в западном понимании.
Что мы испытывали в ту ночь, когда ожидался штурм? Время предполагаемого наступления на Белый дом переносилось несколько раз. Всем было ясно, что предстоящая ночь решающая. Время работало на нас. Где-то в 19.00 в зале Совета национальностей собрались депутаты. Нас было около двухсот человек. Выбиралась форма действия. Три варианта на выбор: двинуться навстречу частям, влиться в ряды защитников на площади перед Белым домом и своим присутствием поддержать их, не дать случиться самому страшному кровопролитию - все-таки народные депутаты - законно избранная власть, это может остановить омоновцев. И в первом, и во втором варианте проглядывался наш демократический романтизм. И, наконец, третье перебраться на половину Президента, получить оружие и остаться внутри Белого дома. К тому времени уже было ясно, что весь наличествующий воинский контингент внутри Белого дома, включая неисправимо штатских - 500 человек. Не знаю, в какой пропорции разделились депутаты, но каждый выбрал свой вариант. Я, будучи депутатом от Красной Пресни (кстати, Белый дом - это мой избирательный округ), пошел пешком в райсовет. Спешно были нужны тяжелые машины, автокраны, асфальтоукладчики, бетонные блоки для укрепления оборонительной линии вокруг Белого дома. Гнать технику издалека и накладно, да и невозможно. Нет никаких гарантий, что её не остановят на полпути. А Красная Пресня рядом - расчет на нее. Странное было чувство, когда я уходил из Белого дома, я бы назвал его чувством укора: вроде как ухожу в безопасную зону. По первой версии, штурм был назначен на 21 час. Кое-какую технику к Белому дому подогнать удалось. Минут за двадцать до предполагаемого штурма я вернулся. Картина, представшая перед моими глазами, заслуживает особых слов. По радио, весь Белый дом был увешан радиодинамиками, непрерывно сообщалась информация, поступающая из России и, разумеется, из Москвы, Ленинграда. Бэлла Куркова, меняясь с Александром Любимовым, практически обеспечили круглосуточное вещание. Это был немыслимый, изнуряющий труд. Я слышал, как по радио стоящих на площади инструктировали по поводу их действий в момент штурма: "Отойти от Белого дома на 50 метров. В случае танковой атаки - танки пропустить..." Если вдуматься - зловещие слова, не для слабонервных. Нелепость ситуации была невероятной. Обращаться к народу с призывом покинуть подступы Белого дома не поймут. Они пришли защищать свободу. Но если начнется штурм, состояние этих людей, их образ поведения - лечь под танки, броситься наперерез вооруженным до зубов омоновцам, стать живой баррикадой; здраво рассуждая, каждый из этих вариантов неприемлем. Значит, остаться просто свидетелями? Но как? Их было там не менее 30 тысяч. Все понимали, если прольется кровь, она не может быть малой.
До неправдоподобности пустынный холл здания. Этот подъезд можно считать главным, независимо от нумерации. На втором этаже зал заседаний. Стена из сплошного стекла, отделанная медью и черным металлом, красивые двери. Всех подъездов более двадцати. Этот рассчитан на тысячный зал. Много дверей. Сам холл напоминает громадную сцену, где согласно драматургической экспозиции расставляют актеров. Если верить добытой информации, занавес поднимут через 20 минут. На улице этакое полутемье, люди видны, но лиц не различить - третья декада августа. В холле, высоком и просторном, правит бал вице-президент. Народу вообще-то мало, а тот, что есть, рассредоточен небольшими группами. Какая-то часть непосредственно у входа. Все время кто-то появляется, проверяет документы. Остальные чуть в отдалении, но тоже группами. Все вооружены. По-моему, Руцкой снова себя почувствовал в Афганистане. Его зычный, густой баритон отдавал последние команды: как стрелять, в кого, с какими интервалами. Согласно более поздним свидетельствам, участникам операции отводилось на штурм Белого дома не более 30 минут. Предполагались две волны: первыми врываются десантники, а за ними, в качестве чистильщиков, войска КГБ, у этих подробный план здания, им дан приказ стрелять на поражение по всему движущемуся. Руцкой в импозантном двубортном костюме, со Звездой Героя на лацкане, безукоризненный галстук, такая же, безукоризненной белизны, рубашка. На фоне рассыпавшихся по вестибюлю молодых парней в пятнистой маскировочной одежде он выглядел и впечатляюще, и чуточку театрально. Кстати сказать, в руках вице-президента тоже автомат. Я какую-то минуту постоял и даже, кажется, сказал вслух: "Лихой мужик", - и поднялся в штаб.
