Есть два принципа, по которым лидер формирует свое окружение. Группа, команда единомышленников, нацеленных на общий замысел, объединенных общей идеей. Кстати, именно этот принцип положил в основу Ленин, собирая команду профессиональных революционеров. Есть другой - где главенствует личная преданность. Этот принцип не терпит равенства взглядов. Преданность, в большей своей части, - материализованная зависимость. Ты срастаешься с человеком настолько, что... Продолжение фразы может быть самым различным. Тут есть над чем задуматься. Очень часто лидеры путают эти два принципа, полагая, что они есть одно и то же. Для реформатора подобная путаница понятий попросту губительна. Однако более распространенной бывает иная ситуация. Как правило, первоначально команда реформатора - это круг единомышленников, признающих своего лидера. По мере же развития всякого процесса, а тем более развития реформ, не дающих ощутимого результата, неминуемо наступает череда разочарований, переходящих в перманентное раздражение. Происходящее, по поводу которого вчера было полное согласие, ставится под вопрос. Безрезультативность реформ требует объяснения. Мгновенно общее смятение устремляется по единственно доступному и понятному коридору, в конце которого просвечивает силуэт истины. Кто виноват? Ближайшее окружение нацелено - найти! Не найдете вы, укажут на вас. Виновные ищутся, как правило, за пределами себя. Длительность такого рода событий требует смены команды. Она обновляется по нескольку раз. Это и правомерно и необходимо. Никаких недоумений на этот счет быть не должно. Лидер ищет наиболее приемлемый вариант. Тут следует опасаться совсем другого - подмены принципов.
Неуспех - всегда немыслимое испытание психики для человека, обещавшего обратное. Это тоже талант - красиво обещать. Подозрительность становится первопричиной большинства поступков лидера. Лидер уже не замечает, что перетряхивая свое окружение, он руководствуется совсем иными принципами. Изменившиеся взгляды непременно находят оправдание, то есть прежние нужны были в момент избрания, они умели обещать. Теперь ему нужны другие - умеющие работать. Все логично. Не перед кем даже покаяться. Классический вариант. Скрывающий совсем иную сущность - преданность как категорию умения. Предан лично. В так называемой команде образуется как бы два игровых поля. Одни работают, совершают ошибки, одерживают победы, другие - информируют о том, как ведут себя те, кто работает. Факт постоянства этой информации и есть некий эталон личной преданности. Не от случая к случаю, а обязательно и постоянно.
Мне представляется, что 1992 год в этом смысле был годом, когда смена образа Ельцина в сознании людей проходила очень активно. Общество, возвращаясь на пепелище несбывшихся надежд, мгновенно преобразует свои симпатии. Надо отдать должное Ельцину, что где-то до мая и весь VI съезд он держался достойно и мужественно, не пасуя перед фактом падения собственной популярности. Верный своему "я", он совершал поездку по стране и как бы бросал вызов тем, кто отказывал ему в своей прежней поддержке, тем, кто утратил стимул обожания. Посетив в мае консервативный Алтай, он именно там, а не где-нибудь, обратился к собравшимся с просьбой поддержать его идею о референдуме по земле и президентской Конституции. И "вырвал" у опешившего зала одобрение этой идеи.
Относительно спокойно, против ожидания, прошедшая либерализация цен в апреле придала Президенту решительности как на самом съезде, так и в первые месяцы после него. Однако растущее социальное напряжение, кризис наличности, родившийся как бы на пустом месте, не без помощи крайней неторопливости Запада в предоставлении кредитов... Кстати, из каждой очередной зарубежной поездки Ельцин возвращался с новым пакетом неугасающих обещаний Запада, но без долларовых инвестиций, что приближало его к образу предшественника, который практически и создал этот трогательный миф - Запад нам поможет. Горбачев не сумел добиться помощи, но он заразил лидеров Запада страстью рассуждений о помощи СССР. В мире западных политиков это был некий тест на политическую популярность: сочувствуешь Горбачеву или не сочувствуешь? Горбачев, желая того или нет, создал некий стиль западных обещаний. При этом, заметим, обещаний не воплотившихся. Конечно, западные кредиты нельзя считать главным гарантом стабильности, но их отсутствие делает нестабильность угрожающей. Не случайно, что именно в этот момент, накануне VI съезда и после него, когда правительство Гайдара едва не пало, стало ясно, что устойчивость правительства надо искать не на съезде или в парламенте, а за их стенами. Вопрос о социальной опоре реформ, как говорится, встал в полный рост. Социальная среда, на которую могло бы опираться правительство, обладающее необходимой суммой собственного авторитета, а не как довесок к авторитету Ельцина, оказалась в неразвитом, непроясненном состоянии. Заявление Ельцина, что он не настроен выдвигать свою кандидатуру на следующих выборах, заявление, конечно же, преждевременное, не ко сроку освободило пространство для политических претензий и интриг. Возможность следующего президентства Ельцина предполагала совсем другой рисунок политической жизни. Тактика неназванных конкурентов должна была строиться на дискредитации реформ Ельцина, разрушении его личного имиджа. Что же касается до заявления своих собственных программ, можно было бы и подождать. До 1996 года ещё далеко. С уходом Ельцина из политики, даже спустя 4 года, перед демократами встанет сразу несколько проблем. Первое - поиски лидера, а точнее, нескольких приемлемых лидеров. Второе - как обеспечить единство действий, когда поле для проявления личных амбиций стало совершенно свободным. И, наконец, третье - как распределятся силы между симпатиями к нынешнему Президенту, который, с точки зрения будущего, не имеет перспективы. И как в этой ситуации создать нового лидера, при этом избежав ревнивой неприязни Ельцина, в поддержке которого демократы в данный момент нуждаются.
Заявление Ельцина мгновенно инициировало повышенную активность правых. Формула действий очевидна. Раз Ельцин не претендует на следующий срок, смешно не попытаться сократить предыдущий. Кстати, делая подобное заявление, вполне возможно, Ельцин рассчитывал "пригасить" действия правых, у которых возникла необходимая для политической жизни ясность. Я думаю, если такая мысль даже и была, ей не суждено оправдаться. Своим заявлением Ельцин и единство демократов сделал ещё более зыбким.
Трудно сказать, почему подобное заявление Президент сделал именно сейчас. Ограниченный срок власти обостряет чувство нестабильности. Ельцин не мог этого не знать. Если предположить, что это был обычный эмоциональный всплеск, обусловленный ситуацией...
Сейчас по этому поводу рассуждать уже поздно. Следует спросить себя, как это заявление скажется на самом Президенте, на поведении его окружения? Станет ли команда Президента более сплоченной и кто из его ближайших соратников сделает шаг в сторону и когда.
Думаю, что заседание Совета безопасности июльского созыва подтверждает правильность наших предположений. Именно на этом Совете Президент устроил публичное "прощупывание" своих ближайших соратников на предмет преданности лично ему, Президенту. Определенное ухудшение моих личных отношений с Президентом следует поставить в этот же ряд. На парламентских слушаниях по поводу событий 12 июня я произнес буквально следующее: "Мы должны выговаривать слова правды, какой бы неутешительной и невыгодной для нас она ни была. События последних дней со всей очевидностью дают нам понять, что правоохранительные органы занимают позицию стороннего наблюдателя. Они ждут смены власти, чтобы в кратчайший срок той, новой, присягнуть на верность". Естественно, я говорил не только это, но именно эти фразы были немедленно подхвачены средствами массовой информации и растиражированы по всему миру. Как я понимаю, мое заявление вызвало раздражение у Президента. Кстати, практически все баталии вокруг "Останкино" проходили в отсутствие Президента (он находился в этот момент в Америке). Верность данного предположения подтвердило заседание правительства, которое 20 июня прошло под председательством вице-президента. Поведение первого заместителя Генерального прокурора Москвы, не увидевшего ни в поведении организаторов, преднамеренно возбуждавших толпу, ни в шовинистическом угаре, в который погружался митинг, ни в призывах к свержению законно избранной власти, фактов для возбуждения уголовного дела. Министр внутренних дел считал, что события в "Останкино" - это головная боль Москвы. В одном министр был настойчив и этой возможности не упустил - нерешительность ОМОНа списали на необязательность главы московской милиции Мурашова, который, несмотря на серьезность ситуации, отбыл вместе с женой на Филиппины, где шла шахматная Олимпиада. В общей суматохе Мурашов был приговорен, и его решили немедленно заменить. Но это не более чем частность. Слова обвинения в адрес правоохранительных органов, столь грозно заявленные утром 22 июня, а вечером намечался тот самый митинг и у "Останкино", и на Манежной площади, подтолкнули милицию и Федеральное бюро безопасности к необходимым действиям по наведению порядка. Неудивительно, что мое заявление, сделанное буквально накануне, привело в ярость руководство правоохранительных органов.
